несколько нарт, а потом завертелись на месте, закружились, увязая в телах людей и оленей, чудины же, проворно спрыгнув на снег, принялись колоть их со всех сторон копьями и пальмами.
Буслай по обычаю ушкуйников орудовал кистенём и шестопёром. Забыв о своей ране, он ловко действовал обеими руками, так что югорцы расступились, не зная, как подобраться к сотнику. Они хотели поддеть его пальмами, но ушкуйник могучими ударами тяжёлых шаров вышибал у них оружие и обрубал острые наконечники. Тогда один из югорцев догадался пырнуть лося, на котором сидел сотник. Убивать тяглых животных у чудинов не принято - зверь не в ответе за седока, да и в хозяйстве скотина всегда пригодится. Но ожесточение боя было так великом, что югорцы уже не обращали внимания на такие мелочи. Животное взревело и повалилось на бок, придавив Буслаю ноги. Сотник ударился затылком о сдавленный снег и потерял сознание. Югорцы окружили его, занесли топоры, но тут на их беду подоспели пешие новгородцы, оттеснили врагов от ушкуйника.
- Бейтесь крепко, Перуновы дети! - завывал Моислав, подставляя щит под югорский топор. - Уже Георгий-Воитель по небу грядёт! Гибель для навий чудских провозвещает!
Югорцы не могли долго сдерживать русский натиск. Их копья легко ломались под ударами мечей и шестопёров, а топоры застревали в многослойных щитах, отскакивали от железных умбонов. Счастье ещё, что русичей было не много, да и устали они от недавней сечи, иначе худо пришлось бы северным воям.
Поняв, что с наскока русичей не взять, Унху выбрался из свалки, обозрел округу. И сразу же заметил, что русский стан остался без охраны. Подарок богов! Вскочив в ближайшие нарты, кан велел случившимся рядом воям следовать за ним и устремился к новгородским шатрам. Где-то там, среди шкур, коробов и саней, лежало золотое изваяние Сорни-Най. Вернуть его было делом чести.
Русичи не сразу заметили хитрость югорского владыки. Лишь когда кан уже пересёк белую полосу реки, Сбыслав, случайно обернувшись, заорал что есть мочи:
- Со спины обходят! Братцы, берегись!
Пешие ратники, не разобравшись, что к чему, дрогнули. Смерды тут же побросали оружие и бросились наутёк. Ушкуйники оказались более стойки, но и они, потеряв вожака, начали медленно отходить. Одни лишь бояре со своей челядью, да неистовый Моислав остались на месте, спасая прочее войско от разгрома. Однако сил их хватило ненадолго. Югорцы сумели свалить Якова Прокшинича с оленя и уволочь его в гущу воев. Завид бросился было на выручку, но уткнулся в стену копий и отступил, кляня судьбу.
Люди Унху уже шарили по русским чумам. Долго искать не пришлось - вскоре изваяние обнаружилось. Богиня была перевязана рогожей и погребена под спудом мягкой рухляди. Воины освободили её от тряпья, торжественно подняли на головами. Унху подъехал к ним на нартах, взял великую реликвию и приказал вознице:
- В город!
С ликующими воплями югорцы помчались обратно. Навстречу им бежали ошалевшие русские вои, а чудины пускали им в спины стрелы, топтали оленями, секли пальмами. Воины метались, не чая остаться в живых. Но Унху устал от крови. Он вернул Сорни-Най, и судьба русского войска сразу перестала его волновать.
- Все в город! - закричал он, держа над собой тускло переливающееся изваяние.
Бойцы, завидев богиню, ликующе взревели. Повинуясь кану, они начали понемногу выходить из боя, собирать раненых. Новгородцы не мешали им. Они сами были так изнурены, что едва передвигали ноги. Русские пленные, которых югорцы увозили на нартах в город, взывали к своим: 'Спасите, братцы! Хоть стрелу пустите, чтоб живым не даться!'. Им не отвечали. На всех нашло какое-то отупение. Спустя недолгое время, когда враги почти исчезли за воротами, русичи тоже пришли в движение, спустились с едомы обратно к месту битвы, принялись собирать тела павших. Над заляпанным кровью полем слышались голоса:
- Нелюбка, ты живой али нет?
- Дядя Лукьян, глянь-ко: Шестака убило.
- Эй, сиволапые, вертайся сюды! Ушла югра...
- Нарты бы подогнать - не доволочём...
- Помираю я, ребяты. Детишек моих не оставьте...
- Сапогов с него покуда не сымай. Может, оклемается ишо...
- Ишь, глубоко поддели, нехристи. Бок так и ломит...
- Ты осторожненько ступай, Болтяк. Глядишь, кровушку-то и не расплещешь...
Пристыжённые смерды скоренько притащили из стана нарты, принялись грузить на них раненых и убитых. Олени почти все разбежались, пришлось впрячься в оглобли самим. Все вои, не сговариваясь, устремили взоры на Сбыслава Волосовица и Завида Негочевича: последние из вятших, они теперь должны были возглавить войско.
- Что ж воевода-то не помог? - хмуро спросил Лешак, с трудом перекидывая на нарты убитого товарища.
- Не понял что ль? - огрызнулся Нечай. - Нет больше воеводы. И попа нет.
- Куды ж они делись?
- Извели их чудины.
- Это как же извели?
- А так. Впервой, что ль?
Лешак умолк, соображая, а Нечай посмотрел на Буслая, которого тащили под руки два ушкуйника, и злобно бросил ему:
- Знать, промашку мы допустили. Верно, сотник?
- Яков, свинья упёртая, - прохрипел Буслай, бессильно болтая головой. - Бабы показать не захотел... От него всё зло пошло.
- А Савка-то, выходит, честным оказался. Донёс нам про умысел боярский. Зря ты на него грешил.
- Бесы заморочили... Ведовство чудинское...
Нечай покосился на идущих невдалеке Завида и Сбыслава, подступил вплотную к сотнику, зашептал:
- С этими-то как поступить?
Буслай скосил на него налитой кровью глаз, проговорил едва слышно:
- Обмозгуем ещё... Не до того сейчас...
За их спинами вдруг раздался заливистый хохот Моислава. Ратники хмуро уставились на него, опасливо замерли. А попович проговорил сквозь смех:
- Батюшка-то наш, отец Иванко, погорел со своей истиной... Бесов изгонял, кумирни рушил... а вот на тебе - пришла беда, отворяй ворота... Святоша доморощенный. Говорил я ему: нет в тебе правды... Кто ж со своим уставом в чужой монастырь лезет, а? Остолоп он, а не поп. Только своего бога и знал, грамотей... ох, не могу... сейчас лопну... Развеять югорский морок вздумал... Упырей чудинских разогнать... Мерещилось, кадилом помашет, и вся нежить разлетится... Олух царя небесного. Таким хоть кол на голове чеши... А мне-то зырянин мудрость чудинскую передал. Да! Тайнами кудесников поделился. Я-то вижу, как здесь навии летают. Ха-ха-ха! Он-то, Арнас, в корень зрил. Заране видел, что будет, да!..
Завид со Сбыславом тоже обернулись, настороженно слушали поповича. Остальные вои побросали все дела, внимали несвязной речи, словно чуяли в ней откровение. А Моислав лопотал всё быстрее и быстрее, задыхаясь и хихикая:
- Ервы и ангелы божьи, мяндаши и херувимы летают, помавая крылами... Кого пером коснутся, тот воистину счастливец. А попа нашего не ервы с херувимами коснулись, а бесы да пупыги! Поделом невежде и наука. Фома неверующий. Валил-валил болванов, а эти болваны возьми да и воскресни, ха-ха! Не поняли разве, кто здесь миром правит? Золотая Баба! Лада! Богоматерь! Её эта земля. А поп-то наш - везде святости искал, а как нашёл - не поверил, ха-ха! Вот она, святая земля. Тут. И всякий, кто на неё позарится, умрёт. Видали, на что Баба способна? Брат на брата руку поднял. Теперича уж не отстанет. Будем мы глотки друг другу резать, и кровь пить, и человечину жрать. Зверьми станем и по-волчьи выть начнём, ибо она так хочет...
