страшно. Он готов перевести через египетско-израильскую границу неограниченное количество белокожих женщин, готовых отдать свою любовь за умеренную плату.
Меня как обухом по голове стукнуло. Мне как раз одна проститутка пару рэкетиров сдала. Да из милиции информации утекла. И их подельщики должны были замочить ее со дня на день. Она прятаться к своей матери в деревню уехала, но это был детский сад. А такая девка веселая, хозяйственная такая. Я как вспоминал, что ее замочить со дня на ночь должны — у меня сердце болеть начинало.
— Поехали, — говорю я арабу, — девка подходящая, но финансовый вопрос мы на месте решить должны.
Короче говоря, девчонку резать приехали на второй день после того, как она отбыла в Египет. Причем резать собирались на глазах у матери. Чтоб другим неповадно было. Там у них за главного учитель был. В характеристике на него написали «одаренный педагог». Так есть, наверное. Я его через полгода под расстрельную статью подвел. Как дело в суд передали, так я своим мужикам армянский коньяк выставил. Соврал, что это дело юбилейное, или еще что-то, сейчас не помню. А девулька эта, уже из Израиля, мне такую информацию дала, что мы два уголовных дела в суд передали. Да еще и стрелку на одного гаденыша перевели, который мне много крови попортил. Его свои же и грохнули. Девулька то исчезла. Все решили, что ее убили и труп спрятали. Никто на нее и не подумал.
С тех пор все и закрутилось. Постепенно все на солидную ногу встало. Выпускник института Дружбы Народов деловым парнем оказался. Да и я кручусь как белка в колесе.
— А у меня с иностранными студентами связаны тяжелые воспоминания. Меня из-за одного из них чуть из института не выперли.
— А какой институт вы закончили?
— Саранча институтов не кончал. Сарана самородок. Но учиться учился. В медицинском, между прочим. Пока такие как вы первый раз не посадили. А дело было так. Поступил я на первый курс. Дали общежитие. А на второй день я туда под утро возвращался. Мы тогда отбомбили одну хату. Взвинченный был, молодой. В коридоре свет, как обычно не горел. Открыл дверь своей комнаты, которая почему-то не была заперта и включаю свет. Из комнаты куда-то исчезла мебель, но это было не самое удивительное. В прихожей на огромном матрасе совершали половой акт полный негр с маленькой, но обладающей огромной задницей молодой негритянкой.
Мое появление не только не помешало влюбленной паре, но даже обрадовало их. Немедленно прервав свое занятие, они вскочили на ноги, радостно сказали «здравствуйте», после чего прикрылись белыми одеждами. Но все равно было ясно, что свое занятие негры, хотя временно и прервали, но собирались закончить вне зависимости от моего там присутствия. Мне чуть дурно не стало. Я пацан, 17 лет. Хоть и блатной, но в сексе робкий. У меня и девушки еще тогда не было. А тут трахаются прямо на полу, да еще и негры.
Затем началась какая-то фантасмагория. Рано утром появился прилично одетый молодой негр и, дрожащим от возмущения голосом, заявил, что общество суданских студентов не потерпит расистских выпадов неизвестно кого, приехавших неизвестно откуда (намек на мой узбекский внешний вид). Мои объяснения с деканом иностранных студентов, что я случайно ошибся этажом, не пытался представиться комендантом общежития, который привез мебель, и что вообще в моих действиях не было злого умысла, приняты не были. Почему меня тогда не выгнали из института, я так до сих пор и не понял. Потом на кабинете декана иностранных студентов я написал: «Осторожно! В кабинете злая на негров собака». Совсем пацаном был.
— А у нас, когда я в Высшей школе МВД учился один пожилой эфиоп. Мы его называли тем самым негром, который выучил русский язык за то, что на нем разговаривал Ленин. Кроме того, этот эфиоп умел бледнеть, что для негра является событием незаурядным, — говоря это, пожилой следователь видимо почувствовал себе молодым слушателем высшего милицейского учебного заведения. Он по-хозяйски посадил свою юную узбекскую подругу себе на колени, после чего продолжил, — Между прочим, население Эфиопии и Сомали антропологически принадлежат к европейской расе, несмотря на черный цвет кожи, так как чертами лица — они европейцы. А цвет кожи не является расово определяющим признаком. И негры, и коренное население Австралии, и дравиды, живущие в Индии, — чернокожи, хотя антропологически между ними нет ничего общего.
— Стоп, — неожиданно воскликнул Саранча, — я случай один вспомнил. Не могу удержаться, расскажу немедленно. Я вспомнил один эпизод, случившийся со мной в далекой юности в Москве. Как-то моя сестра получила красочное приглашение от Жорзиньо Парабалюка и Натальи Копытовой, которые сообщали, что они желают вступить в брак и были бы счастливы видеть на своей свадьбе Сиранчиеву Офелию в банкетном зале гостиницы «Украина» в шесть часов вечера. Моя сестра Парабалюку вспомнить и не пыталась, и все усилия обратила на счастливую невесту. Но её усилия не увенчались успехом. Не было в её памяти следов Натальи Копытовой.
В гостинице «Украина» нас ждали новые сюрпризы. Встречавший гостей у входа Жорзиньо оказался могучего телосложения негром во фраке. Он долго жал руку моей сестре, и вся его чёрная и блестящая, как сапог конвоира, физиономия выражала восторг по поводу прибытия Офелии. При этом он говорил ей комплименты на хорошем русском языке. После того как моя сестра вырвалась из рук папуаса, к ней подошла невеста, милая девушка среднерусской внешности, которую не портила даже хорошо заметная беременность, и сообщила, что она счастлива видеть дорогую Офелию на своей свадьбе и что Жорзиньо много ей, Копытовой, о дорогой Офеличке рассказывал.
После того как мы сели за стол, моя сестра выпила полграфина воды. Жорзиньо Парабалюку она не видела никогда. Ни в жизни, ни по телевизору, ни в сновидениях. Хотя я пытался помочь ей вспомнить всех знакомых негров. Следов Натальи Копытовой в её памяти также не имелось никаких.
Тем временем зал наполнялся гостями. Слышались обрывки светских сплетен:
— Супруга военного атташе Габона в девичестве работала намотчицей на заводе АЗЛКа…
— Она осталась в Занзибаре с грудным ребенком на руках…
— А Светку во время взятия штурмом дворца охрана решила съесть, чтобы она не досталась врагу…
Через какое-то время я обратил внимание на то, что на свадьбе я был единственным мужчиной относительно европейской наружности. Все остальные были негры. Как написали бы борцы против расизма: «Афро-африканцы».
В отличие от мужчин, женщины были натуральными или крашеными блондинками. Кавалеры были одеты строго, а дамы броско. Ели не много, но дорого. Несмотря на то, что торжества происходили в гостинице «Украина», сала на столах не было. Только к концу свадьбы заметно опьяневшая мать невесты рассказала нам, что Офелия у Жорзиньо была первая больная, которую он оперировал самостоятельно.
За два года до этого знаменательного события в жизни Парабалюки и Копытовой моей сестре предстояла серьезная операция. Я нашел известного хирурга, который за приличное вознаграждение согласился её прооперировать. Он был в операционной, пока наркоз не подействовал, после чего ушел к молодой любовнице, а оперировал Парабалюка. Чета Парабалюков, кстати, в Камерун так и не уехала, а поселилась в Страсбурге, где Жорзильо работает хирургом. И преуспевает. Говорят, у него золотые руки. А моя сестричка Офелия и по сей день проживает в Москве и прекрасно себя чувствует.
— Эх, Саранча, хоть ты и сидел два раза, а негров ты не видел, а значит, жизни не знаешь, — сказал пожилой следователь, ласково поглаживая по голове сидящую у него на коленях девушку. Со мной от него однажды болезнь приключилась. Студно и рассказывать. Если бы она по-русски понимала — не рассказал бы. А так расскажу.
История называется «Как я заболел непроизвольным мочеиспусканием. Это случилось, когда я учился в Высшей Школе Милиции. По субботам мы ходили на танцы-шманцы-зажиманцы в общежитие текстильного инситута. И вот когда этапы танцев и шманцев были пройдены, и наступил долгожданный этап зажиманцев, горькая судьбина занесла меня в туалет пописать. Телом я находился возле унитаза, но моя душа трепетала в преддверии неизбежных, как мне казалось, зажиманцев.
Из-за отсутствия освещения в туалете было темно, и только в углу мерцало что-то белое. Опрометчиво рассудив, что белым мерцать может только унитаз, я направился в угол и решительно приступил к писанью в сторону белого мерцания. Через мгновение унитаз заговорил человеческим голосом
