- Добро, - Савка самодовольно хмыкнул и направился обратно к лодке, то и дело нагибаясь, чтобы сорвать бледно-красные шарики клюквы, серебристо отсвечивавшие среди зарослей зелёного мха.
Ожидание затягивалось. Уже начало темнеть, щёки защипало от лёгкого морозца, на мокрой земле в полумраке заискрились крошечные льдинки. Ушкуйники от маеты перерыли в капище землю, разыскивая серебро, чуть не обрушили идолов, но ничего не нашли. Наконец, озябнув, разошлись по домишкам, и скоро оттуда донеслись нестройные пьяные песни. Со стругов понемногу начали прибывать их товарищи, которым надоело сидеть без дела. Прибывали, не спросясь бояр, текли нескончаемым ручейком в оставленный павыл. Вслед за ними явилось и двое вятших - боярин Яков да всё тот же Савка. Подступили к воеводе, заломив брови, посопели, расспрашивая, что да как, потом утопали в избу попросторнее, чтоб обогреться. Забегали туда-сюда холопы с коробами да мешками, устраивая вятших, пришли и вои в охранение. Ядрей тоже завалился в избу к большим людям, сказал:
- Из своих челядинов пяток отправьте в дозор. Пить им не давайте, иначе нас тут голыми руками возьмут. На стругах своих тоже стражу поставьте: у зырян лодки быстрые, пожгут лодьи, будем тогда на этих болотах куковать...
- Да ты что, воевода, пермяков испугался? - хохотнул не шибко уже трезвый Савелий. - Они ж как скот бессловесный...
Ядрей лишь тяжко взглянул на житого человека, а Яков Прокшинич пробурчал:
- Лучники они добрые. Да и сулицы[6] метают не хуже нашего. И впрямь поостеречься надо.
- Ты стерегись, боярин, а я обойдусь. Авось пронесёт, - веселился Савелий.
Наглел купец, чувствовал свою власть над воями, задирал нос - пусть знают, с кем имеют дело. Ядрей хотел было рявкнуть, да боярин опередил его.
- Ты бы, Савка, не зарывался. Забыл, кто ты есть такой?
- Как же, помню - отрасль царя морского.
- Это ты смердам голову дури, а мне не болтай.
- Что ж ты, не веришь, будто батюшка мой на дочери владыки морей женился?
- Эта дочь в Стекольне калачами торговала да бельё стирала гостям заморским. Отец мой сказывал, видал её там. Так-то вот.
Савелий побагровел, вскочил, разобиженный, но Ядрей успокоил, пробурчал укоризненно:
- До Камня ещё не дошли, а уже в горло друг другу вцепиться готовы.
Яков лишь ухмыльнулся, а Савелий зарычал озлобленно, схватил шапку и был таков.
Хрустели под ногами сухие ветки, потрескивала схваченная морозцем земля. Луна пряталась за тучами, призрачные громады беломошника[7] надвигались с трёх сторон адовым воинством, а с четвёртой, там, где текла река, меж мохнатых, заросших лишайником, стволов пихты и ели проглядывала тёмная тягучая бездна, сталью рассекавшая сосновое безбрежье. В пермяцких домах и скотниках мерцали лучины, из одной избы гремела разудалая песня, слышались удары сапог по дощатому полу и громкий гогот:
Худо стало Савелию, тяжко на душе. Как ни крути, а постоять за мать он не сумел. Надо было плюнуть Якову в его лоснящуюся рожу -не осмелился, сробел. Всё ж таки - боярин, наследник великого рода. Против такого не попрёшь, будь ты хоть трижды порослью хозяина морских глубин. Или всё же попрёшь? Может, не стоило сдерживаться, пускай его утрётся? Савелий задрожал от гнева. Редко доводилось ему встречать человека, который не трясся при одном упоминании водяного. А тут не только не трясся, а даже напротив, насмехался, бесчестил его мать и отца. Как можно такое стерпеть? Савка замялся, раздумывая, не вернуться ли в избу, да тут кто-то окликнул его:
- Савелий, что стоишь как истукан? Будто и не озяб?
К нему, смеясь в редкую бородёнку, приближался Сбыслав - сосед по Ярышевой улице. А за Сбыславом, чавкая сапогами по мёрзлой грязи, шли смерды - все при мечах и в шлемах. Как видно, Сбышек решил не искушать судьбу и велел холопам быть при оружии.
- Где воевода? - спросил купец, подходя к Савелию.
Был он старше его лет на пятнадцать и потому держался немного свысока, хоть и дружелюбно.
- В избе сидит, - буркнул Савка. - С Яковом.
Сбышек принюхался, осведомился лукаво:
- Никак уже приняли?
- А ты запретишь что ль? - сразу окрысился Савка.
Товарищ его пожал плечами.
- Воеводе виднее. На берегу думаешь ночевать?
- На берегу.
- Ну и я с тобой. Ты которую избу занял?
Савелий неуверенно обвёл взглядом убогий павыл.
- Покамест никакой.
- А чего с Ядреем и боярином не хочешь?
- Да вот не хочу.
Сбыслав тоже окинул взором неровный ряд врытых в землю срубов, промолвил, показав пальцем на один:
- Вот тот как тебе? По нраву ли?
Из сруба доносился гогот ушкуйников, в едва освещённых окошках двигались корявые тени.
- А воев куда ж? - хмуро спросил Савелий.
- Это уж не наша забота. Найдут место.
Сбыслав подступил к избе, распахнул дверь, ступил в горницу - сеней у зырян не водилось. Узрев в полумраке разбойничков, сидевших за низким столом, рявкнул:
- Пошли вон.
Те сначала не двинулись с места, удивлённо уставились на вошедших, потом, рассмотрев хорошенько, вскочили и без слов выкатились на улицу.
- Очаг натопи, - бросил Сбышек челядину, вошедшему следом.
Сам же уселся к столу, скинул кожух, заботливо принятый подскочившим смердов.
- Ты как, брат Савелий, сразу на боковую или повечеряешь со мной?
Савка прошёл к столу, сел напротив.
- Повечеряю, чего ж не повечерять.
- Ну и добро. - Сбышек обернулся к застывшему у входа верзиле-гридню, велел ему: - Скажи там, чтоб внесли снедь.
Тот поклонился, вышел.
