Кинжал девушка вонзила в доски, я выдернул его и осторожно выглянул из-за угла. Если упавший в воду бандит догонит баркас и попробует залезть на корму, надо будет как-то разбираться с ним под огнём остальных.
Нет, он уже плыл назад. И медведковские почему-то больше не стреляли. Они расступились, когда на краю причала появились двое: высокий широкоплечий парень в шароварах и с голым торсом, перетянутым патронными лентами, и узкоглазый человек в наглухо застёгнутом тёмно-синем френче со стоячим воротником, в штанах с золотыми лампасами и чёрных сапогах. Сложив руки на груди, он бесстрастно посмотрел нам вслед и что-то сказал здоровяку. Тот поднял руку — трое бандитов, целившиеся в будку, опустили оружие. Здоровяк повернулся к узкоглазому и заговорил, лицо его было недовольным. Тип во френче молча слушал.
— Святой мутант! — прошептал Чак у меня над ухом. — Это же сам Хэнк Губа.
— Кто? — не понял я.
— Вон тот, здоровый… Хэнк Губа, главарь медведковских. Он, выходит, лично в нападении на заставу участвовал. Но почему?
— Раньше бандиты эту заставу грабили? — спросил я, отползая обратно за будку.
Последовав за мной, Чак покачал головой:
— Чё-то сомневаюсь я. Хэнк, говорят, умом не блещет, но не совсем же он дурной, чтобы Орден против себя настраивать. Никогда раньше этих монахов никто не трогал, уверен! Что это в Большой Московии происходит, а?
— А кто второй? — спросил я. — Узкоглазый в синем?
— Вот этого не знаю, человече. Впервые вижу его.
— Я знаю, — сказала Юна, и мы повернулись к ней.
— Ну, сестричка, давай, огорчи нас, — проворчал Чак.
— Его зовут Сельга. Сельга Инес, один из старшин Южного братства.
Гудел дизель, тарахтел подвесной мотор на корме. Как я понял, баркас можно поворачивать, включая один из двух боковых моторов. А если врубить все три, скорость прилично увеличится, но тогда бак быстро опустеет — топлива в нём и так было на самом дне. Это я определил, свинтив крышку с горлышка и сунув внутрь длинную щепу.
В углу будки стоял большой передатчик, перед ним табурет. Усевшись на него, Юна Гало взяла микрофон на шнуре, подкрутила ручку настройки и громко сказала:
— Вы слышите меня? Слышите?
Пока она пыталась наладить связь, мы с Чаком обыскали рубку — наверное, эту будку следовало называть так, — но не нашли никакого оружия, кроме ржавого клинка без рукояти. Зато в тумбе обнаружились скрученный трубочкой лист зернистой желтоватой бумаги и обломок угольного карандаша, и карлик заставил меня выложить всё, что я знаю про устройство солнечных батарей. Я рассказал ему то немногое, что помнил про фотоэлектрические преобразователи, про фокусирующие линзы и прочее.
— Ну и где мне взять эти, как их, пластины из кристаллического кремния? — спросил Чак недовольно.
— Твои проблемы, — ответил я. — Хотя наверняка где-то их можно откопать. Неужели в развалинах вы никогда не находили целые солнечные батареи?
— Может, и находили, да кто знал, что оно такое и для чего нужно? А если и знал… либо не работали они, либо топливные кланы старались побыстрее выкупить их у старьёвщиков. Топливным всё это дело с новыми источниками энергии ни к чему.
Из передатчика сыпанули искры, и шелест помех в динамиках смолк.
— Кто-нибудь знает, как починить это? — спросила Юна, поднимаясь с табурета.
— Эх, сестричка… — Чак, оставив на тумбе лист бумаги с моими неумелыми рисунками, посеменил к ней. — Что ты мучаешься?
Она вздёрнула подбородок:
— Я хочу связаться с Храмом. Неужели не ясно?
— И для этого шастаешь по всем частотам? Если это передатчик монахов, так они только с Храмом и болтали. Значит, должна быть кнопка вызова на определённой частоте.
— Ну и где она? И потом, сейчас он вообще сломался. Почини, если умеешь.
Чак, качая головой, походил перед радиостанцией, потрогал рукоятки настройки и сказал мне:
— Так, человече, а ну отодвинь его от стены.
Когда я сделал это, он снял решётчатую панель со станции, проверил аккумулятор, лизнул клеммы и усмехнулся:
— Ну вот, ток есть.
Навесив обратно решётку, карлик отвинтил боковую панель, поковырял внутри — и шипение из динамика полилось опять. Тогда Чак показал Юне на большую чёрную кнопку, которая висела на скрученных проводах, торчавших из передней панели.
— Это что такое?
— Не знаю, — сухо сказала девушка.
— Ты ж из Меха-Корпа, вы там все умные, в механике разбираетесь с электроникой. Это та самая кнопка и есть! Видишь, машинка старая, ещё до Погибели сделанная, а кнопку эту монахи сами привесили. — Карлик осторожно взял её, прижав основанием к панели, вдавил пальцем чёрный кругляш.
Шипение усилилось, в корпусе что-то щёлкнуло, затрещало, будто сработало лепестковое реле, и в рубке зазвучал голос:
— …На связи. Юрай? Почему внеплановый вызов? Приём!
— Это не Юрай! — Девушка схватила микрофон на проводе, вдавила тангенту. — Монахи убиты! Застава Ордена уничтожена бандитами Хэнка Губы! Вы слышите? Мы плывём на вашем баркасе через кратер. Приём!
— Сначала надо представляться, — проворчал Чак, выходя из будки.
— Кто говорит? — донеслось из динамика.
Я представил себе бородатого монаха в наушниках, сидящего посреди кельи перед похожей радиостанцией, сменщик его спит на лавочке у стены, на шатком столике перед радистом тетрадка, в руках угольный карандаш, он быстро чиркает им по странице, ведя стенограмму радиопереговоров…
Картинка нарисовалась отчётливо, но почти сразу её сменила другая: блиндаж, с низкого бревенчатого потолка сыплется пыль от близких разрывов, и Костя Верхов по кличке Вершок, склонившись над передатчиком, бормочет в микрофон; на столике перед ним лежит тетрадка в клеёнчатой обложке, в руках шариковая ручка, а над блиндажом рокочут вертушки Первой вертолётной дивизии Республики Казахстан… Мой «L-39» догорает за барханами на юге, а сам я, катапультировавшись, еле добрёл сюда, раненный в ногу и плечо, и лежу теперь у стены блиндажа, накрывшись плащ-палаткой, дожидаюсь эвакуации…
Я моргнул, и картина исчезла.
— …Мы должны встретиться с Владыкой Гестом! — громко говорила Юна Гало в микрофон. — Сообщите ему немедленно! Вмешательство Южного братства задержало нас. Лука Стидич убит. Я уполномочена…
Мне вдруг захотелось спать — будто пыльным мешком ударили по голове, загудело в ушах, ноги сделались ватными. Широко зевнув, я вышел из рубки.
Чак сидел у ограждения, глядя на далёкий берег кратера. Грязная зелёная вода плескалась за бортом, было пасмурно и прохладно, над палубой свистел ветер. Запахнув куртку, я подошёл к карлику.
— Вещает открытым текстом? — спросил он, и я кивнул. — Ну, ясно. Теперь все в округе, у кого есть приёмники, будут знать, кто, для чего и в каком направлении пересекает кратер.
— Хочешь сказать, в посёлке рыбаков нас будут ждать?
— А чего бы и нет, наёмник?
Глаза слипались, соображал я с трудом. Пройдя на носовую часть, встал спиной к будке и опёрся на ограждение. Сзади рокотал мотор, свежий ветер дул в лицо. Баркас неторопливо плыл по мелким волнам, на которых дробились отражения облаков в высоком холодном небе. Мы пересекли треть воронки, колесо
