ухаживал за клиентом. Вскоре на другой стороне тротуара послышался шум, доказывавший, что Элен уже удалось собрать немало сорванцов. Набив рты конфетами, они громко болтали. Их было человек пятнадцать. Сделав незаметный жест Элен, я вошел в лавку. Торговец птицами провожал клиента. Бросив любопытный взгляд на детское сборище, он подошел ко мне:
– Что вам угодно, сударь?
– Вы Пелтье? – спросил я.
– Да, сударь.
– Меня зовут Бурма. Нестор Бурма. Именно у меня Бирикос умер. Вы ведь знали Бирикоса, не правда ли?
– Да, сударь, но...
– Он оказал вам услугу?
– Не понимаю...
– Вы отплатили ему такой же услугой?
– Послушайте, сударь...
– Лучше вы послушайте меня, Пелтье. Бирикосу было необходимо порыться у меня в мое отсутствие. Он не мог ни убить меня, ни скрыть в своей гостинице, а поэтому решил, что самое подходящее место насильно удерживать меня – у вас. Конечно, он не известил вас о своих намерениях, но для меня результат тот же самый. Он попросил одолжить ему лавку или ее заднюю комнату, не знаю точно, для того, чтобы там меня поместить. И сами понимаете, дорогой мой, мне это не понравилось.
Он помертвел. Больше не оставалось разницы между цветом его лица и сомнительной блузы. Тот же самый грязновато-серый.
– Послушайте, – взмолился он. – Да, ему понадобилась комната за лавкой. Я не мог ему отказать. Я же не знал... Я не спрашивал у него, зачем. Отдал ему ключи. А потом нашел их в двери. Меня могли обворовать. Но я не знал, я ничего не ведал, господин Бурма. Клянусь вам.
– И все же мне это не нравится, – сказал я. – Бирикос был сволочью. Во всяком случае, со мной он обошелся по-сволочному. Может, и ты такой же. Кто знает? Возможно, фараоны были бы рады узнать, что ты одолжил Бирикосу свое помещение для незаконного задержания частного сыщика. Его связали, кляпом заткнули рот. Что ты об этом думаешь, птицеторговец? Тебя это не колышет?
– Вы... вы... вызовите... по... полицию?.. – заикался он.
– Тебе не очень улыбается самому оказаться в клетке? А твои птички, ты спрашивал их мнение? Успокойся, папаша, я не позову фараонов. Это не мой стиль. Ты не сопровождал Бирикоса во время его обыска у меня и не ты убил грека. Ты просто камера хранения. Полицейским тут нечего делать. Все останется между нами, старый дрозд. Если мусора объявятся, значит, ты их позвал, не я. Но если ты их позовешь, я не буду держать язык за зубами... Я показал на большую вольеру:
– Что там за зверушки?
– Щеглы, сударь. Но...
И вдруг он понял. Хотел было наброситься на меня. Я его оттолкнул:
– Зови полицию, Пелтье... если хватит духа.
Одну за другой я открыл все клетки. Лавка наполнилась трепетом крыльев. Птицы всех размеров метались из стороны в сторону, наталкиваясь друг на друга, щебетали, – несомненно, скорее напуганные, чем радостные, но ведь им еще только предстояло научиться свободе! Вперед же! Больше нет решеток, узеньких жердочек, больше не будет глупцов, которые приходят поддразнить вас грязным пальцем или подуть в клюв. Я распахнул дверь лавки и помахал рукой. Сюда! Сюда! Как к фотографу! Птички, словно длинный пестрый шарф, вылетали на улицу, а по другую сторону мостовой собравшаяся вокруг Элен детвора трепетала от восторга, добавляя свои радостные вопли и крики 'браво!' к птичьему пению, приветствовавшему свежий, здоровый и безбрежный воздух. Пелтье стенал, рвал на себе волосы, но и на секунду у него не возникала мысль обратиться в полицию. Птицы разлетелись по небу Парижа, которое сверкающей стрелой рассек луч солнца. Пелтье стенал. В пустых клетках еще потихоньку раскачивались жердочки и словно опасливо посматривали на холодную воду в мисочках, где плавала шелуха.
Я присоединился к Элен.
В ее дивных серых глазах стояли слезы радости.
Но не следовало заблуждаться. Миленькая интермедия подошла к концу, и неясное предчувствие предостерегало меня, что мерзость не замедлит вернуться в свои права.
Глава двенадцатая
Сорока
Мы пообедали поблизости, а потом прошлись вдоль набережных. Мне хотелось, чтобы Элен побывала на яхте Корбиньи, но события этому помешали. Зрелище бродяг, сооружающих из ящиков под Новым мостом что-то вроде шалаша, напомнило мне о тех, кто подобрал меня изнемогающим и почти без сознания после пребывания у птице – торговца. И в памяти всплыли обрывки монолога бродяжки и ее спора с Бебером. 'Я знаю этого человека', – говорила и повторяла она. Это относилось не ко мне. Если мне не померещилось, изображение этого человека было на фотографии, которую извлек из моего бумажника Бебер (право, Бебер и Альбер любили заглядывать в чужие бумажники). Фотография Луи Лере, которая, следовательно, не была похищена Бирикосом и компанией, но сохранена из сентиментальных побуждений нищенкой. Бродяжка и была – я в этом не сомневался – той побирушкой, которую в прошлом году отогнал от себя Лере, когда мы шатались по Центральному рынку. Что еще сказала Орельенна д'Арнеталь, ведь во времена ее славы она была известна под этим псевдонимом в парижском полусвете?.. Что же еще она сказала?..
– Имя Орельенна д'Арнеталь вам что-нибудь напоминает? – спросил я у Элен, опираясь о парапет сооруженного при Генрихе IV моста и глядя на текущую серую воду.
О Боже! И я заговорил штампами Фару!
– Нет. Это что-то из животного, растительного или минерального мира?
