– Павел Афанасьевич, а ты и правда с Лениным встречался? – не удержался, чтоб не спросить, встрял в беседу любопытный Соткин.
– Дался вам Ленин, – улыбнулся Россомахин. – Вам, впрочем, расскажу. Правда! Как делегат от 1-го Сибирского корпуса был на приеме у Ленина.
– Ну и как? – не унимался Соткин.
Суровцев не стал одергивать Соткина, как это часто случалось. Тоже вопросительно смотрел на Россомахина.
– Да никак. Внешность весьма заурядная. Небольшого роста, лысый со лба, рыжеватый, судя по остаткам волос, но без веснушек. Когда разговаривает, постоянно щурится. Говорит быстро. При этом не выговаривает букву «р». Потому картавит. Ни черта не понимает в военном деле. Всерьез считал, что двух эшелонов Красной гвардии, – картавя «р», произнес он, – достаточно, чтоб заполнить бреши на фронте.
И Суровцев и Соткин невольно улыбнулись. Оба живо представили себе, как звучало бы «красная гвардия» и «бреши на фронте» в устах по-настоящему картавого человека. Точно желая еще более рассмешить своих знакомых, Россомахин выказал незаурядные актерские способности. Видимо, ему самому давно хотелось посмеяться по этому поводу, но до сих пор не было подходящей компании. Он вдруг быстро заговорил голосом Ленина, энергично жестикулируя руками и картавя:
– И пренепременно побывайте у военного комиссара Подвойского. Он что-то затевает относительно регулярной армии. Сходите к нему, он хорошо говорит.
Соткин громко рассмеялся. Продолжал улыбаться Хакинен. Суровцев, напротив, грустно констатировал:
– Однако регулярную армию большевики создали. По моим самым скромным подсчетам, в Красной армии сейчас не менее 100 тысяч только бывших офицеров. Чуть больше, а может быть, столько же во всех белых армиях. 100 тысяч, к которым, кстати, сейчас принадлежите и вы, Павел Афанасьевич, пока не примкнули ни к одной из воюющих сторон. Но это продлится, думаю, недолго. Уверяю вас, красные будут более бесцеремонны, нежели мы. Мобилизуют. Или же уничтожат. Но не об этом речь. Что вы делали в Тобольске?
– Прятался и от возможного ареста, и от мобилизации. Как вы поняли, неудачно, – грустно сказал Россомахин.
– Сдается мне, Павел Афанасьевич, не та вы фигура, чтобы вас оставили в покое и красные, – не менее грустно продолжил Суровцев. – О ценностях, находящихся в Тобольске, вы, конечно, слышали?
– Кто из местных жителей об этом не слышал? Только об этом и разговоры. Как и о ценностях царской семьи.
– Вот-вот. Так что разговора с большевистской ЧК вам не избежать. Имейте это в виду. Как имейте в виду и то, что любая истинная информация по этому делу смертельна. По нашим сведениям, ЧК всех уровней имеют право на свой процент от каждой экспроприации ценностей. Отсюда такая кровожадность. Отсюда такая прослойка бывших бандитов и уголовников в чекистских рядах. Хотя, я уверен, большевики потихоньку сами их перестреляют.
А в это время телеграфный аппарат Боде в Омске, в ставке Колчака, принимал телеграмму за подписью управляющего Тобольским отделением Государственного банка, выражавшего обеспокоенность в связи с предстоящей эвакуацией церковных святынь и ценностей в Сургут. «Этот город находится на расстоянии пяти верст от пристани, сообщение на лодках, в которых придется перевозить массу ценностей, в том числе много звонкой монеты. Город представляет собой рыбачий поселок с 1100 человек жителей, ни одного каменного здания; ценности для безопасного хранения сложить негде. Возможность быть оставленными со всеми ценностями, имуществом и служащими на пустынном берегу Оби при вооруженной охране 30 человек вынуждает нас решительно доложить о том, что за сохранность находящихся в нашем ведении ценностей мы поручиться не можем. Настоятельно ходатайствуем о направлении всех учреждений Министерства финансов на пароходе „Иван Корнилов“ в Омск», – телеграфировал управляющий. «Прекратите панику. Для согласования эвакуации ценностей в Тобольск направлен полномочный представитель Верховного правителя России генерал-майор Мирк С.Г. Вверенные вам ценности передать по описи представителю. Никаких эвакуаций служащих Министерства финансов на пароходах», – категорично ответили из Омска.
– Нас бросают на произвол судьбы, – только и сказал управляющий банком, получив ответ.
Калейдоскоп повернулся несколько раз. Две недели спустя Суровцев был уже в Мариинске. Еще повороты калейдоскопа, и через два дня он был на маленькой станции Судженская, находящейся между Мариинском и станцией Тайга. Ничем не примечательный полустанок, остававшийся таковым на протяжении целого столетия на Транссибирской магистрали. Но в начале XX века здесь были большие угольные склады, питавшие своим углем весь Транссиб. А еще двухэтажное здание водокачки, несколько бараков для станционных рабочих, опустевшие после сбора урожая огороды. Таков пейзаж. Состав остановился. В единственный пассажирский вагон вошел мужчина лет примерно сорока в форме горного инженера. Уже в тамбуре его встретил Суровцев. Генеральские погоны он сменил на погоны капитана, чтобы не привлекать к себе внимания и не вызывать у окружающих лишние вопросы. Вошедший и Суровцев молча обменялись рукопожатиями. Прошли в купе, которое занимал один Суровцев. Поезд тронулся. Только тогда заговорили.
– У меня все готово к приему груза, – сообщил инженер. – А это, я полагаю, сам груз, – указал он на ящик, стоявший на боку, высотой примерно шестьдесят сантиметров, а шириной – тридцать пять. Изготовлен он был из толстых досок. Мало того, по всему объему был окован тонкими металлическими пластинами. На днище имелись специальные пазы, в которые вставлялись лежащие на пассажирском сиденье, березовые брусья использование которых вместе с рукоятями ящика позволяло нести его ввосьмером. – Сколько здесь? – спросил инженер.
– Почти все, что добыто за сезон на Мариинских приисках. Плюс золото Мариинского отделения Государственного банка.
– Немало. Сколько с вами людей?
– Двенадцать солдат.
– Нас встретят два человека с подводами. Все, как и было оговорено. Выгружаемся. Следуем версту от железной дороги в сторону анжерских угольных копей. Оставляем ваших солдат. Еще полверсты проходим с моими людьми. И последний отрезок пути идем уже вдвоем. Далее нам предстоит поработать лопатами. Выпрягаем лошадей, следуем до шлюза. Делаем все необходимое и возвращаемся обратно к моим людям и к вашим солдатам. Поезд скоро остановится.
– В двух словах расскажите об этих местах, – попросил генерал.
– Мой покойный батюшка по праву может считаться первооткрывателем Анжеро-Судженского месторождения. Когда Транссиб уже заработал, он, как геолог, занимался поисками угля. По тем временам поезда ехали до тех пор, пока не кончались дрова. Дрова заканчивались. Останавливались. Заготавливали. Трогались дальше. Сами понимаете, на дровах много не поездишь. В том, что уголь здесь есть, отец был уверен. А найти помог случай. Два беглых каторжанина скитались по тайге. Одного загрыз медведь, а второй вышел к станции Судженской. Там его и встретил отец. Беглый ему и рассказал, что в одном месте он с товарищем, когда разжигал костер, «нечаянно землю поджег». Мы с вами сегодня будем буквально в нескольких шагах от того места. Там угольный пласт был буквально на поверхности. К сожалению, теперь приходится брать уголь поглубже. Два шахтерских поселка – Анжерка и Судженка. Соответственно анжерские и судженские угольные копи. Одни принадлежат известному всей России миллионеру Михельсону. Другие – государству. Вероятно, когда-нибудь здесь вырастет город. Запасы угля очень значительны. Название само просится. Анжеро-Судженск. А что? Почему бы и нет? Для меня в некотором роде это дело семейное.
Вечером того дня Суровцев и горный инженер Наговицын в две лопаты забрасывали землей наполненную водой яму, напоминавшую собой небольшую могилу, на дне которой покоился ящик с золотом Мариинского отделения Государственного банка и с золотом купца Кураева. Только вместо креста был
