она была, и хотел развлечься. Если бы Элизабет была умнее, опытнее, то, без сомнения, знала бы это и сумела бы вести себя с шутливой искушенностью, которую Ян, должно быть, и ожидал от нее тогда. Сейчас, ощущая себя взрослым человеком, Элизабет поняла, что хотя Ян не был принят в обществе, как многие из кавалеров света, он действительно вел себя не хуже их. Она видела, как замужние женщины флиртовали на балах; даже случайно была свидетельницей сорванного поцелуя или двух, после чего джентльмен получал всего лишь удар веером по руке и предупреждался со смехом, что должен вести себя хорошо. Элизабет улыбнулась при мысли, что вместо удара по руке за нахальство Ян Торнтон получил пулю из пистолета. Она улыбнулась, но на этот раз без злорадного удовлетворения, а просто потому, что в этом была определенная забавная ирония. Ей также пришло в голову, что она могла бы пережить весь этот уик- энд и ничего плохого, кроме причиняющего легкую боль затянувшегося увлечения Яном Торнтоном, не случилось, если бы ее не застали с ним в оранжерее.
Оглядываясь назад, ей виделось, что за большую часть того, что случилось, следовало винить ее собственную наивность.
Каким-то образом от всего этого она почувствовала себя лучше, впервые за долгое время растворился бессильный гнев, который мучил ее почти два года, ей стало легко.
Элизабет взяла полотенце, затем застыла на месте, раздумывая, а не ищет ли она просто оправданий для этого человека. Но зачем бы, размышляла она, медленно вытирая глиняные тарелки. Ответ заключался в том, что у нее просто сейчас было больше проблем, чем она могла справиться, и, избавившись от враждебного чувства к Яну Торнтону, ей будет легче их решить. Это выглядело так разумно и так правдоподобно, что Элизабет решила, что это должно быть правильно.
Когда все было вытерто и убрано, она вынесла воду, затем походила по дому, ища какое-нибудь занятие, чтобы отвлечься. Поднялась наверх, распаковала письменные принадлежности и принесла их вниз на кухонный стол, чтобы написать Александре, но через несколько минут почувствовала себя слишком взволнованной, чтобы продолжать. На дворе было так хорошо, и по наступившей тишине она знала, что Ян закончил колоть дрова. Положив перо, вышла из дома, навестила в амбаре лошадей и, наконец, решила заняться большим участком, заросшим сорняками и пробивающимися сквозь них цветами позади дома, где когда-то был сад. Она вернулась в дом, нашла пару старых мужских перчаток и полотенце под колени и снова вышла.
С безжалостной решительностью Элизабет выдергивала сорняки, которые душили храбрые маленькие анютины глазки, пробивающиеся к воздуху и свету. К тому времени, когда солнце стало лениво склоняться к закату, она избавилась от самых густых сорняков и выкопала несколько колокольчиков, посадив их ровными рядами в саду, чтобы в будущем их краски были видны самым наилучшим образом.
Временами Элизабет прекращала работу и, стоя с лопатой в руке, смотрела вниз в лежащую там долину, где сквозь деревья вилась тонкая ленточка ручья, сверкая голубизной. Иногда она видела быстрое движение руки Яна, когда тот забрасывал удочку. Иногда он просто стоял там, слегка расставив ноги, смотря на скалы на севере.
День уже кончался, и она, не вставая с колен, выпрямилась и смотрела, как выглядят колокольчики, пересаженные ею. Рядом с ней возвышалась маленькая кучка компоста, который Элизабет сделала, смешав сгнившие листья и кофейную гущу, оставшуюся от завтрака.
– Ну, вот, – сказала она цветам одобряющим тоном, – у вас есть пища и воздух. Скоро вы будете очень счастливы и красивы.
– Вы разговариваете с цветами? – спросил Ян за ее спиной.
Элизабет вздрогнула и обернулась, смущенно засмеявшись.
– Они любят, когда я с ними разговариваю. – Понимая, как странно это звучит, продолжила, объясняя: – Наш садовник говорил, что все живое нуждается в любви, и цветы тоже.
Повернувшись снова к цветам, она насыпала остатки компоста вокруг них, затем встала и отряхнула руки. Утренние размышления о нем настолько приглушили ее неприязнь, что сейчас, глядя на него, она смогла оставаться совершенно спокойной и хладнокровной. Элизабет подумала, однако, что ему, должно быть, кажется странным, что гостья копается в его саду, как служанка.
– Надеюсь, вы не против, – сказала она, кивая в сторону сада, – но цветы не могли дышать, когда столько сорняков душили их. Они просили немножко места и пищи.
Непонятное выражение мелькнуло у него на лице.
– Вы слышали их?
– Конечно, нет, – усмехнувшись, сказала Элизабет. – Но я взяла на себя смелость и сделала специальную еду… ну, компост, практически… для них. В этом году это им мало поможет, но, я думаю, на следующий год они будут намного счастливее.
Элизабет умолкла, только теперь заметив, каким тревожным взглядом он посмотрел на цветы, когда она упомянула приготовление для них «еды».
– Не надо смотреть на них, как будто вы ждете, что они погибнут тут у моих ног, – упрекнула Элизабет со смехом. – Они намного лучше справятся со своей пищей, чем мы со своей. Я – хороший садовник, намного лучше, чем повар. – Ян отвел глаза от цветов, затем со странным задумчивым выражением посмотрел на нее. – Я пойду в дом и уберу там.
Она пошла, не оглядываясь, и поэтому не видела, как Ян Торнтон, полуобернувшись, смотрел на нее.
Задержавшись, чтобы наполнить кувшин горячей водой, которую нагрела на плите, Элизабет отнесла его наверх, затем сходила еще четыре раза, пока не набралось достаточно воды, чтобы вымыться самой и вымыть голову. После вчерашнего путешествия и сегодняшней работы в саду она чувствовала себя очень грязной.
Через час, с еще влажными волосами, Элизабет надела простое платье персикового цвета с короткими пышными рукавами и узкой лентой того же цвета на высокой талии. Сидя на кровати, она медленно расчесывала волосы, давая им высохнуть, одновременно думая о том, как до смешного не подходит ее одежда для этого дома в Шотландии. Когда волосы высохли, подошла к зеркалу, собрала всю массу волос на затылке, затем высоко подняла их, скрутив в импровизированный шиньон, который, она знала, распустится от малейшего ветерка. Слегка пожав плечами, Элизабет отпустила волосы, и они упали, закрыв ей плечи; она решила так их и оставить. Настроение у нее все еще было бодрым и радостным, и в глубине души она была уверена, что оно и дальше останется таким же.
Когда Элизабет сошла вниз, Ян направлялся к двери во двор с одеялом в руках.
– Поскольку они еще не вернулись, – сказал он, – я думаю, нам не мешало бы что-нибудь поесть. Мы поедим хлеб с сыром во дворе.
Ян переоделся в чистую белую рубашку и светло-коричневые бриджи, и когда она выходила следом за ним из дома, то увидела, что волосы у него на затылке еще были влажными.
Выйдя из дома, он расстелил одеяло на траве, и она села на него сбоку, смотря вдаль на холмы.
– Как вы думаете, который сейчас час? – спросила Элизабет через некоторое время, когда Ян опустился рядом с ней.
– Около четырех, полагаю.
– Не пора бы им вернуться?
– Им, вероятно, было трудно найти женщин, которые бы согласились бросить собственный дом и подняться сюда на работу.
Элизабет кивнула и забылась, поглощенная великолепием раскинувшегося перед ними вида. Дом стоял на краю плато, и там, где кончался двор, плато резко спускалось в долину, по которой, извиваясь между деревьями, протекал ручей. Вдалеке долину с трех сторон окружали холмы, громоздящиеся друг на друга, покрытые ковром полевых цветов. Этот вид был так прекрасен, так дик и зелен, что долгое время Элизабет сидела очарованная и странно умиротворенная. Наконец, промелькнула мысль, заставившая ее с беспокойством посмотреть на него.
– А рыбу вы поймали?
– Несколько. Я их уже почистил.
– Да, но вы можете их приготовить? – спросила с улыбкой Элизабет.
Он чуть не улыбнулся.
