Желтый глазок, будто янтарь обточенный, недреманный с этого дня стерег горючие сны. Черное пятнышко-щелка поперек. Спросил Кавалер у гостя полнощного:'кто ты есть'? Хотел в ладошку поймать - прошил насквозь. Мигнул Желтый Глазок и ярче засветился, иголочкой в сердце вошел. Смолкли пархатые разверстые крылья, рухнули на сизые пойменные луга гуси-лебеди и один за другим с кликом издохли. Все хорошо устроено на земле. Они не достанут тебя. Спи. Не бойся. Я с тобой навсегда. Хозяйский глазок - смотрОк.
Никогда больше Кавалер не жаловался челяди на ночные томления и мечтания. Просыпался свежий и розовый - не сам по себе спал, а под присмотром.
Стали замечать домашние, что как лампадку не заправляй - к утру деревянное масло иссякало до донышка. Сначала грешили на то, что дитя балуется, выливает святое из стеклянницы. Потом старшая мамка догадалась, прикрепила к лампадной цепке паутинку - и не захочешь, порвешь, если стронешь. А наутро лампадка суха, чуть не вылизана, паутинка цела, а дитя играет на ковре резными сердоликами и гранатовыми яблоками, смеется над всеми в голос.
И раньше-то опасались, а теперь и вовсе затряслись, даже если переодевали или купали - после него руки мыли тайком и творили Иисусову молитву от асмодейской порчи. Наплели по кухням да по службам колдовских сплетен. Матери и бабке, без уговора, не доносили - нельзя крепостную тайну вслух.
Французов выписали, научили Кавалера грамоте, вежеству, реверансам, танцеванию и обхождению с дамским полом, как положено по сословию. Так вышколили - будто узорный ключик в спину вставили, всем на радость. Наставляли всегда руки держать чуть приподнятыми, чтобы кисти не порозовели и кровяные жилки не проступили, не дай Бог. До того нежен и деликатен вырос, что кушанья слишком холодного или горячего не принимал, только чуть теплое, как младенцу кашица. Слегка просквозит, поволнуется - и готово дело - ахнул и опрокинулся в расслабленный обморок на вощеные узорчатые паркеты. Сквозь густые ресницы подсматривал, как слуги суетятся. Всегда носили за ним в венецейском флаконе масло горького апельсина в смеси с гераневым два к одному - оживлять от помрачения. Ни в чем жизнь отказа не давала - так все думали - и зеркала на серебре льстивы, всякого сладостно приукрасят.
Отзывалась серебряная амальгама зеркал расщепленному звучанию клавикордов, без конца менялись царственные позы танцоров, в сусали, атласе и гарусе на паркетных наборных 'елочках'.
Водили Кавалера в большие дома, где на всех порядочных людях - хорошие кружева.
Угасали любезные беседы в салонах, если Кавалер соглашался петь. Словно цветные хрустали печально перекатывал в холодных ладонях. Не девушка, не юноша, а дитя мертвое стоит на пороге в ноябре и поет вслепую, свысока накликивает на нас высокие снега, бессолницу, непрощеное воскресение. Альтист с флейтистом холодели под ливреями, вторя лазоревому бесстрастному голосу.
'Стонет сизый голубочек,
Стонет он и день и ночь
Миленький его дружочек
Отлетел надолго прочь...'
В семнадцать лет повезли представлять в столицу, никто не сомневался в успехе.
Святки расплескались на семь верст. На Неве бочки с дегтем горели чадно, хлестали матросы перцовку, ладили по стуже полозья парусных буеров. Катали господ по ловкому льду чухонцы на северных оленях. Снежное серебро искрами высекало на северном ветру письмена. Кавалер держался тихоней и умницей. С царедворцами не смешивался, выносил на люди свою красоту, отстраненно, в дрожащие праздничные светы, завитой в три голубиных локона, с пучком и бантом из травчатого бархата. Нацелила стекла престарелая Государыня на гостя. Опустила руки. Щелчком подозвала способную старуху-Перекусихину, наперсницу и сводню.
'- Как он хорош. Настоящая куколка. Чьих будет'.
Сводня титул прочитала по складам.
-Московский? Что ж, не все еще на Москве перемерли...
Старший брат Кавалера в кои-то веки под локоть взял:
- Выше голову, болван. Улыбайся. На твое мясо смотрит.
Подивилась Государыня, загляделась в глаза зиатские до озноба. Все, что надо, поняла:
- Что ж его раньше не возили?
- Отроду слаб здоровьем.. Да и зелен еще.
- Вот тебе мое последнее слово: Отказать. Мы здесь - а он - вон там, подале. Пусть на Москве свое малохолие лелеет. Спаси Бог от такого цветочка ягод вкусить'
