— О? — Я не понимал, о чем он. — А что случилось?
— Ее развод.
Я вспомнил, что Ханна писала об этом.
— Ее мужем был Марк Ланкастер. — Патрик произнес это имя с таким видом, как будто это объясняло все.
— А что с ним такое? Кто это?
Ханна не вдавалась в письме в детали.
— Два года назад он растратил деньги благотворительного фонда. Он бухгалтер, вот и вызвался собирать деньги. Аудит выявил нехватку двадцати пяти тысяч долларов. Он оправдывался, что взял эти деньги в долг.
Я вспомнил. Скандал потряс коллектив госпиталя, но мне тогда было не до этого, наступали самые тяжелые дни. Не помню последствий, видимо, Линн пришлось пройти через унижения и развод.
Ханна наверняка знала обо всех неприятностях, выпавших на долю Линды. С ней всегда все советовались и приходили за утешением.
Мои воспоминания прервало появление Мелани с Линн. Я встал при их приближении.
— Ты помнишь Майкла Эверетта? — спросила Мелани у Линн.
— О, разумеется. Еще раз здравствуйте.
У нее была приятная улыбка, она делала ее привлекательной. Ей надо чаще улыбаться. Линн действительно очень изменилась. Каштановые волосы стали намного короче, раньше они были длинными. Она похудела и казалась совсем тоненькой. Линн была совсем не похожа на Ханну, выше на несколько дюймов.
Подчеркнуто небрежный, так бы я назвал, стиль Ханны тоже был противоположен строгому стилю Линн.
Я оборвал неуместное разглядывание. Я же клялся никогда не сравнивать других женщин с Ханной. Мое поведение было сегодня странным.
— Вы все еще работаете в онкологическом центре? — спросил я, завязывая разговор и припоминая, когда я видел ее в последний раз. Кажется, это было за две недели до смерти Ханны. Когда докторам и каждому, включая Ханну, стало ясно, что надежды нет, все медицинские работники постепенно стали исчезать из поля зрения. Такое эмоциональное отчуждение — необходимая защита, часть нашей работы. Линн была исключением. Она до самого конца оставалась Ханне другом, всегда находила время поговорить, приносила маленькие подарки — цветы, журнал, шоколад. Я настолько был погружен в свое горе, что не придавал тогда значения мелочам. Сейчас вспомнил и был благодарен.
— Да, я все еще работаю в госпитале, — ответила она.
— В этом году Линн организовала пикник, — сказал Патрик, — нам всем известно, какую трудную работу ей пришлось проделать.
Мы с Патриком тоже занимались пикником несколько лет назад, и это было действительно нелегкое дело. Очень помогли тогда Мелани и Ханна, они сидели на телефоне, делая за нас по дюжине звонков.
— Мне многие помогали. — Она отмахнулась от похвалы.
— Это Патрик уговорил меня прийти сегодня.
— Меня тоже он уговорил, — улыбнулась Линн, и я вновь отметил, что улыбка необыкновенно красила ее. Вид у нее был печальный, наверное, из-за развода. Прошло два года, смогла она забыть или нет? Меня вдруг поразило, что я думаю о ней так же, как другие обо мне. А именно: отведенная мне доля скорби должна закончиться через положенное для этого время.
Мы вчетвером некоторое время разговаривали на общие темы, и Линн ни разу не упомянула о Ханне, за что я был ей благодарен. Не потому, что не хотел говорить о жене. Она всегда будет в моем сердце. Но я предпочитал воспоминания о ее жизни, а не о ее смерти. И Линн проявила такт, чего нельзя сказать о большинстве друзей и родственников, которые считали себя обязанными при встрече немедленно выразить соболезнования, особенно те, кого я не видел со дня похорон. Особенно меня раздражало обязательное заверение, что они понимают, как я себя чувствую. Глупо, они не понимали, не могли.
Сегодня неожиданно обошлось без обычных выражений сочувствия, благодаря сдержанности Линн. Может быть, избегая говорить о смерти Ханны, она надеялась избежать разговоров о себе, своем разводе. В любом случае меня устраивал сейчас разговор о детях, пикнике и прочих вещах, не связанных с моей утратой.
Закончив с гамбургерами, Патрик и Мелани удалились, оставив меня вдвоем с Линн. На миг, лишившись помощи друзей, я почувствовал панику, не зная, о чем с ней говорить.
— Сегодня выдался прекрасный день, — выдавил я и в тот же момент проклял себя за банальность. Но ничего другого в голову не пришло.
— Да, с погодой повезло, я очень этому рада. Проводить пикник в мае всегда рискованно.
— Тогда почему выбрали именно этот месяц, ведь погода гораздо более предсказуема в конце августа или начале сентября?
— Дело в том, что и в прежние годы мы могли арендовать парк только в мае.
Все лучшие месяцы были уже зарезервированы другими организациями, многие проводят мероприятия в парке. Это самое популярное место. Поэтому комитет столкнулся с трудностями, пытаясь перенести пикник на более теплое время лета. Таким образом, было решено сохранить за собой май и каждый раз молиться, чтобы обошлось с погодой.
— Это было разумно.
Последовало нелегкое молчание. Мы заговорили одновременно.
— Я…
— Как вы…
Потом посмотрели друг на друга, и я сделал знак, чтобы она говорила первой. Линн слегка покраснела, видимо, тоже была не в своей тарелке, испытывая неловкость и напряжение.
— Я хотела сказать, что очень рада приглашению Патрика и Мелани присоединиться к вам.
— Я тоже, — эхом отозвался я, потом, спохватившись, что она может неправильно истолковать мои слова, уточнил: — Я тоже сидел один, пока меня не позвали.
Она взглянула на мое обручальное кольцо, я его не снимал, считая себя женатым. У нее кольца не было, но заметен был легкий след от него.
— Я до сих пор чувствую себя… раздетой без обручального кольца, — прошептала она, читая мои мысли.
— Понимаю, я чувствовал бы то же самое. — Как будто это объясняло кольцо на моем пальце. Я продолжал его носить, потому что не мыслил себя без него.
— Иногда нелегко распрощаться с прошлым. — Она избегала смотреть на меня.
— Еще как.
— Я любила мужа, доверяла ему, — продолжала она, опустив глаза и глядя на траву, — никогда бы не подумала, что он способен на такое.
— Вашей вины нет.
— Да. Но я чувствую свою ответственность за то, что случилось.
Я не помнил детали дела, только то, что рассказал Патрик. Скандал разразился, когда Ханне уже поставили диагноз, и мне было не до слухов. Но я никогда не связывал скандал в госпитале с именем Линн. Знал, что она медсестра Ханны, и это все. Ханна тоже ничего не рассказывала, хотя наверняка знала. Это было не самое важное для нее в жизни в то время, и для меня тоже.
— Вы, наверное, устали от людей, твердящих вам, что надо все забыть и
Я не мог скрыть улыбки — она просто выразила мои мысли.
— Да, мне надоело это до тошноты, как и уверенность людей, что после определенного срока я должен автоматически забыть о прошлом.
Ее глаза встретились с моими, и между нами вдруг протянулась тонкая ниточка взаимопонимания.
— А я устала от людей, предлагающих мне устроить свидание со своим знакомым, или кузеном, или шурином!
— Я так давно не ходил на свидания, что почувствовал бы себя рыбой, вытащенной из воды, — не
