кремниевые ножи, наконечники стрел и бусинки, изготовленные бушменами из яичных скорлуп и костей.
Ему легко удавалось разводить огонь. Палочку из твердого дерева величиной с карандаш он быстро вращал в своих мозолистых ладонях. Конец палочки упирался в дощечку из мягкого дерева, где было выбито углубление, заполненное сухими гнилушками. Спустя некоторое время вспыхивал огонек, согревавший его среди доисторической ночи. Он жарил над костром куропаток, жирных гекконов и вообще все то, что ему попадалось в песке и трещинах черных скал.
Снова выпадали дожди. Обнаженный О'Брайен стоял, остывая под струями воды, и чувствовал, как под ногами земля становится скользкой и мягкой. Необъятное песчаное море, окружающее черные горы, поглощало воду, ничего не отдавая взамен, но в каньоне трава становилась гуще, появлялись цветы, оживали и распускались деревья. Просыпались мириады семян, выбрасывая ростки, тянувшиеся к влаге и солнцу. Появлялись птицы и звери, поедающие нежные травы и созревшие клубни, высасывающие соки, благородные антилопы, похожие на сказочных единорогов; лоснящиеся зебры в своем пестром наряде; стремительные газели; гиены с низкими крупами. Влекомые каким-то древним инстинктом, они нашли дорогу к ущельям, окруженным скалами, к внезапно появившемуся здесь изобилию корма.
О'Брайен охотился. Выкопав неглубокую яму, он вбил в песок острый кол, накрыл ловушку ветками и травой, присыпав тонким слоем песка. На третий день в западню попала зебра, распоров себе живот. Идя по следу, О'Брайен нашел ее в пустыне и разделал тушу. Мухи буквально набрасывались на мясо, откладывая на нем свои яички. Сотню фунтов мяса О'Брайен принес в пещеру и закопал в прохладный песок до ночи, чтобы потом разрезать на тонкие полоски и провялить. Но когда он побежал назад, чтобы забрать остатки туши, она исчезла. Над обглоданными костями дрались гиены, а злые стервятники стаей взлетели при его приближении. О'Брайен заорал на них и тяжелым камнем попал в одну из гиен. Он ненавидел этих тварей. Они так же, как и бабуины, воровали его добычу.
О'Брайен охотился и на бабуинов, но без ружья ему приходилось быть очень осторожным. Обезьяны спускались с утесов в поисках сочных, напоенных дождевой водой клубней и ягод, а он гнал их назад с головнями в руках. Собирая съестное, О'Брайен складывал его или в главной пещере, зарывая в песок, или высоко в туннеле, где Смит нашел останки бушменов и скорлупы страусовых яиц. Зимой он будет жить там, но сейчас было лето, и охотник оставлял здесь свои запасы еды. Пещера превратилась в продовольственный склад.
Дыни он не трогал. Они росли и созревали, их не следовало собирать. В каньоне дынь для него будет достаточно, так как бабуины сюда больше не приходили. Когда-то здесь царствовали звери. Теперь это его каньон. И все изобилие, которое принесла сюда летом природа, принадлежит ему.
Однажды бабуины загнали его в ловушку. Двигаясь вдоль самого короткого наружного хребта, напоминающего большой палец руки, если смотреть с высокого пика, он охотился за ящерицами. Вниз пути не было. Отрог обрывался растрескавшимися ступенями, где в неглубоких расщелинах еще сохранились остатки дождевой воды и быстрые ящерицы поджидали жирных мух; где пчелы находили камнеломки, цветущие на совершенно бесплодных клочках черной земли.
О'Брайен подошел к середине хребта, когда услышал лай бабуинов. Оглянувшись, он взобрался на высокую плоскую скалу, чтобы они увидели и его самого, и блеск гаечного ключа в руке. Он стал кричать на них и корчить рожи. Но бабуины впервые не отступили. Вожак подстрекал их идти вперед и рычал на врага, одиноко стоявшего на скале в лучах солнца.
Бабуины постарше помнили, как охотник нападал на них из засады со своим страшным ружьем, и держались сзади. Отступали также самки, занятые своими детенышами, и трусливые молодые обезьяны. Но остальные животные приближались к нему, двигаясь вдоль суживающегося гребня, лаяли, всячески демонстрируя свое бесстрашие.
О'Брайен снова закричал и двинулся им навстречу, швырнув несколько камней. Они отступили, но потом опять пошли вперед. Времени на то, чтобы развести костер и подготовить пылающие головни, не оставалось; с окружающих высоченных утесов не спустишься. Охотник начал отходить назад. Мысль его лихорадочно работала. Как разделаться с обезьянами, заставить их уйти? Но пока он сам оказался в их руках. Они загнали его в ловушку. И смерть приближалась к нему.
Бабуины стали заходить с флангов, стараясь оттеснить О'Брайена к краю утеса. В их рядах росло что-то, совсем не похожее на простое возбуждение: молодые самцы осмелели, подбирались все ближе; старые обезьяны, которые не хотели вмешиваться в драку и держались в безопасном отдалении, тоже начали поддаваться общему волнению. Обезьяны собирались прикончить человека.
О'Брайен осторожно отходил, а полукруг зверей, постепенно сжимаясь, двигался за ним следом. Прямо перед охотником, изворачиваясь и гримасничая, ликуя прыгал молодой самец, рисуясь перед стадом. Сейчас они бросятся на него, и все будет кончено. Но и он будет убивать. Одного или даже двух наверняка. О'Брайен почувствовал холодную спазму в желудке. Но это уже был не страх, а только волнение. И не безумное возбуждение, как у бабуинов, но нечто более сильное и поддающееся контролю — холодное, логичное чувство, свойственное человеку, готовому к решительной схватке.
Заняв удобную позицию, О'Брайен остановился. Солнце обжигало спину. Он ждал.
Стадо обезьян тоже остановилось. Животные уселись на камнях, на плоской черной скале, внимательно наблюдая за человеком. Потом один из бабуинов, самый свирепый и осторожный, отделился от стада и направился прямо к О'Брайену — это был новый вожак. Он начнет первым. Остальные бросятся вслед за ним. Другие, даже самые крупные самцы, пока не двигались. Они сидели напряженно и неподвижно. Но вот ярость возросла до предела. Раздались дикие вопли. Вожак ходил всего в двадцати футах перед О'Брайеном туда и обратно. Неожиданно бабуин бросился на охотника, но в последний момент, прежде чем О'Брайен успел ударить его острым колом, отскочил в сторону. Стадо издало одобрительный вой. Обезьяна стала ходить по кругу, и О'Брайен тоже стал двигаться вслед за ней, почувствовав, что остальные бабуины не нападут сзади. Это была дуэль, суд, единоборство, в котором выигрывал сильнейший.
Угрожая коротким копьем, О'Брайен держал зверя на расстоянии, заставляя его кружиться на месте и смотреть против солнца. Вожак снова бросился вперед, но охотник успел на этот раз ударить бабуина копьем в грудь. Тот схватил и отбросил копье, почти без усилий вырвав его из рук О'Брайена. Теперь у охотника оставался в руках только гаечный ключ. О'Брайен пригнулся ниже, руки его, сжимающие нагретую сталь, покрылись липким потом. Вожак отошел назад и потрогал свою окровавленную грудь. Наступила полная тишина. Все замерло. Зверь взглянул на свои окрашенные кровью пальцы и, казалось, забыв о своей ране, снова начал зигзагами подходить к человеку. Последний бросок — и кто-нибудь из них завершит свои счеты с жизнью.
Выжидая, они кружили друг против друга, словно боксеры. Ключ сверкал в руке О'Брайена, раскачиваясь, как голова кобры. Длинная лапа вожака протянулась к охотнику, оценивая расстояние. Затем бабуин прыгнул вперед, раскрыв пасть с желтыми клыками, готовый к последней страшной схватке.
Но человек, подчиняясь первобытному жестокому инстинкту, действующему у него так же мгновенно, как и у животного, оказался быстрее. Сверкнув в воздухе расплывшимся серебристым пятном, ключ опустился на большую голову зверя. Бабуин, забыв о враге и взвыв от боли, прижал лапы к голове и заковылял прочь. Через мгновение его труп уже распростерся на черной скале.
О'Брайен стоял, стараясь отдышаться. Стадо глухо зашумело. Обезьяны зашевелились, на загривках вздыбилась шерсть, клыки оскалились. Теперь следовало ожидать всего. Судьба находилась в руках самого О'Брайена. Он стоял, свирепо глядя на обезьян. Потом поднял копье и решительно двинулся на бабуинов, словно их не существовало вообще. Навстречу ему шел крупный самец; стадо застыло в ожидании.
О'Брайен не останавливался. Прыгнув на скалу, он набрал полные легкие воздуха и дико заревел: такого ужасного рева никогда раньше не было слышно здесь, в этих черных горах. Рев этот заставил молодых обезьян задрожать и съежиться. Потом они отшатнулись в сторону и побежали. В слепом страхе помчались самки с детенышами. Какую-то долю секунды оставшиеся самцы колебались. Тогда О'Брайен бросился на них, размахивая сверкающим ключом. Он налетел прямо на крупного самца, стоящего на его пути, и снова яростно заревел.
Побежденные и объятые ужасом животные обратились в паническое бегство. О'Брайен стоял, освещенный яркими лучами солнца, тяжело дыша. Под медной от загара покрытой потом кожей шевелились мускулы.
Охотник расхохотался. Он шел вдоль гребня хребта, а эхо по всему каньону, раскинувшемуся под его
