принялся поигрывать ножом для разрезания бумаги. В соседней комнате надрывался телефон.
– Я не раз встречал твое имя в газетах,– сказал он. В дверь постучали.
– Войдите! – крикнул он.
Отвергающая забастовку машинистка сунула свою мордочку в приотворенную дверь.
– Я насчет новых машин, которые мы ждем и которые должны прийти морским путем. Компания порта Аустерлиц…
– Я занят. Сами разбирайтесь.
– Там еще представитель…
– Приму позже.
– Слушаюсь, сударь.
Машинистка исчезла. Борено что-то буркнул себе под нос, потом продолжал:
– Порой я себя спрашивал: это тот Бюрма, которого я когда-то знал, или другой?
– А с Ленантэ ты это не обсуждал? У него насчет меня никаких сомнений не было.
– Ну, более или менее… Короче, я ни разу не пытался с тобой связаться. Ты ведь знаешь, каким я был уже тогда… и в этом отношении я не изменился. Не люблю никого доставать. И когда меня достают, тоже не люблю.
Это могла быть угроза. Но, по-видимому, адресованная не мне. Продолжая говорить, он все время прислушивался к тому, что происходило во дворе. Вся эта история с забастовкой была для него достаточно серьезной. Я отозвался:
– Когда тебя достают, хуже всего, что не всегда удается помешать этому.
Он покосился в мою сторону.
– Что ты имеешь в виду?
– Что на днях один тип нанесет тебе визит и попытается тебя достать. Нет-нет, не думай, речь не обо мне.
Он покачал головой.
– Не понимаю.
– Я тоже, хотя пытаюсь.– Я достал трубку, набил ее и закурил. Черт, я совсем позабыл эту свою старую подругу. Наверное, слишком много думаю.– Ленантэ, поговорить о котором я и пришел, убили вовсе не арабы, как сообщили газеты и в чем убеждены все, включая полицию. Его дважды пырнул ножом какой- то «гад, который затеял подлость»,– так он сам выразился. И этот гад…
Я рассказал Борено о записке Ленантэ.
– Он хотел,– добавил я,– через доктора Кудера сообщить о случившемся тебе. Но Кудера в Сальпетриер уже не работал. Тогда он вспомнил обо мне, поскольку предполагал, что мне можно довериться, и считал, что я лучше, чем кто другой, смогу расстроить планы упомянутого гада. Он специально не стал посвящать во все эти сложности молоденькую цыганку, которую трогательно опекал. Только поручил ей доставить мне записку. Я откликнулся, хотя понятия не имел, кто меня вызывает, поскольку не знал никакого Абеля Бенуа. Кстати, почему он сменил имя?
– Во время оккупации он боялся, что у него будут неприятности из-за его революционного прошлого. Тогда он не был еще старьевщиком. Не знаю, чем он занимался в те годы. Подвернулась возможность взять фамилию Бенуа, и он за нее ухватился. А потом так и осталось… Значит, когда ты пришел в больницу, он был уже мертв?
– Да.
Мы замолчали. Борено размышлял. В глазах у него забегали мрачные огоньки, какие я видел когда-то в «Клубе бунтарей» и ночлежке вегеталианцев. Со двора доносился шум митинга. Там вовсю решались социальные проблемы.
– Итак, подытожим,– заговорил он тоном директора предприятия, беседующего с делегацией стачечного комитета. Эта морока у него на носу, и он явно решил порепетировать.– Подытожим. Какой-то негодяй убивает Ленантэ. Этот негодяй затевает что-то против дружков, которых Ленантэ просил тебя выручить. Так? Прекрасно. И ты сразу подумал обо мне и решил, что убийца Ленантэ угрожает мне, да?
– Тебе или другим, не знаю. Я добрался до тебя по логической цепочке, которая тянется от доктора Кудера. Но вполне возможно, что речь идет о еще каких-то его дружках.
– Вот именно, о каких-то дружках. У меня же имеются только друзья.– Он глянул в сторону окна и поморщился.– И я не знаю никого, кто мог бы желать мне зла.
– Что же, тем лучше. Значит, нужно найти этих самых дружков и предупредить их. Ребята они, должно быть, занятные. Ленантэ был отличный парень.
Вот-вот. Отличный парень, но немного наивный,– заметил Борено с презрительной улыбкой.– Время от времени я с ним виделся. Бывали и случайные встречи. Забавный он был человек. У него в голове сохранилась куча идей с тех времен. Я с удовольствием помог бы ему, но он ни за что не соглашался. Спокойная, свободная и независимая жизнь, которую он вел, его вполне устраивала. Когда однажды я узнал, что он болен, и послал к нему Кудера, старик настоял на том, чтобы заплатить за визит. Он не был похож на старых дружков, которые утром сматывались, прихватив будильник или простыни у того, кто их приютил.
– Да, он был не из таких. А он виделся с кем-нибудь из старых приятелей, кроме тебя? С кем-нибудь из тех времен?
– Точно нет.
– А ты?
– Ну, я давно уже сжег все мосты. А почему ты спрашиваешь?
Потому что ты мог знать, даже встречаться с теми, кому что-то, не знаю только что, угрожает со стороны убийцы Ленантэ. Ленантэ мог ведь использовать тебя как посредника. Сообщить тебе через врача, что он находится в Сальпетриер, и поручить предупредить дружков об опасности.
– Нет,– бросил Борено.– Никакая опасность мне не угрожает, и я не знаю никого, кому угрожала бы. И потом, понимаешь…– Он выпятил нижнюю губу сантиметра на четыре.– Этот Ленантэ… Знаешь, что я тебе скажу? Мне кажется, Ленантэ был немного с приветом. Черт возьми! Разве это нормально – жить так, как он? Он был точно с приветом, отсюда и записка, и все прочее.
– Нет! – отрезал я.
– Что-что?
– Он не был чокнутым, в этом я уверен.
– Ну что ж, тогда…– Он пожал плечами.– Что ты еще хотел бы от меня услышать?
– Почему вы продолжали встречаться, например. По-моему, вас так много разделяло…
Борено, казалось, сник. Он опустил голову, потом снова поднял. Посмотрел мне в глаза. Взгляд его потускнел, в нем отражалась какая-то боль.
– Не знаю…– Пальцы его сжались на рукоятке ножа для бумаг.– Может, потому, что в компании всегда должен быть кто-то с приветом, а раз Ленантэ был нормальный, значит, чокнутым был я. Хочешь откровенно? Порой я спрашиваю себя: а не завидую ли я ему? Знаю, знаю, все богатеи рассказывают подобные сказочки. Нет, тут другое. В нем было что-то чистое, от чего делалось хорошо на душе. Потому-то я и не прерывал с ним связи. Случалось, мы не виделись месяцами, но это не означало окончательного разрыва. И поэтому в тот вечер, когда я его встретил и он сказал, что чувствует себя ни к черту и, наверное, сляжет, я послал к нему Кудера – врача моих друзей, человека услужливого, взявшегося выполнить это не слишком приятное поручение. Мне было в высшей степени плевать на то, что может подумать Кудера о дружеских отношениях между Борено, владельцем фирмы, и старьевщиком. Этот болван-костоправ просто решил, что я потрясающе милосерден. Нет, это было не милосердие…
– Привязанность к прошлому,– подсказал я.– Это беда всего нашего поколения. Кем бы человек ни стал, он сохраняет связи с прошлым.
– Да, прошлое, молодость…– Борено встряхнулся, тон его сделался агрессивным.– Ладно, прошлое есть прошлое, и не надо заниматься ерундой, как когда-то, идет? Меня уже тошнит от прошлого, ясно?
Тут дверь распахнулась, и в кабинет, выругавшись, ввалился какой-то тип со словами:
– Теперь ты сам видишь!
Заметив меня, он встал как вкопанный. Это был человек с костистым лицом, элегантно и, что называется, хорошо одетый; его лихорадочно блестевшие карие глазки за стеклами очков в золотой оправе
