В чем работа Каблука состоит? Да в том и состоит, что на него все время давят.
Надоела Каблуку такая жизнь, и вот однажды он решил оторваться по полной. Ну и оторвался, конечно, – на то и Каблук.
Вот лежит оторванный Каблук на земле и размышляет: как все-таки хорошо быть самостоятельным. Ботинки похромали себе незнамо куда, а он лежит – мечтает, в небо смотрит и на землю.
На небо смотреть лиричней, а на землю – интересней. Потому что в небе ничего нет, кроме неясных облаков, а на земле оказалась бутылка пустая. То есть это она от воды пустая, а ожиданием любви как раз и наполнена.
Каблук эти ожидания почувствовал своим мужским каблучьим сердцем и покатые бутылкины бока оценил, вздохнул, уже даже размышляя, как бы получше начать знакомство…
Но лежал-то Каблук на дороге… Какие-то противные и наверняка завистливые ботинки как зафутболят его… И чего эти ботинки так не любят тех, кто спокойно себе отдыхает?
Каблук стукнулся о траву и огляделся. Бутылки не было видно, – ну и ладно. Главное, что он теперь лежал совершенно самостоятельно и мог делать что хочет.
Так вот лежал себе Каблук… Это важно: лежал не кому-нибудь, а себе лежал, лично, размышлениям разным предавался.
Но тут птица какая-то дурная решила почему-то, что он, Каблук, – еда. Схватила его в клюв и понесла своим птенцам.
Летит Каблук – землю обозревает: интересно! Столько бутылок с заманчивыми покатыми боками повсюду валяется! А еще белые газетные страницы шуршат и манят. Пейзажи всякие… Ботинок, опять же, и туфель разных можно много разглядеть, только они-то все ходят, и только он – летит!
Одно лишь огорчало: летел он не туда, куда хотел, а куда птица желала. На самом деле Каблук не знал, куда он жаждет лететь, но был твердо убежден: лететь он должен туда, куда хочет он сам, а не эта дурацкая птица.
Каблуку отрываться по полной было не впервой.
Оторвался от птицы на высоте, а рухнул посреди леса. В лесу валялось множество бутылок в самых непристойных позах. Каблук даже, пожалуй, покраснел бы от их поз, если бы умел…
Направо – бутылка раскинулась. Налево – две. А чуть подальше – вообще красавица с оранжевыми боками. Выбирай какую хочешь. Причем сам выбирай, что важно.
Каблук предался размышлениям о любви. Размышлять о любви иногда бывает приятней, чем пускаться в опасное любовное приключение.
Но тут к Каблуку подбежало много-много противных муравьев. Они схватили его и понесли в свой муравейник, чтобы сделать из Каблука дверь.
Каблуку совершенно не хотелось работать дверью муравейника, и он привычно оторвался. Муравьи ничего не заметили – дальше побежали.
Но тут же Каблук схватила лиса и понесла домой, не до конца соображая, зачем он ей нужен, но твердо понимая: Каблук в лисьем хозяйстве пригодится.
Каблук очень хотел быть самостоятельным – и оторвался, конечно.
Но тут – медведь, который как раз искал грузило для удочки.
Кому охота быть грузилом? Оторвался Каблук.
А тут ежик…
Каблук оторвался, конечно.
А тут – волк…
Так Каблук все отрывался да отрывался – самостоятельности, видишь ли, искал.
И чего искать то, чего нет?
Ведь если ты рожден каблуком, сколько ни отрывайся – хоть по полной, хоть по половинчатой, – все одно: самостоятельной жизни не будет.
Вот ведь как оно все…
Жили-были… Боль и Жалость
Боль и Жалость шли по Большой дороге.
Одним концом дорога упиралась в горизонт. И другим концом упиралась в горизонт. Так что можно сказать, что не было у нее ни начала, ни конца.
– Мне больно, – вздыхала Боль.
– Жалко тебя, – отвечала Жалость.
– Мне так плохо, – жаловалась Боль, – что кажется: никогда не было хорошо. Пожалей меня…
И Жалость жалела Боль. Очень жалостливо.
– Спасибо тебе, – приговаривала Боль. – Но мне все равно так плохо, что кажется: никогда хорошо не будет.
И Жалость старалась. Она очень старалась жалеть лучше. И чем больше старалась Жалость, тем хуже ей становилось. Тем больнее делалось.
– Мне как будто лучше, – неожиданно улыбнулась Боль. – Ой, а ты чего такая невеселая?
– Мне почему-то стало больно, – ответила Жалость. – Плохо мне, больно.
– Жаль тебя, – ответила Боль.
Так и шли они по Большой дороге вдвоем, меняясь местами: Жалость и Боль, Боль и Жалость.
Одним концом дорога упиралась в горизонт. И другим упиралась в горизонт. Так что можно сказать, что не было у нее ни начала, ни конца…
Жили-были… Роза и Кактус
Жили-были Роза и Кактус. Между ними была бездна. Пустыня. Космос.
Между ними был подоконник.
И что нашла Роза в толстеньком, вечно озабоченном неизвестно чем Кактусе? И что нашел Кактус в тощей большеголовой Розе?
Тут ведь как? Думай, не думай, а понять в любви ничего невозможно совершенно.
Часто Кактус смотрел на тощую фигуру Розы, на ее вызывающе яркую прическу и думал: «И чего только я в ней нашел?»
Но глаз оторвать не мог.
Роза смотрела на несимпатичный Кактус и думала про него такое, о чем мне даже рассказывать неловко.
Но смотрела все равно пристально.
Любовь их была обречена. Но, скажу тебе по секрету, когда любовь обречена, тут-то все самое главное и случается: есть у любви такая сила, которая все может, даже обреченность любую победить.
Сила эта так и называется – сила любви.
Нам ли судить о всемогуществе этой силы? Нам ли разбираться, каким непостижимым образом Роза и Кактус оказались рядом?
И вот они стоят близко-близко. Мгновение – и обнимут друг друга. Но… мешают колючки.
Вот ведь какое дело: колючки – то единственное, что их объединяло, и потому они не обращали на них никакого внимания. Совсем.
Кактус родился тугодумом. Но тут даже он догадался, что жить без Розы не сможет.
Сила любви – одно слово. Точнее – два.
Ну а как догадался, жизнь его стала ясной и простой.
Кактус сбросил свои колючки.
– Что ты наделал! – закричала Роза.
Как и всякая настоящая роза, она никогда не выказывала своей радости перед мужчиной.
– Ты теперь абсолютно беззащитен! Беззащитен! – причитала Роза. – Как же так можно! Без шипов! Без шипов!..
Тут она сбросила свои колючки.
Должен тебе сказать, что Розы нередко говорят одно, а делают что-нибудь абсолютно противоположное.
И тогда они обнялись и слились воедино. И им уже никак нельзя друг без друга: ведь они ничем не защищены. А если они вместе – попробуй, сломай.
