ЛЕГЕНДЫ ПУСТОШИ
Виктор Глумов
ПОГИБЕЛЬ
ПРОЛОГ
Никому не показалось странным, что с утра мобильная связь работала с перебоями.
Никто не придал значения тому, что обеспокоенные кошки метались по квартирам в поисках укрытий и нервничали собаки.
Миллионы аквариумистов всего мира с недоумением констатировали, что одни рыбки бились, охваченные непонятным рыбьим психозом, а другие всплыли кверху брюхом.
Старики с раздражением хлопали барахлящие телевизоры и бранились — но ведь ничего страшного, бывает!
Молодежь разбрелась по скверам и, попивая прохладительные напитки, радовалась теплому выходному.
А сотрудникам полиции и «Скорой помощи» было не до размышлений — они не справлялись с лавиной вызовов.
МИХАИЛ
Мик толкнул дверь подъезда и шагнул из сырого полумрака в ласковый майский день. Тепло стало внезапно; забивая выхлопные газы, пахли юная трава и цветущие яблони. Клейкие листья разворачивались и тянулись к солнцу. Мик потер слезящиеся глаза, перехватил поудобнее гитару и, улыбаясь, зашагал к соседнему двору, где жил Борька Годзилла, которого тоже утомила подготовка к ЕГЭ, и он жаждал весны, тепла и праздника.
Миновав детскую площадку, оккупированную горластыми малышами и их мамашами, Мик хлопнул щербатой дверью и взбежал на второй этаж. Борька открыл прямо перед носом — маленький, щуплый, синюшный, со впалой грудью, похожий на больного цыпленка.
— По чайку? — спросил Мик, стянув кеды и прислонив гитару к стене у входа. — Предки где?
— На даче, — пискнул Годзилла из кухни, загремела посуда. — Тебе везет: мать типа модельер, шьет чего-то, отец — адвокат, вечно их дома нет. Сегодня тоже, да?
— Ага, — ответил Мик и занялся ноутом Годзиллы, стоящим в кухне на подоконнике. — Я музыку поставлю. Можно?
Единственному другу Годзиллы было можно все и всегда — так хилый парнишка с самого первого класса расплачивался за благосклонность Мика, рос в его тени и был доволен. Впрочем. Мик своей властью не злоупотреблял, ведь Борька — отличный парень, да к тому же талантливый.
За окном шелестела трасса, вопили детишки, полная женщина, похожая на маму Мика, выбивала ковер. Глядя на нее, Мик задумался. Приоткрыл форточку.
— Чай готов, — вернул его в реальность Борька. — Чё-то ты, друг, потерянный какой-то.
— Учеба съела мозг. — Мик придвинул свою чашку и положил три ложки сахара. — Видишь — глаза красные, вытекут скоро.
Борька надел очки, прищурился и сказал:
— Ага. Да чего нам бояться? Мы умные. Если мы нормально не сдадим, то никто не сдаст. Я песню новую сочинил, ща попьем — сыграю. Ты оценишь!
Поглощенный предвкушением Борька шумно отхлебнул из чашки, еще отхлебнул. Глянул поверх плеча Мика в окно и вскочил, опрокинув стул; трясущимся пальцем указал на улицу. Холодея, Мик поднялся. В затылок из форточки дохнуло горячим, взлетели и коснулись плеч золотистые шторы. В комнате потемнело. Борька, слепо шаря перед собой руками, шагнул вперед. Еще шагнул.
Мик наконец обернулся: женщина, выбивавшая ковер, две девчушки лет двенадцати, выводок бабок на лавочке, мужик с пуделем на поводке — все задрали головы к небу и разинули рты. Небо напоминало огромную черно-сизо-бурую воронку, вращающуюся по часовой стрелке. В центре ее зияла дыра.
И длинными щупами, столбами темноты, тянулись от краев воронки вниз смерчи. Два. Четыре. Шесть.
Завизжал пудель, рванулся и обмяк на поводке. Заорал Борькин кот Беляш и с разгона всем телом ударился в стекло. Запертые в квартирах домашние питомцы выли, клекотали и скулили на тысячи голосов. Воронка раскручивалась, разворачивая темные «рукава» к пока еще синему горизонту.
Ползли вперед смерчи. Мику показалось, он слышит гул.
— Ч-чт-то это? — Борька пятился, пока не уперся спиной в дверь. — Ураган? Торнадо?
Мик покачал головой и отступил — вовремя. Мощный порыв ветра ударил в окна, и форточка разлетелась осколками. Зазвенели стекла. На улице заголосил малыш. С трассы донеслись визг тормозов, глухие удары и мат.
А потом пол вырвался из-под ног.
«Мама!» — в ужасе подумал Мик.
ЕЛЕНА
Нервно поглядывая на часы, Елена следовала за парнем в огромных наушниках. Удобный парень — плечист и широк, еще шире ее. На эскалаторе Елена выглядывала из-за его спины, рассчитывая увидеть Игоря. Точнее, надеясь, что его здесь не найдет.
Ступила с эскалатора на платформу и поспешила укрыться за колонной. Нужно оставаться незамеченной. Игоря здесь нет. Он не мог так поступить с женщиной, которая отдала ему лучшие годы жизни, двоих детей родила! Кровь колотилась в висках, под мышками стало мокро. Пальцы терзали кожаную сумочку ручной работы — раньше Елена считала аксессуар вершиной своего мастерства и берегла, но сейчас забыла обо всем.
А вот и муж — в середине зала, с цветами! Вздохнув, Елена прижалась к колонне. С цветами!!! Стервец! Нет, чтобы жене подарить, нет, чтобы с сыном готовиться к тестам да ремонт в квартире нормальный сделать, в конце концов! А он таскается со шлюхами! Кобель!
И когда на курорт отправлял в Египет, а детей — в Крым, небось с любовницей на супружеском ложе кувыркался! И когда в Австрию путевку покупал, не работал он, а баб водил! Интересно, какая она, его любовница? Воображение Елены нарисовало сучку крашеную в мини-юбке, душа сжалась в болезненный комок. Как можно! У него же обязательства — дети. Надо было еще одного рожать, тогда точно никуда бы не делся. А сейчас поздно, Мишка с Надей уже взрослые, не удержат его.
Климакс на его голову! Тогда точно никому не будет нужен.
В тоннеле загрохотало. Проклятый кобелина напрягся, повернулся к тормозящему поезду, куда устремился народ. Так, значит. Значит, из Выхина эта стерва едет. Ну, сейчас она появится — сумкой по роже ее размалеванной. Ногтями нарощенными — по щекам. Выцарапать глаза ее бесстыжие, под поезд стерву толкнуть! Такие не должны жить!
