Глава 14
Завтрак, приготовленный Элизабет, избавил Яна от чувства голода; даже сама мысль о еде заставляла бунтовать его желудок, когда он направлялся к амбару проверить ногу Мейхема.
Торнтон прошел часть пути, когда увидал ее слева, на склоне холма среди колокольчиков, сидящей, обхватив руками колени и прижавшись к ним лбом. Несмотря на волосы, сияющие на солнце, как только что отлитое золото, она представляла собой картину разрывающего сердце уныния. Ян собирался отвернуться и оставить ее в печальном одиночестве, затем со вздохом раздражения передумал и начал спускаться к ней вниз по холму.
Не доходя нескольких ярдов, он понял, что ее плечи тряслись от рыданий, и удивленно нахмурился. Совершенно очевидно не было смысла притворяться, что завтрак был удачен, поэтому, добавив к голосу нотку шутливости, сказал:
– Я восхищаюсь вашей изобретательностью – если б вы застрелили меня вчера, это была бы слишком быстрая смерть.
От звука его голоса Элизабет сильно вздрогнула. Подняв голову, она смотрела в сторону, влево, отвернувшись, чтобы он не видел ее заплаканного лица.
– Вам что-нибудь нужно?
– Десерт? – предположил Ян шутливо, слегка наклоняясь, чтобы рассмотреть ее лицо. Ему показалось, что он увидел, как грустная улыбка скользнула по ее губам, и продолжил: – Я подумал, что мы могли бы взбить сливки и положить их на печенье. Потом мы можем взять, что останется, смешать с остатками яиц и использовать при починке крыши.
Она засмеялась сквозь слезы, прерывисто вздохнула, все еще отказываясь посмотреть на него, и сказала:
– Меня удивляет, что вы совсем не сердитесь за это.
– Нет смысла плакать из-за подгоревшего бекона.
– Я плакала не из-за этого, – ответила она, чувствуя себя глупой и сбитой с толку.
Перед ее глазами появился белоснежный носовой платок, Элизабет взяла его и приложила к мокрым щекам.
– Тогда почему вы плакали?
Зажав в руке носовой платок, она смотрела прямо перед собой, ее взгляд сосредоточился на окружающих холмах, усыпанных колокольчиками и боярышником.
– Я плакала о моем собственном несоответствии и неумении управлять своей жизнью, – призналась Элизабет.
Слово «несоответствие» удивило Торнтона, и Ян подумал, что для пустой маленькой кокетки, какой он ее считал, у нее был исключительно богатый словарный запас. Элизабет посмотрела на него, и перед глазами Яна оказалась пара зеленых глаз изумительного цвета мокрых листьев. Слезы еще блестели на ее длинных темных ресницах, длинные волосы завязаны сзади, как у девочки, бантом, а лиф платья обрисовывал пышную грудь, она представляла собой картину очаровательной невинности и опьяняющей чувственности. Ян оторвал взгляд от ее груди и резко сказал:
– Я пойду нарубить дров, чтобы вечером у нас был огонь. А потом собираюсь наловить рыбы на ужин. Полагаю, вы найдете себе развлечения на это время.
Удивленная его неожиданной резкостью, Элизабет кивнула и поднялась, подсознательно заметив, что он не предложил руку, чтобы помочь ей. Ян уже уходил, но повернулся и добавил:
– Не пытайтесь убирать в доме. Джейк вернется еще до вечера с женщинами, которые и уберут.
После того, как он ушел, Элизабет вошла в дом в поисках какого-нибудь занятия, которое отвлекло бы ее от раздумий о своем положении и помогло бы израсходовать накопившуюся энергию. Решив, что наименьшее, что она может сделать, так это убрать беспорядок, оставшийся после приготовления завтрака, девушка занялась уборкой. Отскребая яйца от почерневшей сковороды, она услышала ритмичные удары топора, раскалывающего дрова. Подняв руку, чтобы убрать со лба прядку волос, выглянула в окно и покраснела. Без всякого намека на стыдливость Ян Торнтон был обнажен до пояса, бронзовая спина переходила в узкие бедра. Когда он красивым движением взмахивал топором, описывая дугу, на его руках и плечах перекатывались мощные выпуклые мышцы. Элизабет никогда не видела обнаженных мужских рук, не говоря уже о полностью голом мужском торсе, поэтому была потрясена, увлечена и испугана тем, на что она смотрит. Отведя взгляд от окна, Элизабет запретила себе поддаваться грешному искушению тайком посмотреть на него еще разок. Вместо этого она раздумывала, где он научился так умело и ловко колоть дрова. Ян так был на месте на вечере у Харисы; так свободно чувствовал себя в красиво сшитом вечернем наряде, что она считала, будто он всю свою жизнь провел на задворках светского общества, добывая себе средства на жизнь игрой. И вот Ян чувствует себя дома здесь, в дебрях Шотландии. И здесь больше, чем там, решила она. Кроме его мощного тела, в нем были жесткая жизненная сила, неуязвимость, которые так гармонировали с непокоренной землей.
В это мгновение Элизабет вдруг вспомнила то, что давно уже решила забыть. Она вспомнила, как он вальсировал с ней в беседке и естественную грацию его движений. Торнтон явно обладал способностью вписываться в ту среду, в которую ему случалось попадать. Почему-то эта мысль расстроила ее – или потому, что он, казалось, почти заслуживал восхищения, или потому, что неожиданно заставила ее усомниться в способности правильно оценить его в то время. Впервые после той страшной недели, закончившейся дуэлью, Элизабет позволила себе пересмотреть то, что произошло между ней и Яном Торнтоном – не события, а их причины. До сих пор она могла переносить последовавший позор только потому, что целиком и полностью обвиняла за это Яна, точно так же, как делал это Роберт.
Снова очутившись с ним лицом к лицу сейчас, когда Элизабет была старше и умнее, она, казалось, больше не могла этого делать. И даже то, что Ян был недобр к ней сейчас, не могло заставить ее и дальше полностью возлагать на него вину за прошлое.
Медленными движениями моя блюдо, она увидела себя такой, какая есть: глупая, потерявшая голову и так же виновная в нарушении правил, как и он.
Решив быть беспристрастной, Элизабет пересмотрела свои действия два года назад и собственную вину. И его. Прежде всего, нет слов, как она была глупа, так сильно желая защитить его… и ища его защиты. В семнадцать лет, когда ей должно было быть слишком страшно даже подумать о свидании с ним в том домике, она боялась уступить тем непонятным, неведомым чувствам, которые пробудили в ней его голос, глаза, прикосновения.
Когда ей по всем правилам следовало бояться его, она боялась только за себя, за будущее Роберта и Хейвенхерста. Если бы Элизабет провела наедине с Яном Торнтоном еще один день, еще несколько часов в тот уик-энд, она бы отбросила осторожность и разум и вышла за него замуж. Элизабет уже тогда чувствовала это и поэтому послала за Робертом, чтобы тот увез ее пораньше.
Нет, поправила себя Элизабет, ей никогда не грозила опасность выйти замуж за Яна Торнтона. Несмотря на то, что два года назад он говорил, что хочет жениться на ней, такого намерения у него не было, Ян сам признался в этом Роберту.
И тут, когда воспоминания начали пробуждать в ней гнев, она вспомнила кое-что еще, что странным образом успокоило ее. Впервые за два года Элизабет вспомнила то, о чем предупреждала ее Люсинда накануне первого выезда в свет. Наставница подчеркивала, что женщина должна каждым своим поступком внушать джентльмену, что от него ожидают, что он будет вести себя, как джентльмен, в ее присутствии. Дуэнья, очевидно, понимала, что хотя мужчины, с которыми собиралась познакомиться Элизабет, были формально «джентльменами», в отдельных случаях они могли вести себя не по-джентльменски.
Допуская, что Люсинда была права в обоих случаях, Элизабет начала раздумывать, а не была ли она сама виновата в том, что случилось в тот уик-энд. В конце концов, с самой первой встречи Элизабет, конечно, не произвела на Яна впечатление добродетельной молодой леди строгих правил, которая ожидала от него самого строгого соблюдения приличий. Прежде всего она попросила его пригласить ее на танец.
Доведя эту мысль до соответствующего вывода, подумала, а не сделал ли Ян, возможно, того, что сделали бы многие другие, принимаемые в свете джентльмены. Он, вероятно, считал ее более опытной, чем
