Ян провел губами по ее губам, слегка касаясь, и, несмотря на насмешливый тон, на этот раз в этом прикосновении были и требовательность и вызов. Элизабет медленно отзывалась, приникнув к нему, ее рука осторожно провела вверх по его шелковой рубашке, и она почувствовала, как напрягаются его мышцы и как крепче ее привлекает его обнимающая рука. Его полуоткрытые губы прижались к ее губам, и сердце Элизабет забилось резкими толчками. Он коснулся ее губ языком, дразнящим и зовущим, и она потеряв самообладание, могла ответить только одним – с неистовостью поцеловала Яна, позволяя кончику его языка раскрыть ее губы, не протестуя.
Элизабет почувствовала резкий вдох Яна в тот момент, когда тот ощутил, как желание забилось в его крови. Он велел себе отпустить ее, пытался это сделать, но ее руки гладили его волосы на затылке, а губы с мучительной сладостью отвечали на поцелуй. С усилием Ян поднял голову, не в силах хоть чуть-чуть оторваться от этих чувственных губ.
– Черт-ртт! – прошептал он, но руки уже прижимали всю ее к его напрягшемуся телу.
Сердце Элизабет билось, как дикая птица в клетке, она смотрела в эти горящие глаза, а его рука погрузилась в ее волосы, не давая ей повернуть голову, когда он резко наклонился к ней. Его пылающие губы прижались к ее губам, требовательно и настойчиво, и тело Элизабет, не сопротивляясь, откликнулось на эту чувственную близость, она обняла Яна и приникла к нему, целуя его. Кончиком языка он грубо раскрыл ее губы, как бы ожидая протеста. Но Элизабет не протестовала, она втянула его язык в рот, а пальцами, нежно касаясь, поглаживала лицо и голову Яна невинными легкими движениями. Желание оглушающими волнами охватывало Торнтона, рукой держащей девушку за талию, он прижал ее вплотную к твердому поднявшемуся свидетельству его желания, сливаясь своими губами с ее, целуя их с требовательной яростью, которую не мог сдерживать. Руки Яна ласкали Элизабет, затем судорожно сжались в кулаки, когда она всем телом плотнее прижалась к нему, не чувствуя – или не обращая внимания на откровенное свидетельство его желания, настойчиво упирающееся в нее.
Непроизвольно его руки потянулись к ее груди, он понял, что делает, оторвался от ее губ и, смотря невидящим взглядом поверх ее головы, как бы заспорил с собой, поцеловать ли еще раз или попытаться каким-то образом превратить все в шутку. Ни одна из женщин, которых он когда-либо знал, не разжигала в нем такого неукротимого взрыва страсти всего лишь несколькими поцелуями.
– Это было так, как я помню, – прошептала Элизабет, и это звучало, как будто она проиграла или была озадачена и потрясена.
Все было лучше, чем он помнил. Сильнее, исступленнее… А она не знала этого только потому, что он все же не поддался искушению и не поцеловал ее еще раз.
Он только отказался от этой мысли, как совершенно безумной, когда позади них раздался мужской голос:
– Боже мой! Что здесь происходит!
Элизабет рванулась, охваченная паникой, и увидела пожилого человека средних лет в воротничке священника, бегущего через двор. Ян успокаивающе положил руку ей на талию, и она стояла, оцепенев от страха.
– Я слышал стрельбу, – задыхаясь, проговорил седовласый человек, без сил прислоняясь к ближайшему дереву, прижимая руку к сердцу и тяжело дыша, – я слышал ее всю дорогу, пока ехал из долины, и подумал…
Он замолчал, переводя острый взгляд с пылающего лица и растрепанных волос Элизабет на руку Яна, лежащую на ее талии.
– И что ты подумал? – спросил Ян голосом, поразившим Элизабет удивительным спокойствием, принимая во внимание, что их застал в грешном объятии не кто иной, как страшный шотландский священник.
Эта мысль едва мелькнула в ее смятенном уме, когда мужчина понял, и его лицо приняло суровое выражение.
– Я подумал, – сказал он с иронией, отстранился от дерева и выступил вперед, стряхивая кусочки коры с черного рукава, – что вы пытаетесь убить друг друга. Что, – более спокойно продолжал священник, останавливаясь перед Элизабет, – мисс Трокмортон-Джоунс считала вполне возможным, когда отправляла меня сюда.
– Люсинда? – ахнула Элизабет, чувствуя, что весь мир переворачивается перед ее глазами. – Люсинда прислала вас сюда?
– Именно так, – сказал священник, неодобрительно глядя на руку Яна, обнимающую талию девушки.
Униженная до глубины души сознанием, что продолжает стоять в этом полуобъятии Яна, Элизабет поспешно оттолкнула его руку и отошла в сторону. Она приготовилась к вполне заслуженной, грозной тираде о греховности их поведения, но священник по-прежнему смотрел на Яна в ожидании, подняв густые седые брови. Чувствуя, что не может вынести этого напряженного молчания, Элизабет умоляюще посмотрела на Яна и увидела, что тот смотрит на священника, не выражая ни стыда, ни раскаяния, а только с раздражением и насмешкой.
– Ну, – наконец, глядя на Яна, требовательно спросил священник. – Что ты должен мне сказать?
– Добрый день? – предположил Ян шутливо. А затем добавил: – Я ожидал тебя только завтра, дядя.
– Это и видно, – ответил священник, не скрывая иронии.
– Дядя! – воскликнула Элизабет, изумленно глядя на Яна, который с первой же встречи с ней страстными поцелуями и ласками показал свое чудовищное пренебрежение к законам морали.
Как бы читая мысли, священник посмотрел на нее, в его карих глазах таилась насмешка.
– Поразительно, правда, моя дорогая? Это убеждает меня, что у Бога есть чувство юмора.
Элизабет захотелось истерически рассмеяться, увидев, как исчезает с лица Яна надменное выражение, когда священник тут же начал рассказывать, какое мучение быть дядей Яна.
– Вы представить не можете, как утомительно утешать рыдающих молодых дам, которые расточают свои чары в надежде, что Ян исполнит свой долг, – сказал он Элизабет. – И это еще ничто по сравнению с тем, что я чувствовал, когда он выставил лошадь на скачках, и один мой прихожанин подумал, что я идеально подхожу для того, чтобы следить за ставками! – Смех Элизабет зазвенел среди холмов, и священник, не обращая внимания на недовольный вид Яна, весело продолжал: – Я стер колени, часами, неделями, месяцами молясь о его бессмертной душе…
– Когда ты закончишь перечислять мои прегрешения, Дункан, – прервал Ян, – я представлю тебя даме.
Вместо того, чтобы рассердиться на тон, каким это было сказано, священник имел довольный вид.
– Обязательно, Ян, – спокойно вымолвил он. – Мы всегда должны соблюдать все приличия.
И тут Элизабет внезапно поняла, что осуждающая тирада, которую она ожидала от священника, когда тот впервые увидел их, все же была произнесена – тонко и искусно. Разница была только в том, что добрый священник направил ее исключительно против Яна, снимая с Элизабет вину и избавляя от дальнейшего унижения.
Ян, очевидно, тоже понял это. Протягивая дяде руку, сухо сказал:
– Ты хорошо выглядишь, Дункан, несмотря на стертые колени. И, – добавил он, – могу тебя заверить, твои проповеди одинаково убедительны, независимо от того, стою я или сижу.
– Это оттого, что ты имеешь прискорбную привычку засыпать на середине и стоя, и сидя, – ответил священник, пожимая Яну руку.
Ян повернулся, чтобы представить Элизабет.
– Могу я представить леди Элизабет Камерон, мою гостью?
Элизабет подумала, что такое объяснение звучит намного хуже, чем то, что он видел, как она целовала Яна, поэтому поспешно покачала головой.
– Это не совсем так. Я – что-то вроде…
Она не могла придумать объяснение, и священник пришел ей на помощь.
– Путешественница, вынужденная здесь остановиться, – подсказал он. – Я прекрасно понимаю… Я имел удовольствие познакомиться с вашей мисс Трокмортон-Джоунс, и это она срочно отправила меня сюда, как я уже говорил. Я обещал пробыть здесь до завтра или послезавтра, когда она вернется.
– Завтра или послезавтра? Но они должны были вернуться сегодня.
