– Алло,– сказал я.
– Мое имя что-нибудь говорит вам, месье Бюрма?
Ларпан вам говорит что-нибудь? Бирикос вам говорит что-нибудь? Женевьева Левассёр вам говорит что-нибудь? Кончилось тем, что я сказал кое-что. Историческое слово.
– Э-э… Так сказать…
– Возможно, мое имя часто упоминали в прессе. Я работаю манекенщицей у Рольди…
– Да, мадемуазель.
– Я говорю это, чтобы вы имели обо мне представление.
– Да, мадемуазель. И чем могу вам служить?
– Я впервые обращаюсь к частному детективу. Если вы не встречали моего имени в прессе, то я ваше встречала. Часто. И хотела вас спросить… Если нежелательные лица беспокоят кого-нибудь, вы знаете, как от них отделаться эффективно и без шума?
Я засмеялся:
– Боже мой, мадемуазель! Надеюсь, вы не имеете в виду стрельбу из пистолета?
Она откликнулась на мой юмор. Ее смех был звонким, свежим, приятным на слух:
– Нет, нет. Я не имею в виду столь радикальных методов.
– Вы меня успокоили.
– Это работа, за которую вы могли бы взяться?
– Без сомнения.
– Можете ли вы зайти ко мне? Я живу в отеле Трансосеан. Улица Кастильоне. Можете вы прийти сейчас же?
– Иду.
– До скорого, месье,– повторила она.
Я положил трубку, зажег свет, набрал номер Остроконечной башни[6] и попросил к телефону Флоримона Фару.
– Что случилось? – спросил он.
– Я сделал первый шаг по направлению к постели девицы Женевьевы,– сказал я ему.
– Бросьте, говорю я вам, мы берем это дело в свои руки.
– Невозможно. Это моя клиентка. Она заметила, что является объектом наблюдения. И хочет, чтобы я избавил ее от назойливых преследователей. Речь может идти только о ваших людях… Смешно, не правда ли?
Я пересказал ему недавний разговор с манекенщицей.
– Гм…– проворчал Фару.– С одной стороны, это нас устраивает, а? Ладно… Ну, хорошо… Вы получаете карт-бланш, Бюрма.
Глава девятая
КУРОЧКА И ЛИСЫ
В натуре она была еще лучше, чем на фотографиях (чаще бывает наоборот). Декольте ее платья для коктейлей было не слишком глубоким, что меня огорчило. С острым вырезом и слегка прикрывающее плечи, оно тем не менее оставляло некоторую надежду для глаз порядочного человека. Если бы она наклонилась, например. Но я не мог бросить мелочь на ковер и заставить ее подбирать. Ее очень красивые руки были обнажены, ноги недурны. И еще множество всяких приятных для глаз, волнующих деталей. Белокурые волосы она зачесала назад, как на фотографии, показанной Фару. Глаза, искусственно удлиненные к вискам макияжем, были почти зеленого цвета. Точеные пальцы тонких рук заканчивались длинными лакированными ногтями, за исключением указательного пальца правой руки. Он, наверное, недавно сломался, когда она царапала кого-нибудь. Очевидно, эта девушка так же легко могла поцарапать, как и приласкать. Она приняла меня в маленькой, примыкающей к ее спальне гостиной, теплой и уютной, с изысканным освещением, предназначенным подчеркнуть прелесть как обстановки, так и хозяйки. Она бегло осмотрела меня и заметила своим бархатным голосом:
– Вы не похожи на полицейского, месье Бюрма.
– Я частный детектив, мадемуазель.
– Верно. Присаживайтесь, пожалуйста.
Она уютно устроилась в глубоком кресле. Я положил свою шляпу на столик и сел.
– Сигарету? – спросила она.
Она протянула мне плоский портсигар, из которого только что выудила русскую или псевдорусскую папиросу, в общем, одну из тех длиннющих штук, где больше картона, чем табака. Я встал, взял предложенную папиросу. Зажег обе, скосил глаза на ее корсаж и вернулся к своему креслу.
– Я очень рада, что вы похожи на джентльмена, а не на этих ужасных людей,– сказала она.– Боюсь, что я вас потревожила зря. Я очень импульсивна и потом… У меня нервы расстроены уже несколько часов…
Я улыбнулся. Коммерческая улыбка продавца щеток, который всегда умеет быть под рукой у клиента в случае необходимости. И подождал продолжения.
– Меня зовут Женевьева Левассёр,– сказала она.
– Да, мадемуазель.
– Вам, очевидно, не знакомо мое имя.
– Извините меня, но я не являюсь постоянным читателем журнала «Вог»…
– Но вы читаете газеты?
– Почти все.
– Вы там прочли имя Этьена Ларпаиа в таком случае?
– Ларпана? Это не тот человек, которого нашли убитым с копией картины Рафаэля, украденной в Лувре? С копией… или оригиналом. Знаете, я не всегда принимаю все, что печатают газеты.
– Да.
Она посмотрела на меня сквозь длинные ресницы:
– Это был мой любовник.
Я ничего не сказал. Не мог выразить ни соболезнований, ни поздравлений.
– И убила его не я,– добавила она, гневным жестом швырнув свою папиросу в пепельницу, и промахнулась.
Я встал, подобрал окурок, положил, куда следовало, и снова сел:
– А вас в этом обвиняют?
– Да.
– Полиция?
– Полиция допросила меня. Я представила ей… как вы это называете?
– Алиби.
– Да, алиби. В ту ночь мы е Этьеном никуда вместе не выходили. Кажется, у него были какие-то дела. Какие дела, я не знаю… впрочем, я тогда не знала, потому что теперь… Короче говоря я выходила с друзьями, которые засвидетельствовали это, и полиция ни разу не подвергла сомнению это… алиби. Но тот человек утверждает, что нет алиби, которое нельзя было бы опровергнуть и что…
Она прервала свою речь, подобрала под себя одну ногу, дав мне возможность полюбоваться другой, открыв ее гораздо выше колена.
– Какой человек? – спросил я.
– Мое алиби не было придумано, месье Нестор Бюрма. Мне бы хотелось, чтобы вы в этом не сомневались.
– Я в нем не сомневаюсь. Какой человек?
– Шантажист. Но все это просто смешно, теперь я это вижу.
– Все-таки скажите. Я буду действовать только, если вы прикажете, мадемуазель.
– Это тип, которого я встретила на одном коктейле, я его немного знаю и никогда не поощряла, но он
