смотрела на сидящих на насесте кур, которые отчаянно хлопали крыльями и кудахтали.
– Я не виновата! – восклицала она. – Я даже не люблю яйца. В самом деле, я даже люблю запах цыплят. – Говоря так просящим и извиняющимся голосом, она на цыпочках воровато двинулась вперед. – Ну, если вы позволите мне взять всего четыре, я не съем даже одного. Послушай, – добавила Элизабет, протягивая руку к хлопающей крыльями курице, – я побеспокою тебя всего лишь на одну минуточку. Я только просуну руку вот сюда… ох! – вскрикнула она, когда курица свирепо клюнула ее в запястье.
Элизабет выдернула руку и резко повернулась в смущении от насмешливого голоса Яна:
– Знаете ли, вы не нуждаетесь в ее разрешении, – сказал он, подходя. – Просто покажите, кто здесь хозяин, подойдите вот так…
И без всяких хлопот вытащил пару яиц из-под курицы, которая даже и не пыталась клюнуть его, затем он проделал то же с двумя другими курами.
– Разве вы никогда раньше не бывали в курятнике, – спросил Ян, заметив с беспристрастной справедливостью, что Элизабет Камерон с растрепанными волосами и лицом, горевшим от гнева, выглядела восхитительно.
– Нет, – коротко ответила она. – Не была. Цыплята дурно пахнут.
Он усмехнулся:
– Вот в чем дело. Они чувствуют, как вы к ним относитесь, животные чувствуют, знаете ли.
Элизабет оглядела его быстрым пытливым взглядом, и необъяснимое тревожное ощущение перемены поразило ее. Он улыбался ей, даже шутил, но в глазах его была пустота. За то время, что они были вместе, она видела в этих золотистых глазах страсть, гнев и даже холодность. Но сейчас не видела ничего.
Элизабет больше не была уверена в том, что хотела, чтобы он проявлял к ней какие-либо чувства, но она была совершенно уверена, что не хочет, чтобы на нее смотрели как на забавную незнакомку.
– Слава Богу! – сказал священник, когда они вошли в дом. – Если вы не любите подгорелый бекон, лучше садитесь за стол, пока я приготовлю яйца.
– Мы с Элизабет предпочитаем подгорелый бекон, – пошутил Ян.
Девушка ответила на его слабую улыбку, но ее тревога продолжала расти.
– Вы случайно не играете в карты? – спросил священник, когда завтрак подошел к концу.
– Я знаю несколько карточных игр, – ответила она.
– В таком случае, когда вернутся мисс Трокмортон-Джоунс и Джейк, может быть, мы как-нибудь вечером сыграем партию в вист. Ян, – добавил он, – ты присоединишься к нам?
Торнтон, наливавший на плите кофе, обернулся и сказал с шутливой улыбкой:
– Ни в коем случае. – Переведя взгляд на Элизабет, он пояснил: – Дункан жульничает.
Абсурдная мысль, что священник жульничает в игре в карты, вызвала мелодичный смех Элизабет.
– Я уверена, он не делает ничего подобного.
– Ян совершенно прав, моя дорогая, – признался, сконфуженно улыбаясь, священник. – Однако я никогда не жульничаю, когда играю против кого-то. Я жульничаю, когда играю против колоды – знаете, Наполеон на Святой Елене.
– О, это, – сказала Элизабет, со смехом взглянув на Яна, проходившего мимо нее с кружкой. – И я тоже!
– Но вы играете в вист?
Она кивнула:
– Аарон научил меня играть, когда мне было двенадцать, но он до сих пор регулярно обыгрывает меня.
– Аарон? – спросил священник, улыбаясь ей.
– Наш кучер, – объяснила Элизабет, как всегда радуясь возможности поговорить о своей «семье» в Хейвенхерсте. – Однако я лучше играю в шахматы, чему научил меня Бентнер.
– И он?
– Наш дворецкий.
– Понятно, – сказал священник, и что-то заставляло его настойчиво продолжать вопросы. – Может быть, в домино?
– Это специальность миссис Бодли, – стала рассказывать с улыбкой Элизабет. – Нашей экономки. Мы часто играли, но она принимает игру очень серьезно, и у нее есть стратегия. У меня же не вызывают большого энтузиазма плоские кусочки слоновой кости с точками на них. Знаете, шахматные фигуры намного интереснее. Они требуют серьезной игры.
Наконец и Ян внес свою лепту в разговор. С усмешкой посмотрев на дядю, он объяснил:
– Леди Камерон – очень богатая молодая женщина, Дункан, если ты уже об этом не догадался.
Его тон намекал, что она на самом деле пресыщенный удовольствиями испорченный ребенок, любое желание которого выполняется армией слуг.
Элизабет сжалась, не уверенная, что оскорбление, которое почувствовала, было преднамеренным или даже явным, но священник пристально смотрел на племянника, как бы не одобряя если не содержание, то тон этого замечания.
Ян ответил ему бесстрастным взглядом, но в душе был удивлен своим словесным выпадом и искренне недоволен собой за него. Накануне он решил, что больше не будет проявлять никаких чувств к Элизабет, и это решение было окончательным. Поэтому для него могло быть безразлично, что она была избалованной пустой аристократкой. И все же он намеренно уколол ее только что, хотя Элизабет ничего такого не сделала. Более того, сидя за столом напротив него, она выглядела почти возмутительно очаровательной, с волосами, завязанными на затылке ярко-желтым бантом под цвет ее платья. Ян так был сердит на себя, что потерял нить разговора.
– А в какие игры вы играли с братьями и сестрами? – спрашивал ее Дункан.
– У меня только один брат, и большую часть времени он был в школе или в Лондоне.
– Я думаю, однако, были еще дети по соседству, – предположил дружелюбно священник.
Она покачала головой, продолжая пить чай.
– Там только несколько домов, и ни в одном не было детей моего возраста. Видите ли, Хейвенхерст никогда как следует не орошался. Мой отец считал, что не стоит на это тратить деньги, поэтому большинство наших арендаторов переехали на более плодородные земли.
– Кто же тогда составлял вам компанию?
– В основном слуги, – сказала Элизабет. – Однако мы великолепно проводили время.
– А сейчас? – спросил священник. – Как вы развлекаетесь там?
Дункан выспрашивал ее так подробно и так умело, что Элизабет отвечала, не выбирая слов и не раздумывая, какие выводы он может сделать позднее.
– Большую часть времени у меня занимают заботы об имении.
– Вы говорите так, как будто это доставляет вам удовольствие, – сказал он, улыбаясь.
– Да, – ответила Элизабет. – Очень большое. Хотите знать, – доверчиво сказала она, – что доставляет мне больше всего удовольствия?
– Не могу себе представить.
– Торговаться при покупке провизии и других припасов. Самое удивительное, но Бентнер, наш дворецкий, говорит, что я в этом – гений.
– Торговаться? – повторил Дункан в замешательстве.
– Я считаю, что это означает быть рассудительным и помогать другому понять мои доводы, – чистосердечно призналась она, увлекаясь этой темой. – Например, если деревенский пекарь должен испечь один пирог, это займет у него, скажем, час. Теперь из этого часа половина времени уйдет на то, чтобы достать продукты и все отмерить, а затем убрать их на место.
Священник задумчиво кивнул, соглашаясь.
– Однако, если бы ему надо было испечь двенадцать пирогов, у него это не заняло в двенадцать раз больше времени, не так ли – так как он выложил все продукты и отмерил все только один раз?
– Да, это не заняло бы у него столько же времени.
– Вот и я так думаю! – обрадовалась Элизабет. – И почему я должна платить в двенадцать раз больше за двенадцать пирогов, если их приготовление не заняло в двенадцать раз больше времени? И поэтому если что-то делается в большом количестве, то в большом количестве покупаются и продукты, и таким образом
