вперёд, почти догнали. Тут появился ты. Наверное, остальные монахи на самоходах и сейчас едут сзади. Кетчеров на свалке было слишком мало, чтобы справиться с ними… — Замолчав, она вдруг повернулась и стала смотреть назад.
Машина съехала с мостка, и я покосился на девушку. Встав коленями на сиденье, она упиралась локтями в спинку. Иногда Юна Гало казалась зрелой и серьёзной, опытной, привыкшей решать важные вопросы, а иногда взрослость будто слетала с неё… Вот как сейчас, например.
— Что там? — спросил я, кинув взгляд через плечо. Ничего интересного позади не было.
— Я вдруг подумала, что те монахи из Киева, — пробормотала она.
Не зная, что сказать на это, я молчал.
— Ведь они с москвичами… Мне говорили, что в последнее время, после того как в киевском Храме сменился Владыка, у них испортились отношения. Киевские немного другой знак носят на груди, он у них посеребрённый, а в Москве — медный. Ведь ты видел, да? Значит, это не те, к кому я еду… Но зачем киевлянам охотиться за нами?
Я спросил:
— Что конкретно Меха-Корп обещал Владыке в обмен на помощь против некроза?
— Московский Храм хочет выбить мутантов с севера Пустоши, а для этого его сил недостаточно. Монахи обратились за помощью к топливным королям, но кланы отказали… Они возьмутся за мутантов, только если те подойдут совсем близко к их скважинам и нефтяным полям. А Меха-Корп согласен помочь.
— Ты говорила, Орден с вами не очень-то дружен.
— Конечно, как и топливные кланы. Потому что в наших лабораториях делают такое… Мы единственные, кто пытается развить древнюю науку, которую до Погибели называли электроникой. Может, ты не знаешь этого, Разин, — перед Погибелью люди получали энергию не из нефти или угля, а от солнца и других источников. И топливные кланы боятся, что мы сможем возродить это ремесло. Тогда нефть упадёт в цене или их скважины станут вообще не нужны. Ведь сейчас они заправляют на всей Пустоши, а так… Ну а Храм всегда выступал против техники, против наших изобретений, против всего нового. Там уверены, что именно из-за этого и наступила Погибель и теперь мутанты, порождения Нечистого, угрожают всем. Но если наша техника может помочь монахам уничтожить мутантов, они согласны поступиться принципами. Потому на переговоры пошли и они, и мы.
Погибель? Она произносила слово так, будто оно означало нечто очень важное. Я нахмурился, пытаясь сложить из того, что узнал, общую картину. Значит, помимо банд кетчеров, здесь есть как минимум четыре серьёзные силы: Орден Чистоты, небоходы, топливные кланы и Меха-Корп. И все они недолюбливают друг друга. Механическая Корпорация пытается развивать электронику и технику, Орден отвечает за идеологию и пытается уничтожить мутантов. Небоходы — либо перевозчики, либо… В общем, авиация всегда была одной из решающих ударных сил в бою. Ну а топливные короли добывают нефть, перерабатывают её в горючее, которым торгуют по всей Пустоши, и, судя по всему, не позволяют заниматься этим другим. Да, и ещё Орден разделён на два Храма, московский и киевский, отношения между которыми тоже не ахти. Плюс есть ещё какие-то харьковские Цеха, занимающиеся оружием… Политика! Знакомое дело, в моём мире было не лучше. Кажется, я попал в самый центр какой-то большой политической игры.
Непривычно только то, что решать такой важный вопрос послали молодую девушку, пусть даже она дочка очень важной персоны…
Голова гудела от всех этих сведений, и я задал последний вопрос:
— Так что такое есть у Храма, что может помочь вам справиться с некрозом?
Юна покачала головой:
— Я не знаю. Владыка Гест сообщит на переговорах, или Лука Стидич расскажет мне раньше, по дороге в Москву. Разин, ты проверял бак? Кажется, горючего было совсем мало. Нам надо туда, — она показала левее развалин, которые всё чётче проступали на горизонте.
— Что там? — спросил я.
— Разлом, что же там ещё может быть? Перед ним нефтяная скважина Южного братства, рядом посёлок и топливохранилище. Оттуда вдоль Ленинского тракта к Москве идёт их трубопровод. В хранилище сможем заправиться и ехать дальше в Балашиху. Только у меня совсем не осталось денег.
* * *
Двигатель кашлял и бурчал, словно сердился, что его не кормят. Мы ехали не останавливаясь, на ходу поели, потом Юна предложила сменить меня за рулём, но я отказался. Рука ныла, хотя и не очень сильно — мазь из склянки хорошо заживляла, — но пальцы ещё слушались плохо.
Солнце только начало клониться к горизонту, когда машина выкатилась на сильно поврежденную асфальтовую дорогу. В паре километров впереди виднелось что-то тёмно-серое, некоторое время я не мог понять, что это там такое, потом вспомнил слова Юны про скважину и топливохранилище… Значит, впереди нефтяное поле?
— Только бы дотянуть, — сказала она. — Может, както договоримся насчёт горючего.
— Кому принадлежит этот посёлок?
— Я же говорила, Южному братству. И скважина, и перерабатывающий завод.
— Богатый клан? — поинтересовался я.
И снова она взглянула на меня удивлённо:
— Ну конечно. Он самый большой из топливных… Как ты можешь не знать этого?
— Не забывай, я с берега… с границы Донной пустыни. На севере Пустоши никогда не бывал и плохо понимаю, что у вас здесь к чему.
— Но про топливных королей знают все! А Южное братство торгует по всей Пустоши, даже на Крыме. Разин, чем ты занимался раньше?
— Воевал.
— За кого, где? Ты был в том ополчении, которое крымчане послали против кочевников Донной пустыни?
— Да, — кивнул я, так как не знал, что сказать ещё. — Меня взяли в плен, я несколько лет… то есть много сезонов жил у кочевников. Пока не сбежал. Потому-то и плохо знаю, что здесь к чему.
— И тебя не съели? — спросила она. — Ведь все кочевники людоеды. Каннибалы, так говорят. Это правда?
— Ну, не то чтобы все-е… — протянул я.
Мы подъезжали к посёлку Южного братства, окружённому оградой из глиняных кирпичей. Перед ней землю залили цементом, из которого торчали осколки бутылок и заточенные концы арматуры. По верхнему краю ограды тянулась колючая проволока.
По сторонам дороги стояли две цистерны, между ними были железные створки, над цистернами торчали стволы пулемётов.
— Лучше я сама буду говорить, — сказала Юна. — Нельзя, чтобы они догадались, кто я. Останови сендер и не выходи.
Я притормозил, не глуша двигатель. В основании цистерн были прорезаны двери — одна открылась, и наружу вышли двое с кобурами на ремнях. Юна, оставив винтовку Бурноса на сиденье, направилась к ним.
Впереди Балашиха, причём до неё, судя по словам девушки, недалеко. То есть мы в Подмосковье — и откуда здесь нефть? Юна упоминала Погибель… Это что — как Рождество Христово, некое событие, от которого они ведут отсчёт? До Погибели было одно, после Погибели — другое… Может, нефть в этих местах появилась в результате какой-то катастрофы? Я читал, что иногда крупное землетрясение выдавливает её ближе к поверхности, из-за этого доступ к большим нефтяным запасам может появиться там, где раньше его не было. Если впереди Разлом — как и многие другие слова, это Юна выделяла голосом, — то есть большая трещина, расколовшая, возможно, даже часть тектонической плиты… Ну да, тогда возможно появление нефти и в этом районе.
Юна с одним охранником осталась возле цистерны, а второй направился ко мне. Я сидел неподвижно и глядел перед собой. Он медленно обошёл машину, постучал кулаком по багажнику, похлопал по котомке. Взял винтовку Бурноса, оглядев, поцокал языком и небрежно бросил обратно. Когда охранник встал перед
