Неожиданно оказавшийся в положении старшего офицера гауптман Шеренберг быстро навел в лагере порядок. Выразилось это в том, что дежурный взвод заставили выгружать тела бандитов и помогать сборам пятой роты. Гауптман реквизировал одну из трех полевых кухонь и забрал с собой повара вместе с запасом продовольствия на три дня. Люди пополнили боекомплект, интенданта заставили вскрыть склады и погрузить на машины походное снаряжение.
Разозленный полученным приказом, немного удивленный новостями Хорст Шеренберг комплектовал своих людей как следует. С точки зрения гауптмана, брошенный в машину лишний тюк или ящик помехой не будут, а вопрос снабжения на месте неясен и прояснится ли? Неведомо.
Обедали в лагере. Гауптфельдфебель Вебер вовремя подсказал ротному, что время есть, а вот случая покормить людей горячим может и не быть. Только во второй половине дня пятая рота покинула лагерь и покатила по шоссе в сторону Демблина.
После моста через Пилицу гауптман решил срезать путь по грунтовке. Карта говорила, что всего через десять километров будет хорошая асфальтовая дорога. Земля сухая, машины повышенной проходимости, проблем с грунтовкой не ожидается.
Солдаты в грузовиках сдержанно ругались. Жесткая подвеска и обтянутые эрзац-кожей алюминиевые сиденья в кузове превращали поездку в сущую пытку. Даже дубовые солдатские задницы не выдерживали такого издевательства. Приходилось иногда привставать, судорожно хватаясь за дуги тента, не считаясь с риском вылететь из машины кувырком на первой же выбоине, и разминать затекшую поясницу.
– Когда мы спускались с трассы, я видел деревеньку, – мечтательно закатил глаза Отто Форст. – Чистый деревенский воздух, парное молоко, теплый ароматный вкусный хлеб, запеченная в дровяной печи курочка, свиной окорок.
– Заткни хавальник, подштанники видно! – грубо прервал стенания товарища начисто лишенный сострадания к ближнему Хорст Тохольте.
Старший солдат Форст поднял на унтер-фельдфебеля полный муки взгляд больших зеленых глаз. Ребята уже приготовились к очередной шуточке камрада, но тут вмешалось провидение. Воздух наполнил знакомый свист. Ефрейтор Киршбаум, падая на дно кузова, успел заметить свежую строчку пулевых пробоин на тенте. Стрекотание пулемета они и не слышали, мешал шум двигателя машины.
Тяжелый «блитц» сбавил ход. Первым через задний борт перемахнул унтер-фельдфебель Тохольте. За ним посыпались остальные бойцы. Рудольф приземлился на ноги, перекатился, как учили, не выпуская из рук штурмовую винтовку, и, вскочив на ноги, рванулся к придорожным кустам.
Со всех сторон гремели выстрелы, доносились вопли, проклятия, ревели моторы. Не добежав до кустов, ефрейтор бухнулся в придорожную канаву. Вовремя – над головой просвистела автоматная очередь. Где-то рядом грохнула граната.
Приподнять голову и оглядеться. Все не так плохо, как показалось. Пулеметчик слишком высоко взял прицел, и очереди прошли над головами солдат. Второй бой за день. Рудольфа обуяла ярость. Это что такое?! Кто осмелился стрелять в немцев?! Убью!!!
Вскакивая на ноги, ефрейтор полоснул очередью по штабелю бревен, из-за которого били короткими экономными очередями. Взор Рудольфа застилала багровая пелена. Два шага вперед, прыжок в сторону, еще одна очередь. Сбоку выскакивает Отто Форст и палит из штурмгевера по укрытию, еще трое ребят обходят штабель сбоку.
– Вперед!!! – рычит Киршбаум и прыгает прямо под бьющий в лицо огонь.
Нервы противника не выдерживают. Бандит выскакивает из-за своего укрытия и пытается бежать. Поздно. Пули штурмгеверов рвут ему спину. Прицельный огонь в упор, тут даже слепой не промахнется.
Пока ребята разбирались с одним стрелком, пальба вдоль автоколонны стихла. Из леса еще доносится треск веток и топот тяжелых солдатских ботинок. Со стороны дороги слышны резкие свистки унтер- офицеров. Один короткий и два длинных свистка – команда не разбредаться, подтягиваться к машинам.
Оглядевшись, ефрейтор Киршбаум понял, что он и не отходил от дороги. Вон, за деревьями темнеет выкрашенная темно-оливковой краской туша грузовика. Рудольф опускает ствол штурмгевера и вытирает со лба пот, до него доходит, что пилотки на голове нет. Потерял. Или на дороге осталась, или в лесу сбило с головы. Плечо побаливает. В пылу боя солдат и не почувствовал, как приложился, выпрыгивая из машины.
– Отделение, стройся! – доносится зычный голос Хорста Тохольте.
– Да иду я, иду, – пробурчал себе под нос Киршбаум.
Сейчас Рудольфу больше всего на свете хотелось пить и есть, а еще лучше растянуться на траве у обочины, подложить под голову скатку и заснуть. Проклятая земля и проклятые поляки! Надоело все! Пожрать толком не дают! С самого раннего утра по лесам носимся как угорелые.
– Ты что, ефрейтор? Заболел? – перед Рудольфом вырос лейтенант Вильгельм Тислер.
– Простите, герр лейтенант, – Киршбаум вытянулся по стойке «смирно», запоздало понимая, что последние мысли он произнес вслух и достаточно громко.
– Собирай людей и бегом к машинам, – скомандовал Тислер, – и потише в следующий раз. Сегодня не одному тебе плохо.
– Слушаюсь, герр лейтенант!
Рота недолго задерживалась на месте перестрелки. Гауптман выделил два взвода прочесывать лес, а сам со 2-м взводом помчался к деревеньке, находившейся в трех километрах дальше по грунтовке. Что-то подсказывало Хорсту Шеренбергу, что засада на дороге это не просто так. Если поляки и ждали кого-то, так не целую роту вооруженных до зубов и очень злых мотопехотинцев. Это мог быть передовой дозор крупной банды или засада на налогового инспектора.
Сборщиков налогов нигде не любят, но только в генерал-губернаторстве их регулярно отстреливают. Даже вооруженная охрана не всегда помогает. Причем ходят слухи, что руку к исчезновению нескольких особо щепетильных чиновников приложили не только поляки, но и немецкие переселенцы. У немцев тоже не любят платить налоги.
Вот и деревенька, одна улица с не просыхающими даже в жару лужами, похрюкивающими под старыми сливами свиньями и роющимися в пыли курами, с полдюжины жилых домов, да еще столько же заброшенных развалюх. За огородами торчат облезлые скелеты разбомбленных тракторов и машин.
Селение брали с ходу. Одна машина остановилась у въезда в деревню и развернулась, перегородив дорогу. Второй «блитц» с установленным в кузове пулеметом занял позицию в центре селения напротив костела с покосившейся колокольней. Третий грузовик на полной скорости, отчаянно сигналя и разгоняя кур, гусей и поросят, проскочил всю деревню и развернулся за последним домом.
Высыпавшиеся из кузова солдаты бросились устанавливать оцепление. Одна тройка направо, занять позицию на холмике за огородами, вторая тройка налево – перекрыть возможные пути отхода. Остальные, не мешкая, побежали прочесывать заброшенные дома и сараи. Так получилось, что все заброшенные полуразвалившиеся халупы стояли в конце улицы. Дорога за последним домом упиралась в полусгнившую, поросшую травой и мхом кучу бревен. Иного слова и не подберешь. Ехал трактор, тянул тележку, да на въезде в деревню и опрокинулся. С тех пор все так и лежит. Даже обломки тракторной тележки не тронуты, сама сгнила.
В относительном порядке поддерживается только въезд в поселок, там и дома побогаче, с целыми крышами и ровными заборами, из-за одного даже выглядывает кабина грузовика. Таких домов со следами недавнего ремонта, с побеленными известью печными трубами и крашеными оконными рамами целых три. Местные богатеи, по меркам этой деревеньки, даже подъездные дорожки перед фасадами отсыпаны камнем.
Еще четыре двора ближе к костелу явно давно не ремонтировались. Или у хозяев руки не доходят заборы подправить, кровли перекрыть заново толем, либо у них просто нет лишнего пфеннига, и времени на себя тоже нет.
Костел в деревне небольшой, но красивый, и тоже требует приложить хоть немного труда крепких крестьянских рук. Даже уставший как негр на плантации и злой как черт Рудольф Киршбаум почувствовал жалость к приходу местного ксендза. Это что ж за люди, коли даже храм божий забросили? Священник-то должен о храме заботиться, не все только о душе, телесная оболочка тоже требует внимания и заботы.
– Быстрее! Руди, дом слева! Ганс, твой справа! – голос унтер-фельдфебеля Тохольте не дает расслабиться.
