смешанный с каким-то особенным, терпким весенним запахом хвои. Шоколадные верхушки берез безмятежно пьют беззвездное просветленное небо. Несмотря на поздний час, все еще токуют, захлебываясь, тетерева, и лес напоминает большой кипящий котел.
Я сижу на пне возле потухающего костра и смотрю на хрупкие редкие льдинки, стремительно несущиеся по черной воде. Вот уже три недели, как наша изыскательская партия отрезана от внешнего мира. Неожиданно бурная весна застала нас врасплох, и мы очутились на лесном островке, окруженные со всех сторон вешней водой Печоры и притока ее — Кожвы. Вода всё время поднималась и было далеко неясно — спасет ли нас маленькая высота, на которой раскинулись брезентовые палатки. Продовольственные запасы совершенно иссякли, в нашем распоряжении еще оставалось немного муки и соли; эти два продукта расходовались с предельной экономией. Если бы не рыба, которую удавалось ловить сделанными наспех оханами, то было бы совсем плохо. Но когда в течение многих дней на завтрак, на обед и на ужин подается одна рыба, да не всегда еще достаточно посоленная, то в конце концов она так приедается, что один только вид ее вызывает тошноту. Настроение у всех было подавленное, разговаривали мало, и мало верили начальнику партии Петрову, бормотавшему что-то невнятное о каком-то самолете, который разыщет нас и сбросит нам продовольствие. Все ждали не мифического самолета, а реального дня, когда поднимет нас на свои могучие плечи вешняя вода и понесет по тайге навстречу смерти.
… Мой костер прогорал. Встать и подкинуть дров было лень. Из палатки рабочих неслись сонные вскрики и храп. Тихо позвякивали на воде льдинки. Подошел ихтиолог Туманов, вздохнул и присел возле меня на пустой ящик. Вся его высокая неуклюжая фигура, редкая рыженькая бороденка, опущенные уголки маленького рта — выражали бесконечное уныние и скорбь, точно он только что пришел с кладбища, где схоронил горячо любимую жену. Он достал из кармана маленькое зеркальце; долго всматривался в него подслеповатыми глазами и вдруг изрек:
— А человек-то начинает стареть с шеи.
— Возможно, — охотно согласился я.
— Коли будете жениться, молодой человек, — продолжал ихтиолог, — прежде всего глядите на шею вашей будущей супруги. При теперешней высоте косметического искусства женщина легко может скрыть морщинки на лице, но шея всегда выдаст. Учтите это… Однако, старею я, чорт… — он кашлянул и торопливо спрятал зеркальце.
— Послушайте, — раздраженно сказал я, — не все ли вам равно теперь — стареете вы или не стареете! Ведь все мы уже стоим одной ногой на том свете. Вот еще день-два и — каюк…
Туманов опять кашлянул и ничего не ответил.
Помолчали.
— А сегодня Петров поругался со старшим коллектором и, ложась спать, сунул под одеяло двухстволку, — сообщил я Туманову, — как бы чего не получилось раньше времени.
— Обыкновенная болезнь тиранов: никому не доверять, даже друзьям своим, — зевнув, заметил Туманов. — Кажется, где-то, кто-то, когда-то сказал так… Между прочим, Петров лазал на сосну и оставил там подробное описание нашей гибели. И, кажется, посмертное письмо тёще…
Почесывая спину, из палатки вышел старший коллектор Цыпкин. Он молча стал напротив нас, достал кисет с махоркой и скрутил цыгарку.
— А знаете что, братцы? — сказал он уж как-то чересчур весело. — Я сейчас вспомнил почему-то презабавную историю.
— Ну-ка!
— Один мой приятель взял за женой чудесное приданое: пару вороных лошадок, добротный катафалк и штук пятьдесят прекрасных мраморных памятников.
— А гробы были? — вяло и как-то безынтересно осведомился Туманов.
— Что? Гробы? Нет, гробов не было. Впрочем, кажется, пустяки какие-то… штуки три было.
Из кустов можжевельника вынырнул повар Василий, неся полный подсак свеженаловленной рыбы.
— Что? Рыба? — закричал испуганно ихтиолог, подскакивая. — Неси ее, Василий, к чортовой бабушке, чтоб и запаха не слышно было!
— Екземпляры есть новые… Может, Вадим Вадимыч, посмотреть желаете? — улыбаясь, обратился Василий к Туманову.
— К чорту! Какие там могут быть новые экземпляры… Впрочем, давай сюда, покажи… Сиг, опять сиг, я же вижу.
— А вот эти, маленькие?… — спросил Василий, вытаскивая из серебристой каши двух маленьких рыбок.
— Это? Обыкновенная форелька.
— Форель… — робко поправил я.
— Не форель, а именно форелька! — твердо повторил Туманов, — форель в бассейне Печоры не водится, друг мой. Запомните это.
— А чем же, Вадим Вадимыч, форель отличается от форельки? — спросил коллектор Цыпкин, приседая на корточки и разглядывая рыбок.
— Страшно просто: у форели вот эти красные пятнышки на боках идут от головы до самого хвоста, а у форельки — только до половины, до заднего плавника, — пояснил Туманов, — видите?
— Видим.
— А теперь, унеси, Вася, эту дрянь! — попросил Туманов, зажимая нос. — Не могу я этого запаха слышать.
Василий ушел. Туманов посидел еще минут десять, выкурил трубку и отправился набоковую. Цыпкин, положив крупные руки на колени, что-то обдумывал. Я задремал. Открыв глаза, я застал Цыпки- на за странным занятием: он сидел на корточках возле ящика, положив перед собой рыбку-форельку, и кончиком тонкой колонковой кисточки осторожно наносил красной тушью точечки на теле рыбки.
— Понимаете в чем дело? — тихо спросил он, заметив, что я во все глаза смотрю на него.
— Начинаю понимать… — кивнул я головой, — и думаю, что это будет несколько повеселее, чем ваши рассказы о невесте с похоронным приданым.
Он взял баночку с тушью, кисточку и пошел в палатку. Через несколько секунд я услышал его голос:
— Вадим Вадимыч! Проснитесь!
— В чем дело? — сердито спросил Туманов.
— Дело важное, — серьезно ответил Цыпкин, — среди рыб, наловленных Василием, мы с лаборантом обнаружили…
— Что? Опять рыбы? К ч-чорту!! — дико крикнул Туманов.
— … мы обнаружили форель, — спокойно продолжал Цыпкин.
— Форельку! Я уже видел…
— Не форельку, а форель… — твердо повторил Цыпкин.
— Чушь! Этого не может быть.
— Посмотрите и убедитесь.
— Гм… Пожалуй… Дайте-ка мне штаны… вон они возле печки лежат.
— Пожалуйста. Вот штаны.
Застегивая на ходу пуговки, Туманов в сопровождении Цыпкина быстро вышел из палатки и, точно ищейка, сразу подошел к мирно лежавшему на ящике трупику рыбки. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее рыбка завертелась в его руках, точно это была не рыбка, а серебряный круг на пальце жонглера. Маленькие глаза ихтиолога округлились и стали похожи на золотые пятерки.
— Принесите… принесите мне лупу, линейку и книгу Сабанеева «Рыбы России». Все на моем столе. И еще: полстакана спирта, — как-то торжественно попросил он.
— Пожалуйста, — вежливо ответил Цыпкин.
Он принес всё требуемое ихтиологом, за исключением спирта.
— Спирт, Вадим Вадимыч, допит вами еще на прошлой неделе, если не ошибаюсь, — корректно напомнил Цыпкин. — На опохмелье.
После бесконечного перелистывания книги, стократных измерений туловища, хвоста, головы и
