Генерал Покровский действительно вступил в Гражданскую войну, будучи летчиком и в звании капитана.
– Погода у него нелетная!.. – И следовала еще более отборная генеральская брань.
Снег падал на землю, а души убиенных, казалось, поднимались ему навстречу. И то ли хлопья снега, прикасаясь к душам, издавали этот особенный звук, то ли ангелы, шурша крыльями, принимали страдальцев в свои владения, но наступающие сумерки были наполнены каким-то странным звуком, возникавшим от соприкосновения живого с неживым. И неживой снег был, казалось, живым, и живые люди были почти мертвецами. Сводно-офицерский полк генерала Маркова, шмыгая носами, утирая то ли слезы, то ли сопли, лежал перед занятой красными станицей. Лежал, стуча зубами и затворами, тщетно пытаясь согреться хлопками одиночных выстрелов, которые обрывались выкриками батальонных и ротных начальников:
– Прекратить стрельбу!
– Ага! Сейчас все брошу и прекращу! – крикнул поручик Новотроицын. – Вообще, господа, рекомендую с... под себя... На короткое время согревает...
– Постыдитесь, поручик, – попытался урезонить говорившего пожилой полковник из запасных. – Здесь же сестрица, – посмотрел он на сестру милосердия Вареньку, переползавшую по цепи.
Варенька то перевязывала, то закрывала глаза убитым, наскоро прошептав слова молитвы.
– А ваш геморрой, господин полковник, вас не согреет ни при каких обстоятельствах, – огрызнулся Новотроицын. – У меня есть пара белых, парадных, перчаток. Я вам их подарю... Берёг для парада...
– Зачем они полковнику? – спросил кто-то из цепи.
– Геморрой подержать! – гогоча во все горло, выкрикнул Новотроицын.
Вся цепь рассмеялась.
– Новотроицын! – выкрикнул Мирк-Суровцев.
– Чего изволите, ваше высокоблагородие?
– Николай, – уже по имени обратился к нему Суровцев, – побереги задор для атаки.
Новотроицын не унимался.
– Я остатки задора потратил бы на какую-нибудь сестрицу, милую сердцем, – опять вызвав смех, выпалил поручик.
– Соблаговолите встать, поручик, и следовать за мной, – встав и сам подойдя к Новотроицыну, сказал Сергей Георгиевич.
– Соблаговоляю, – изрек Новотроицын и тоже встал, что было небезопасно ввиду близости неприятеля.
Они отошли на десяток шагов от передовой цепи. Трижды разжалованный за войну, трижды раненный и тяжело контуженный сокурсник Мирка-Суровцева по Павловскому военному училищу поручик Новотроицын дерзко глядя полковнику в глаза, спросил:
– Что, равнять собрался? Не советую. – Винтовка оказалась с примкнутым штыком не на уровне груди Суровцева.
Он не был «почти святым» по определению. В отличие от «почти святых» в Гражданскую войну Новотроицын вступил сразу бандитом. Несколько пуль просвистело рядом.
Суровцев шашкой отбил в сторону винтовку Новотроицына и рукояткой «нагана», зажатого в другой рукой, ударил поручика в ухо. Привыкший к постоянному противостоянию с начальством, Новотроицын не ожидал таких действий со стороны полковника. Он охнул от неожиданности. Удар был сильным, и поручик увидел небо где-то далеко вверху. Но и сам Суровцев не ожидал от себя такого поступка. Юнкерами они не раз пробовали силы в кулачном бою. Физически более сильный Новотроицын не раз и не два был бит своим более ловким, дерущимся одинаково быстро с обеих рук сокурсником.
– На пленных руку набил, – процедил поручик сквозь зубы.
– Сейчас еще получишь, если будешь продолжать в том же духе. Разоружить! Сопроводить за мной, – громко приказал Суровцев двум бывшим юнкерам.
Два юнкера, теперь уже новоиспеченные прапорщики, подхватили Новотроицына под руки и поволокли следом за Мирком-Суровцевым. Длинная пулеметная очередь резанула наугад со стороны станицы. Суровцев, не пригибаясь продолжал шагать прочь от передовой цепи, а два юных прапорщика тащили за ним поручика Новотроицына, который, безвольно повис на руках конвоиров и зачерпывал сзади голенищами сапог мокрый снег...
– Ох, ох! – продолжал ерничать Новотроицын. – Да вам, право, в трактире служить половыми, а не в армии. Руки прочь! Я не пьян!
Еще один, такой же, как Суровцев, помощник командира Сводно-офицерского полка полковник Тимановский, обратился к Маркову:
– Ваше превосходительство, Сергей Леонидович, надеюсь, у нас самосуда не будет?
– Николай Степанович, полковник Суровцев, как помощник по строевой части, обещал мне держать дисциплину. Он ее и держит.
– И сам же ее нарушает. До рукоприкладства между собой дошли, – посетовал Тимановский.
Генерал Марков промолчал, занятый другими, более для него важными мыслями.
– Возвращайтесь в цепь, – приказал Мирк прапорщикам. – А ты, любезный, вставай. Если желаешь сатисфакции, я к твоим услугам сразу после боя. А сейчас я тебе предлагаю или застрелиться, или возглавить атаку, которая нам предстоит.
– Слушай, Мирк, а ты не боишься во время атаки моей пули? – вытирая разбитые губы, спросил Новотроицын.
– Вот и согрелся, – улыбнулся Мирк. – А то с... под себя... Я с тобой пойду плечом к плечу. Или ты до сих пор не понял, что твои выверты вредят всему нашему делу? Мальчишки на тебя смотрят. От того, как мы себя ведем, зависит, как будут себя вести они. Ты ведешь себя недостойно. И я из-за тебя туда же...
– Ну-ну! Варенька бедная чуть не ус... от моей лексики... У тебя курить есть? – вдруг неожиданно спросил он, зная, что Мирк не курит, но носит с собой портсигар, всегда набитый папиросами. Они были ему нужны во время допросов пленных – как правило, людей курящих.
Закурив, Новотроицын, как это бывало с пленными, обмяк, и прежняя задиристость слетела со всего его облика. Он знал эту дурацкую черту своего характера: всегда пробовать на прочность характер начальства. Но знал и то, что дисциплинированный и аккуратный Мирк-Суровцев, при всей своей воспитанности, мог за себя постоять, и владел таким запасом сквернословия, что ему, Новотроицыну, и во сне не снилось. Это-то и раздражало поручика. Мирк показывал ему пример, как надо себя вести, чтобы во всем быть успешным. Умом Новотроицын все понимал, но сделать с собой ничего не мог. И с любым другим он ввязался бы в дуэль. Но не с Мирком-Суровцевым. Стрелял его сокурсник отменно, так же и фехтовал.
– Ладно, – произнес он. – Дай еще пару папирос. Что-то и правда несет меня сегодня. Пойду-ка извинюсь и перед Варенькой, и перед полковником-старпером. А то убьют и слова доброго никто обо мне не скажет.
– Марков перед боем просил тебе передать, чтобы ты принимал роту вместо убитого полковника Козлова. Но как тебе теперь что-то поручать?
– Слушаюсь.
– Что ты за человек такой?
– Сам не знаю. Несет...
Суровцев подошел к Маркову:
– Ваше превосходительство, прошу извинить меня за произошедшее. У нас с поручиком особые отношения еще с военного училища. Пришел вестовой из Партизанского полка. До ночи они не успевают переправиться.
– Ну вот что. Ждать некогда. В такую ночь без крыши над головой все погибнем в поле. Идем в станицу. К бою! – хрипло крикнул Марков. – Примкнуть штыки! Проверить ружья! За мной!
Как многие генералы, Марков называл винтовки ружьями. Это было что-то вроде генеральского шика. Мол, мы еще помним время, когда винтовок и не было.
– Варенька, буду жив – я вас изнасилую! Берегите геморройщика! – прокричал вдруг
