В фильмах про любовь в такие мгновения герой медленно поднимается и тигриным шагом направляется к героине. А героиня стоит, слегка приоткрыв рот, и смотрит лирически.
Пестель поднялся.
– Давайте телевизор поглядим, – сказала Наташа.
И поставила на стол бутылку коньяка.
– Я – за рулем, – сообщил Пестель, открывая бутылку и наливая себе и Наташе.
– Ой, смотрите, ваш начальник! – Наташа показала на экран.
Пестель нашел пульт, сделал громче.
– Я, безусловно, вижу в этой трагедии чеченский след, – вещал Саморяд. – Сегодня самое главное – не поддаться панике. Чего добиваются террористы? Чтобы мы начали жить в страхе, начали жить по их законам. Но у них ничего не получится! – Хорошо отрепетированным ударом Саморяд стукнул по столу и внимательно посмотрел в глаза зрителям, как бы призывая их оценить значимость сказанного. – В последние дни я получаю много писем, телеграмм, звонков с одним-единственным вопросом: «А будет ли все-таки проведен марафон „Дети – наше счастливое настоящее“?» Могу успокоить российских граждан: безусловно, будет. Наша фирма «Светлый путь» должна решить некоторые организационные вопросы, но в ближайшее время мы непременно проведем такой марафон. В конце концов, наши дети заслужили…
Пестель переключил на музыкальный канал и вздохнул:
– Боюсь, что организационные вопросы, которые ему надо решить, это я.
– У вас с Саморядом война?
Пестель помолчал немного и сказал:
– Давайте, Наташа, выпьем за то, чтобы между мной и вами никогда не было войны. Что будет – Бог покажет. Но чтобы войны не было. Хорошо?
Чокнулись. Выпили.
– Видите ли, Павел Иванович, – улыбнулась Наташа. – Я – журналист и привыкла, чтобы на мои вопросы отвечали. Итак, у вас с Саморядом война?
– Видите ли, Наталья Александровна. – Пестель тоже улыбался. – Саморяд до такой степени, извините, достал меня, что мне совершенно не хочется о нем разговаривать, тем более с такой красивой женщиной, как вы.
Наташа комплимент не оценила. Или сделала вид, что не оценила.
– Просто я могла бы предложить вам помощь в битве с Саморядом. Все-таки я работаю в очень популярной и достаточно влиятельной газете. Например, если у вас есть какие-то документы, мы могли бы их опубликовать, и это было бы…
Пестель не дал договорить:
– Спасибо, Наталья Александровна, за порыв. Но мне совершенно не хочется втравливать вас в эту историю.
– Это моя профессия: втравляться в разные истории.
– Если вы настаиваете, чтобы я относился к вам просто как к профессионалу, – пожалуйста. Но, честно говоря, мне это будет довольно затруднительно.
Наташа не нашлась что ответить.
Пестелю очень хотелось встать и обнять Наташу, но он чувствовал, что этого делать нельзя. Перед Наташей словно стояла какая-то стена. Что за стена, откуда она взялась – Павел Иванович не понимал. Но, как всякий нормальный мужчина, очень хорошо ее ощущал.
И тут захохотала бешеная корова, да так громко, что Павел Иванович вздрогнул.
– Извините, – рассмеялась Наташа. – Мобильник. Алло, – сказала в трубку. – Жан, привет, дорогой мой. Очень рада тебя слышать.
Наташа вышла в комнату, закрыла за собой дверь.
Павел Иванович слышал ее смех, долетали отдельные слова, из которых он понял, что Наташа договаривается с мужчиной о свидании. Тут же, конечно, сделал вывод, что свидание – любовное. И расстроился. Сразу стало тоскливо и скучно.
Подумал: «Я опоздал, я не нужен. В общем, пора отваливать».
А Наташа, договорившись с Жаном о встрече, еще некоторое время стояла в комнате одна. Звонок Жана почему-то расстроил ее до такой степени, что понадобилось некоторое время, чтобы выйти к Пестелю с нормальным лицом.
Когда Наташа вышла из комнаты, Пестель уже стоял в коридоре:
– Извините, что так ворвался… Мне пора идти.
Вид у Пестеля был побитый. Хотелось броситься к нему, обнять, сказать что-нибудь вроде:
– Куда ты уходишь, дурачок? Зачем?
Хотелось поступить, как привычно. Но как привычно было нельзя, поэтому она ляпнула первое, что пришло на ум. Пришла на ум, разумеется, глупость:
– А вы ведь еще придете ко мне, правда? Не как к журналисту, а просто потрепаться, придете?
– Ммм… – пробормотал Пестель. – Приду.
Наташа подождала, пока Пестель сядет в лифт.
Она изо всех сил ударила кулаком по стене, даже рука заныла.
Пестель изо всех сил ударил кулаком по стене лифта. Лифт дернулся обиженно, но поехал дальше.
А ведь понимали оба, что у них начинается новая жизнь. Любовь – это ведь и есть новая жизнь. Жизнь – она обновляется только любовью, другого способа обновления у жизни нет.
Ночью Наташа долго плакала, уткнувшись в подушку. Пить коньяк, чтобы успокоиться, ей не хотелось. Хотелось рыдать.
Пестель ехал медленно – с перебинтованной рукой он вообще боялся ездить быстро даже по пустым улицам – и старался о чем-нибудь думать. Не удавалось. В голове царил непривычный и неприятный туман.
Как мужчина самостоятельный и одинокий, Пестель был уверен, что может сам принять решение и потом следовать ему. Он привык считать себя хозяином своей судьбы. Но, как и все мы, он хозяином своей судьбы не являлся. Карма есть карма. Что ж тут поделать?
Павел Иванович, например, даже не знал, что ждет его во дворе его же собственного дома…
НАПАДЕНИЕ
Среди законов, которым научила Павла Ивановича Пестеля жизнь в интернате, был еще и такой: «Опасность – не то, к чему надо готовиться, а то, к чему необходимо быть готовым всегда. Если хочешь увидеть опасность, непременно опоздаешь, ее надо почувствовать».
Директор интерната Николай Николаевич Сидоров, любивший со своими воспитанниками изъясняться парадоксально, часто повторял:
– Опасность – норма, спокойствие – аномалия. Ты сможешь победить только в том случае, если в любую секунду готов дать ответный удар.
Выйдя из интерната, Павел Иванович очень скоро понял, что это закон жизни. Жизнь – джунгли? Хорошо, договорились. Любая тварь в джунглях – от муравья до слона – каждую минуту ждет нападения. И выживает только тот, кто почувствует его раньше, чем увидит.
Павел Иванович был человек выдержанный и бесстрастный, в чувствах его почти всегда был полный штиль. Но в душе его словно находился будильник, который в минуту опасности звонил противно и настойчиво.
Когда Пестель въехал во двор, будильник задребезжал с такой силой, что пришлось затормозить и остановиться.
Опасность ощущалась. Причем близкая и конкретная.
Огляделся. Ничего подозрительного. Двор темен и пуст.
Медленно подъехал к подъезду – никого. А будильник внутри продолжал дребезжать. Вспомнился еще один парадокс директора.
– Знаешь ли, Паша, чем охотник отличается от дичи? – спрашивал Николай Николаевич и, не дожидаясь ответа, сам себе отвечал: – Не тем, что у него есть ружье, нет. Охотник – тот, кто напал первым. А тот, на кого напали, – дичь. Вот и все.
