Рути, бывший чемпион по боксу, держит одно из самых симпатичных бистро, которое расположено на углу улицы Нелатон и бульвара Гренель, как раз рядом с Зимним велодромом, напротив наземной станции метро. Мне необходимо было выпить стаканчик и поразмыслить. Заведение Рути, казалось, как нельзя более подходило для такого вида спорта.
За стойкой трое типов в белых халатах с синей отделкой, вернее всего, служащие из соседнего гаража, пили кофе перед тем, как вернуться на работу. Из зала ресторана доносился шум оживленной беседы. Часы показывали тринадцать с чем-то, но есть не хотелось.
Сидя за кассой, Рути, добродушный и симпатичный, с очками на носу, читал «Экип», не проявляя, в общем-то, никакого интереса к тому, что творилось вокруг него.
И хотя Флоримон и Бенхамид со своей компанией решили умолчать об ограблении матушки Жозефины, их прибытие в дом усопшей не прошло незамеченным, и посетители у стойки все-таки обсуждали это событие, не зная, впрочем, толком, о чем идет речь, однако нетрудно было предугадать, что подготовка к Рождеству и великолепное празднество на Зимнем велодроме заставят их вскоре забыть об этом происшествии.
Я сел у окна с видом на чугунные опоры и металлическую надстройку станции метро; стены, украшенные боксерскими мотивами, были увешаны фотоснимками самых разных размеров, изображавшими крупным планом Жоржа Карпантье, Пладне, Рути и прочих прославленных представителей благородного искусства, обменивающихся поздравлениями или рассказывающих друг другу всякие небылицы; у всех у них были веселые, смеющиеся лица. Сидя перед взбадривающим напитком, который по моей просьбе принес официант, обладатель хорошего комплекта ног, я попытался разобраться в создавшемся положении.
Итак…
Где-то около 15 октября Демесси решил, скрепя сердце, обратиться к знахарке насчет аборта. По моей рекомендации он идет к Жозефине, договаривается о цене, о дате и так далее, но на том все и кончается, и с этого самого момента его поведение становится странным.
Он достает где-то деньги, но не употребляет их для осуществления изначально намеченной цели. Другой признак: из его разговора с юной Жанной Мариньи следует, что началось все, похоже, с его визита к Жозефине, и вполне возможно, что найденный или украденный им роскошный флакончик духов, который он дарит Жанне, принадлежит кому-то из окружения ясновидящей. Далее: похоже, а вернее, точно известно, что он сексуально озабочен, но не удовлетворен. Тем не менее он продолжает довольствоваться Ортанс, не предпринимает ничего определенного в отношении Жанны, ограничившись похищением у девушки фотографии, на которой она не только предстает во всей красе, но и в весьма нескромном купальном костюме. Все это свидетельствует о какой-то неуравновешенности. Явившись ко мне по поводу несвоевременной беременности Ортанс, он буквально пожирает мою секретаршу Элен глазами, словно изголодавшийся человек. Что не помешало ему, однако, примерно в то же время заявить своим приятелям по цеху относительно официантки Зизи: «У меня кое-что и получше есть, только я этим не пользуюсь». Это что – пустые слова? Расхожая фраза, которую употребляют просто так, хотя он-то вроде бы высказал ее довольно странным тоном, и тогда, стало быть, она соответствовала чему-то реальному? Так что же получается: этим лучшим, что у него было и чем он, однако, не пользовался, оказалась женщина, которая его убила? И она же убила Жозефину? (И Демесси, и Жозефине смертельный удар нанесла одна и та же рука – я свою готов был дать на отсечение,– рука того, кто мастерски умел управляться с ударным оружием.) И стало быть, эта женщина, которая душилась «Тринадцатым номером» и которой наверняка принадлежал роскошный футлярчик – а значит, ее следовало отнести к высшим слоям общества,– так, стало быть, эта женщина, которая оглоушила меня в гнусной комнатенке на улице Паен, снабдила Демесси деньгами, что и позволило ему одеться с иголочки? Но что же он все-таки делал в этой подозрительной гостинице? Что оба они там делали? Демесси и таинственная незнакомка, если не считать того, что могут делать вместе мужчина и женщина в гостиничном номере? (Хотя для этого выбирают – по крайней мере мне так кажется – более симпатичное любовное гнездышко.) А Жозефина? Она была передаточным пунктом для определенных кругов арабов, членов повстанческих организаций. Неужели она втянула Демесси в какую- нибудь махинацию, связанную с событиями в Алжире, и он попался на удочку? Может, шпионские романы, которые я заметил у него на улице Сайда, повредили ему рассудок, и без того уже пошатнувшийся из-за этой истории с беременностью? Гм… Однако, возвращаясь к Жозефине, в чем смысл этого преступления? Предположение о сведении политических счетов не выдерживает критики. Эти молодчики не оставили бы доказательств причастности ясновидящей к этой сфере. Фару склонен считать это трагическим следствием самого обычного воровства. А я – нет. Убийца, разумеется, унес все достояние потерпевшей, но это наверняка было частью мизансцены, точно так же как наличие в руке убитой моей визитной карточки. Фару не угодил в ловушку, прямо скажем довольно грубую, но тем не менее ловушка была расставлена, чтобы скомпрометировать меня. На карточке, которую я велел передать Жозефине, когда приходил к ней с визитом, не значилась моя профессия. А на той, что была зажата в ее скрюченных пальцах, значилась. Так как же? Кто раздобыл эту карточку и где? Кто и где? Да это же проще простого (наконец-то отыскалось хоть что-то простое!). Всего-навсего служанка – Селина. И не где-нибудь, а у порога квартиры своей хозяйки. Теперь я это вспомнил. Сначала я достал одну визитную карточку, но так как на ней была указана моя профессия, я спохватился и сунул ее в карман пальто. По крайней мере мне так казалось. Вполне возможно, что она упала на коврик и тогда… Да, Селина многое, видно, знала. Неплохо было бы допросить Селину. Но на этом сразу надо поставить крест. Раз полицейские решили молчать об этом убийстве, значит, они будут держать эту женщину под замком, чтобы она не проболталась. Во всяком случае, учитывая ее прошлое, они наверняка станут следить за ней, и пытаться что-либо предпринять в этом направлении было довольно опасно. Так что в настоящий момент Селина была столь же недосягаема, как и неопознанная преступница с улицы Паен.
Я пережевывал все это с добрый час и под конец пришел к выводу, что комок жевательного табака в наше время можно задаром пережевывать до бесконечности.
Потом меня осенила одна идея. Существовал, быть может, способ – или хотя бы самый малый шанс выйти на женщину, употреблявшую такие восхитительные духи. Л там уже гори все синим огнем. И никакой тайны. Дурак я. что раньше не подумал об этом способе.
Глава X
Выйдя из кафе Рути, я запасся вечерними газетами, остановил такси и велел отвезти меня на улицу Сайда. По дороге я внимательно просмотрел прессу. Ни «Крепюскюль», ни «Франс-суар», ни «Пари-пресс» не сообщали о том, что обнаружен труп Демесси. И я полагал, что теперь его не скоро найдут. Эти арабы, обычно такие осмотрительные, должны были в последнее время побить в этом отношении собственные рекорды. Не станут же они ради какого-то отдавшего концы руми[14] впускать к себе полицейскую свору. Если они заметили, что в комнате под номером десять скрывается жмурик, они, верно, преспокойненько ухватили его за руки и за ноги и швырнули поблизости в Сену. Я не мог разобраться, радоваться мне этому или нет. И тут как раз мой водитель с неподражаемым акцентом династии Романофф сообщил мне, что мы прибыли.
Солнце сегодня соизволило-таки выглянуть. Оно было не ярким и не теплым, но придавало окружающему пейзажу сносный вид. Однако требовалось нечто большее, чтобы оживить фасад дома и разбойную железную лестницу. От всей души желая не столкнуться с Ортанс Демесси (мне нечего было сказать ей, да я и не хотел пока ничего говорить; к тому же сейчас скорее уж я нуждался в чьей-то помощи), я стал подниматься по лестнице. Взобравшись на пятый этаж, я постучал в дверь Мариньи, матери и дочери. Открыла мне мать.
– О! Добрый день, месье Бюрма,– сказала она.– Входите, прошу вас.
Видимо, я внушал ей симпатию. Хоть какое-то разнообразие – это позволяло мне не думать о тех, кто терпеть меня не мог. Я вошел.
– Мне хотелось бы повидать вашу дочь,– сказал я.
