Похоже, что абонент спешит сообщить нечто серьезное. По крайней мере у меня создалось такое впечатление, хотя, может, я и драматизировал ситуацию. Вся обстановка тому способствовала.
– Кому вы звоните? – спросил я.
Музыка замолкла. Голос ответил:
– Тампль 12-12.
Тампль 12-12. Точно, номер телефона старого пришитого скряги. Он валялся тут перед моими глазами, среди вполне подходящих декораций. Тем не менее я переспросил:
– Тампль сколько?
– 12-12.
После цифр последовало энергичное проклятие раздосадованного собеседника. Ему этот разговор явно надоел.
– Вы ошиблись.
На другом конце провода резко бросили трубку, забыв извиниться. Я положил свою и вытащил носовой платок, чтобы немного заняться хозяйством. Протер трубку и тут же решил сменить обстановку.
Слишком долго я здесь задержался, нагромождая одну глупость на другую, похоже, слишком много народу назначало себе здесь свидания в различных формах и с разными намерениями.
Бросив последний взгляд на папашу Кабироля и его хлам, я погасил свет и взял направление на выход.
Когда я переступал порог, у меня мелькнула какая-то странная мысль, тут же погасшая, смутное чувство чего-то виденного раньше, воспоминание, всплывшее из глубин сознания, но так и не оформившееся, исчезнувшее как блуждающий огонек в мозговых извилинах, оставив после себя чувство неудовлетворенности.
Я не стал выяснять природу этого странного мысленного эха. Оставаться в этих местах становилось все более опасным. Вышел на лестницу, думая, что удары по черепушке не проходят даром. Спустившись немного вниз, я опять услышал телефонные звонки, которые мне показались настойчивыми и яростными. Такие штуки часто воображаешь себе в подобных ситуациях, но это абсолютно ничего не значит.
На улице, погруженной в преждевременно наступившую ночь, свет фонарей отражался на мокром асфальте. Дождь перестал, но небо было черным, набитым облаками, как перина пухом. Это было просто короткое затишье, которое ничего хорошего не обещало. Единственное, что напоминало о весне, легкий, ласкающий ветерок. Над стоком в канализацию образовалось целое озеро – вода не успевала стекать по трубам. Автомобилисты, которые ничего не делали, чтобы объехать эту лужу, поднимали фонтаны грязной воды, обрушивающейся на тротуары. За исключением этого места, пешеходы передвигались спокойно, проходили мимо злополучного дома, не подозревая, что там только что произошло убийство, кража и удар дубинкой по голове – все это в течение очень короткого времени. Можно сказать, что был поставлен рекорд продуктивности, делающий честь исполнителям. Квартал Марэ хорошо известен умением своих ремесленников – лучших во все времена.
Я перешел скользкую улицу и стал прохаживаться по автобусной остановке, где несколько человек ждали 66-й. Я ждал иного, полагая, что тип, звонивший по телефону, проявил слишком много волнения, чтобы не приехать посмотреть, в чем дело, поскольку Кабироль не отвечал на телефонные звонки. Взгляд на физиономию этого типа мог бы пригодиться в будущем.
Автобус подошел и забрал всех пассажиров, но я не опасался привлечь чье-то внимание своим слишком продолжительным присутствием, поскольку туристы в этой части Парижа часто подолгу останавливаются, чтобы полюбоваться старыми и уважаемыми дворцами, пока они не пали под натиском отбойных молотков. А как раз передо мной, на углу улиц Франк-Буржуа и Вьей-дю-Тампль, высилось стройное каменное алиби, возведенное много веков тому назад. Башня Барбетты и, если не ошибаюсь,– это все, что осталось от дворца Изабеллы Баварской… Я недавно прочел статью на эту тему, уж не помню, в какой газете. В один из вечеров 1407 года, поспешно выходя отсюда, герцог Орлеанский, брат короля, был атакован и убит наемными убийцами Жана-Бесстрашного. Как видно, у меня талант не пропускать ни одной уголовной истории. Даже в далеком прошлом я попадаю в самую точку!
Вид молодого человека, идущего торопливой походкой по противоположному тротуару, вернул меня в XX столетие. Возможно, это был такой же гражданин, как все, избиратель и сделавший положенные прививки. Он ничем не отличался от других, с которыми разминался. На нем были серое демисезонное пальто, мягкая, тоже серая шляпа и предположительно наручные часы, как у всех и каждого. Но мой инстинкт подсказывал мне быть бдительным. А когда он, не колеблясь, завернул под арку здания, из которого я недавно вышел, все мои последние сомнения пропали. Сейчас оставалось узнать, сколько времени пройдет, прежде чем легавые заведут хоровод вокруг Кабироля, словно мухи над миской протухшего рагу.
Я оставил свой пост, перешел через улицу и остановился на подходящем расстоянии от арки – не слишком близко и не слишком далеко, чтобы ничего не пропустить из спектакля, если таковой произойдет. Что касается спектакля, то пришлось ограничиться видом того же самого типа, когда он вышел из дома. И поскольку, ступив на тротуар, он сразу повернулся ко мне спиной, я был лишен возможности посмотреть на его лицо. Он пустился в путь бодрой походкой, точно такой же, какой пришел сюда. Я колебался несколько секунд, глядя на удаляющуюся фигуру. Может быть, это он звонил по телефону, а может быть, и нет. Может быть, он приходил к Кабиролю, а может быть, и нет. Может быть, мне надо оставить его в покое, а может быть, надо следовать за ним. Ни одна статья закона не запрещала мне идти позади него. А потом все же… В общем, я пошел за ним.
Он взял направление на улицу Рамбюто и повернул на улицу Архивов. Прошел мимо фонтана Одриетт и двинулся по улице Пастурель с ее костоломными тротуарами, с которых без конца надо сходить на проезжую часть, настолько они узки и забиты прохожими. На углу улицы Тампль, как раз, когда он поравнялся с витриной магазина игрушек-ловушек, дождь обрушился с неба безо всякого предупреждения.
Для меня это была самая что ни на есть гнусная ловушка. Я надеялся использовать свет магазинных витрин, чтобы разглядеть физиономию этого типа, теперь я мог расстаться с этой мечтой. Чтобы защититься от ливня, он поднял воротник своей легкой куртки до самых ушей и надвинул до самого носа поля фетровой шляпы. Ни один волосок не торчал наружу. Горбатый клоун на вывеске магазина хохотал надо мной до упаду, подмигивая своими электрическими глазищами.
Мой приятель проскочил между двумя медленно двигающимися автомобилями на другую сторону и пошел по направлению к улице Вертю. Проходя мимо кафе на углу, он бросил беглый взгляд внутрь через решетку, украшенную металлическим золоченым львом, но не остановился.
Мне уже осточертела эта прогулка. Парень держал слишком быстрый темп для меня, поскольку я еще не совсем оправился от своего нокаута. На улице Вертю я решил сделать бросок, чтобы оказаться рядом с ним, но два придурка-араба помешали моему плану. Сыны дромадера, сцепившись в драке, выкатились на тротуар из плохо освещенной забегаловки и начали прямо на мокром асфальте награждать друг друга тумаками, вопя во всю глотку. Целый табор соотечественников пытался их растащить, ухватив за бурнусы, и, таким образом, заблокировал весь проход. Вся эта история привела к одному результату: мой тип исчез.
Я остался посреди улицы под проливным дождем, пытаясь принять какое-нибудь решение. Вся эпопея с преследованием стала походить на некую интеллектуальную игру. Было интересно действовать, руководствуясь исключительно чутьем, но все же надо знать меру. Лучше бы вернуться домой… В этот момент ветер донес такты залихватской мелодии вальса. И опять я пустился в путь, полагаясь на свой нюх.
Установить источник музыки было нетрудно. На улице Вольта, напротив самого старого дома в Париже, высился современный фасад с ромбовидными окнами нового музыкального кафе «Бубновый валет. У Амедея». Новый посетитель только что вошел внутрь, и дверь на пружине еще качалась, выпуская на улицу звуки музыки. Я не был идиотом, чтобы вообразить, что вошедший был именно моим типом, но все же вошел. Во всяком случае, подкрепиться никак не мешало.
Площадка для танцев была погружена в темноту. На эстраде для оркестра, украшенной цветами, стояло несколько музыкальных инструментов в чехлах, ожидая своих хозяев. Это было еще не время
