о злонамеренном неизвестном, который прикончил Ленантэ, Делан тут же решил, что Лакор вернулся, и Борено пришлось рассказать об убийстве на почве ревности, чтобы как-то оправдать беспокойство своего приятеля. Да, все сходится. Более или менее. Я рассчитывал, что кое-какие нестыковки объяснит мне сам Лакор. Этим вечером он расколется. Я был готов ради него отступить на сей раз от своих принципов. В чем, собственно, могу я упрекнуть Борено и Делана? Все мы одинаковы. Из всех сделанных мною выводов этот был самый невеселый.
Из бистро я позвонил в «Крепюскюль» и попросил позвать Марка Кове.
– Привет,– сказал я.– Прежде всего благодарю за статейку, написанную по моей просьбе.
– Не за что,– отозвался этот алкаш от журналистики.– Помогло?
– Она и не должна была помочь. Послушайте, сейчас уже поздновато идти в Национальную библиотеку. Мне бы надо бросить взгляд на газеты за тридцать шестой – тридцать седьмой год. Это можно устроить?
– Вы удачно попали. Мы как раз вытащили из архивной пыли подшивки за эти годы, хотим что-нибудь накропать по поводу этой старой истории на мосту Тольбиак. Не она ли вас, случайно, интересует?
– Нет. Я просто прочел заметку о гибели бывшего инспектора Норбера Баллена. А что, есть что- нибудь новенькое?
– Ничего. Но мы выжмем из этого все, что можно. Получится занимательная и таинственная историйка. Публика обожает все таинственное… Гм… А все-таки странно… Это происшествие, вокруг которого вы попросили меня устроить небольшой шум, потом смерть легавого… Вы уверены, что тут нет никакой связи?
– Выбросьте это из головы. Связывает эти происшествия лишь округ, в котором оба они случились. Единство места. Как в театре.
В редакции «Крепюскюль» я просмотрел газеты периода Народного фронта. С трудом мне удалось отыскать крошечную заметку о том, что суд присяжных приговорил Ива Лакора к двенадцати годам каторжных работ. И все. Воспользовавшись случаем, я прочел заодно статьи, посвященные таинственному исчезновению на мосту Тольбиак, а может, и не там («тайна моста Тольбиак» была придумана журналистами – уж больно броский заголовок) некоего г-на Даниэля, доверенного служащего и похитителя денег Холодильной компании. Узнал я из газет только кое-какие побочные факты. Например, что г-н Даниэль был разведен и жил один. В январе 1937 года и позже его жена вроде бы несколько раз получала короткие письма от своего бывшего супруга, но это следовало бы проверить. Письма приходили из Испании.
В надежде, что я разговорюсь, Марк Кове пригласил меня поужинать. Я согласился, но был немногословен. Я думал о Белите. Все, что я теперь делал, я делал ради нее. Ради нее разбивался в лепешку… Но как бы мало я ни говорил, время пролетело быстро, и я вдруг понял, что если не отправлюсь тотчас же на улицу Кантагрель, то упущу Лакора. Я сел в такси.
Было уже около десяти. Этим вечером туман решил передохнуть, но зато задул пронизывающий ветер, и это можно было считать удачей.
В Армии Спасения говорун с ангельским личиком сообщил:
– А Лакора все еще нет. Вернее, он появился и снова ушел. У него сегодня день, богатый на посетителей. Вы уверены, что у вас нет конкурента по литературной части, сударь? Сами знаете, как это бывает, если имеешь дело с не слишком щепетильным человеком. Начнешь рассказывать сюжет и…
– Вы сказали «день, богатый на посетителей»? – перебил я его.
– Да, буквально только что к нему пришел какой-то господин. Они ушли вместе.
– Он не сказал, когда вернется?
– Думаю, скоро. Мы должны показывать пример дисциплины, иначе люди, что здесь живут, сочтут возможным…
Я его не дослушал. Я уже стоял на улице Кантагрель – ледяной, пустынной и насквозь продуваемой ветром. Дошел до улицы Уатта. Ну что, Нестор? Вечно ты опаздываешь. Несчастный мальчик, вечно опаздывающий к торту. А все дело в этом квартале. А, какая разница! Быстро же они… Нет, нет, этого не может быть. Я драматизирую события. Он ушел – пусть вместе с господином, или с мужиком, или с бабой, или с капитаншей, или с кассиршей оркестра Армии Спасения,– все равно он вернется к родимому очагу. Ведь как же тогда дисциплина? Остается только ждать, можно немного пошляться неподалеку. На улице так чудно. Этот пронизывающий ветер – что за наслаждение для патентованного мазохиста! А эта ставня, что хлопает где-то о стену – какой божественный звук! А вагон, завизжавший на рельсах по улице Уатта, под мостом Тольбиак,– разве это не сладкоголосая сирена? На освещенном электрическими фонарями бульваре Мас-сена, по другую сторону бывшей окружной железной дороги, выделялся черный провал улицы Луаре, мимо которой быстро проносились автомобили. Ветер налетал порывами, завывая в голых ветвях деревьев, росших в садике подле родильного дома. Наверное, не очень-то приятно рожать под столь заунывную музыку. Во всяком случае, я не испытывал такого желания. Господи, да что со мной? Я вообще не испытываю желания рожать. Кто я такой? Грейс Келли[31], что ли? Особо резким порывом ветра из улицы Швальре вынесло целую кучу каких-то листков, а следом выкатилось что-то темное и круглое и остановилось у обочины. Я подошел и поднял непонятный предмет. Это была каскетка Армии Спасения. «Аллилуйя», как они говорят.
Где-то неподалеку должен быть труп.
С каскеткой в руке, словно прося милостыню – в этом, кстати, что-то было,– я дошел по улице Швальре до лестницы, которая ведет на улице Тольбиак к въезду на мост; примерно туда, где прошлой ночью г-н Норбер Баллен-Жмурик покинул нас, не простившись. Никакого трупа. Ни на одной стороне улицы, ни на другой. То ли меня оставила удача, то ли просто место такое. Вечно я здесь теряю трупы. Вот, пожалуйста! Лакора заловили, словно скворца, и даже не надо выяснять кто. Все было сделано по- быстрому. Немного же им понадобилось времени, чтобы отыскать каторжника Лакора в Армии Спасения. Они ловко вызвали его и увели. А может, и пришили. Но тогда… Я взглянул на корпуса Холодильной компании по ту сторону путей. Г-н Даниэль. Бедный г-н Даниэль. Его считали вором, а он, возможно, уже двадцать лет как мертв. Но чтобы в этом участвовал Ленантэ? Мокруха – это не по его части. Он всегда был против этого. И он не стал бы просить меня защитить тех двоих от козней Лакора, если бы знал, что произошло убийство. Надо полагать, он этого не знал. Остальные, скорее всего, по какой-то причине не смогли скрыть от него своих намерений и попросту надули. И Борено чувствовал свою вину перед ним. Потому-то он и старался ему помочь. Так уж устроен человек. И хороший, и плохой. Ленантэ не пожелал сказать Лакору, где тот может найти своих бывших сообщников, и напоролся на нож. Они все повинны в смерти тряпичника, который один был честным человеком. Прощай, Лакор. Теперь ты соединился с Ленантэ, г-ном Даниэлем и инспектором Норбером Балленом. Я-то думал, что ты смекалистее, продувнее, хитрее, короче, не такой доверчивый. Значит, тебе сказали «пошли», и ты пошел? И не принял никаких мер предосторожности? Ты… Я бросился назад в Армию Спасения. Шанс был, конечно, слабый, но проверить следовало. Ангелоподобный юнец тут же уставился на каскетку, которую я держал в руке.
– Ни слова,– предупредил я. Требование было чрезмерным, но он его все же выполнил.– Это ведь головной убор Лакора? Кажется, он попал в передрягу. Каскетку с него не ветром сорвало. Послушайте, друг мой. Вы хотели бы, чтобы в этом заведении разразился скандал? Не хотели бы, правда? С горечью должен вам сообщить, что скандал назревает. Но я могу все устроить. Для этого мне нужно бросить взгляд на вещи Лакора.
– Мне следует доложить…
– Ни-ни. Ежели не хотите скандала, никаких докладов. Я буду откровенен…
Когда я откровенен, передо мной не устоит никто. Ангельская Мордашка провел меня в комнатку, где лежали вещи Лакора. Там я, хоть не особенно на это надеялся, и нашел искомое среди бумаг, которые в случае исчезновения или долгого отсутствия владельца обязательно были бы просмотрены. На конверте стояло: «
