Великобритании”. Наконец, решили, что правительство отправится на Багамы и будет работать там — по крайней мере, на первых порах.
Кабинет не представлял, как будет организована государственная власть на оккупированных территориях Великобритании и кто будет править ими от имени немцев. Называлась кандидатура сэра Освальда Мосли, который вместе с другими английскими фашистами находился сейчас в тюрьме. Мосли обладал определенным политическим весом, был лично знаком с Гитлером и Муссолини и не одобрял войну ни с Германией, ни с Италией. С другой стороны, в сентябре 1939 года он резко заявил, что фашистские государства не “присоединятся к какой-либо силе, воюющей с Англией”. 9 мая, накануне немецкого вторжения в Западную Европу, он сделал следующее заявление: “Мы считаем своим долгом мобилизовать все силы на борьбу с захватчиками”. По мнению Мосли, ни один англичанин не мог и не должен был сотрудничать с оккупантами.
Все же вопрос оставался открытым. Было слишком очевидно, что с новой администрацией придется сотрудничать, иначе население Англии не доживет до дня освобождения. Если правительство покинет страну (а оно собиралось сделать именно это), следовало назначить кого-то на роль исполнителя или посредника, который поддерживал бы связь с немцами[434].
Ни одна солидная политическая фигура не предложила себя на этот пост[435]. Черчилль обратился к наемным королевским чиновникам; некоторые из них уже были в отставке. Никто из бывших военных, находящихся на государственном обеспечении, не подходил для этой роли, — хотя бы из-за малой известности в[436] обществе. Лишь один человек из тех, кого можно было привлечь немедленно, обладал, правда с некоторой натяжкой, подходящими чертами характера. Однако он тоже был своего рода “котом в мешке”.
Речь шла о генерал-майоре в отставке Дж.Фуллере. О нем было известно, что в свое время он ратовал за механизацию английской армии и был близок к фашистскому лидеру Мосли. Он был известен в обществе, благодаря своей предвоенной деятельности и печатным работам. Это был несгибаемый патриот, антисемит, скептически относящийся к демократии. Немцы хорошо знали и уважали его. Было, правда, неясно, будет ли он полезен англичанам в качестве немецкой марионетки?
Фуллер находился в прекрасных отношениях с Черчиллем и, в отличие от других фашистов, пребывал на свободе. По этому поводу решили, что, значит, его “нельзя называть фашистом в полном смысле этого слова”. Черчилль решил: будь что будет. Вечером 27-го он беседовал с Фуллером в течение двух часов[437].
Фуллер без энтузиазма согласился на роль посредника, если правительство Черчилля отправится в эмиграцию. Он однозначно не желал уподобляться Петену, Если его будут вынуждать действовать вопреки интересам нации, он станет сопротивляться.
Правительство строило свои планы в обстановке сверхсекретности. На всякий случай, 27 июля было объявлено, что оно еще какое-то время останется в Лондоне и будет оттуда руководить военными действиями. К этому времени немцы переправились через Темзу в районах Рединга и Мейденхеда и начинали двигаться на северо-восток, укрепляя свои западные фланги.
Королевская семья тайно покинула Лондон. О ее переезде в “безопасное место” объявили на следующий день. Суверен направился в Честер, откуда легко было добраться до любого из северозападных портов страны, чтобы сесть там на военный корабль[438].[439]
Флот, все еще угрожая немецким конвоям в Ла-Манше и делая все возможное для обеспечения безопасности торговых путей, начал готовиться к своей новой роли. Правительство решило, что его следует сохранить как главную действующую силу, способную в будущем изгнать врага с территории Англии, и как средство поддержания престижа и влияния в переговорах с другими державами — прежде всего с США. Флот должен был заняться эвакуацией персонала и важного технического оборудования. Речь шла о шифровках, секретных научных разработках, прогрессивных технологиях. Затем кораблям предстояло проследовать на военные базы, опираясь на которые они могли бы наносить удары по портам Оси.
Поступило предложение сохранить базу в Ольстере. Эта идея не была отвергнута, хотя все прекрасно понимали, что длительное содержание базы в данном месте связано с большими трудностями[440].
Тщательным образом рассматривался вопрос об организации и задачах Сопротивления в случае немецкой оккупации. В отличие от поляков и бельгийцев, имеющих опыт в этом вопросе, англичане были плохо осведомлены о методах и традициях партизанской войны. Исключение составляли участники “беспорядков” в Ирландии после 1918 года. В любом случае, для детальной разработки этого вопроса оставалось очень мало времени. Было организовано несколько подпольных ячеек и устроены тайные склады оружия, но конкретные вопросы “что делать” на данной стадии еще не обсуждались.
Не могло быть и речи об уничтожении промышленного потенциала Великобритании. Это означало лишить рабочих средств к существованию. Немцы однозначно давали понять, что они надеются на отсутствие саботажа в “общих интересах”.
Шведское правительство обеспечило компетентное и быстрое ведение переговоров. Черчилль изо всех сил старался выиграть[441] время, чтобы успеть вывезти с английской территории все ценности и укрепить форпосты, от которых зависело будущее империи. Перевозка за океан золота, ценных бумаг и национальных сокровищ началась 24 июня. 8 июля для этой цели были привлечены эсминец, крейсера, четыре миноносца и три лайнера. Англичане очень торопились, так как хотели иметь на руках нечто существенное, если придется торговаться. В это время огромный конвой с оружием из США направили не то на Средний Восток, не то в Канаду. Черчилль информировал Рузвельта о намерениях английского правительства, и вопрос о прямом вмешательстве американцев отпал сам собой.
Англия более не была благополучной страной. Стоило проявить какой-то намек на волю в переговорах, проходящих в Стокгольме, немцы немедленно начинали избирательный обстрел целей, которые расценивались как гордость британской нации. Они выбирали культурные центры, имеющие архитектурную ценность, надеясь воздействовать на эмоции британских лидеров. 30 июля бомбили Оксфорд, 31-го настала очередь Кембриджа; Итону и Хэрроу также досталось[442]. Здание школы в Хэрроу пострадало очень сильно. Один из самых блестящих учеников этой школы — ныне премьер-министр Великобритании был в отчаянии.
Основные силы вермахта медленно, но верно захватывали английскую территорию[443]. Они не спеша и со знанием дела[444] ликвидировали очаги сопротивления в городах и деревнях. Победа была не за горами, и немцы старались избегать ненужного риска. Моторизованные подразделения просачивались вперед, сея сумятицу и тревогу среди местного населения. Из Сент-Олбанса, Хай-Уикума, Дидкота, пригородов Оксфорда и Суиндона поступали сообщения об очень агрессивном поведении врагов, которые могли творить все, что им заблагорассудится. Местное население было охвачено ужасом.
Однако в районах, где немцы уже более или менее обосновались, оба народа постепенно начали приспосабливаться друг к другу. В свое время во Франции происходило то же самое.
Население в целом проявляло к оккупантам холодное неприятие, но все больше и больше англичан вступали в тесный контакт с немцами и иногда изменяли свое предвзятое мнение. Под несгибаемой холодностью и серой униформой можно было разглядеть признаки человеческого достоинства, известной практичности в поступках, а иногда и сочувствия к простым англичанам, даже доброты. Одинокие люди жаждали взаимопонимания и обычных человеческих отношений.
Немцам, конечно, приходилось использовать местные ресурсы. Однако повсеместно отмечалось, что они занимались мародерством меньше, чем некоторые английские военные из разрозненных формирований, которые более не подчинялись дисциплине. К удивлению приверженцев старых имперских традиций, британская социальная структура начала меняться. И даже, по мнению самых консервативных британцев, изменения не всегда были к худшему.
Процесс трансформации протекал медленно. Никто, конечно, не решался в открытую проявлять
