– Мы можем сразу же исключить гипотезу, согласно которой дочь Джо попросила Боба взяться за эту работу…
– Она и в самом деле не нуждалась ни в чьей помощи. Письмо ее отца позволяет предположить, что ей были понятны все его намеки, причем понятны с полуслова.
Он помолчал, затем спросил:
– Понятны с полуслова? Послушайте-ка, в этом письме речь идет о доме, где спрятаны сокровища, но ни словом не упоминается о их местонахождении…
Вместо ответа я возобновил осмотр письма. В левом верхнем углу я заметил два булавочных отверстия.
– Здесь не хватает приложения,– сказал я.– Плана или чего-то в этом роде…
– Гм… Если бы он здесь был, задача, стоявшая перед тем человеком, невероятно упростилась бы и…
– Он никогда не держал его в руках. Постскриптум, если можно так выразиться, моложе основного текста. Решив, что его послание чересчур лаконично, Парри попытался смягчить его, прибавив несколько нежных слов. А так как прихваченное булавкой приложение мешало ему, он открепил его… а обратно не приколол.
– Все это не более чем гипотезы…
– Основанные на фактах. Если бы у этого человека был план или схема, разве стал бы он подвергать такому разгрому виллу в Шатийоне?
– Конечно, нет. Я как раз собирался выдвинуть это возражение.
– Короче… вы сами видите, что…
– Так вот, раз уж вы впали в состояние ясновидения, господин Всезнайка, выпалите-ка мне скороговоркой, как удалось Коломеру снять эту пресловутую копию?…
Он подтрунивал надо мной. Я отложил письмо и вновь завладел конвертом. И вдруг ухмыльнулся.
– А если я вам скажу, что по иронии судьбы назначение этого послания, задуманного как секретное, состояло в том, чтобы быть прочитанным множеством самых разных лиц? Второй конверт подвергся той же участи, что и предыдущий. Его тоже вскрывали. Несмотря на тщательность обработки, он сохранил на себе некоторые следы этой операции. Плутишка Боб!… Теперь я не сомневаюсь, что это его рук дело.
– Что за нравы! – проворчал Фару.– Эта манера обращаться с частной перепиской не пошла ему на пользу.
– Вы правы. Но она не пойдет на пользу и доверенному… который по-прежнему бродит неприкаянный.
Да, он все еще на свободе,– вздохнул Фару.– И разумеется, с кубышкой.
В дверь постучали, и появился Юбер Дорсьер.
– Операция прошла на редкость удачно,– сообщил он.– Девушка непременно выкарабкается.
– Можно ее допросить? – спросил я.
– Только не сейчас. По правилам…
– Между прочим, вы встретили полицейского, нацелив на его усы дуло револьвера. Мы сможем забыть об этом инциденте лишь в компании этой девушки. Мы оба – ее пылкие воздыхатели.
– Как хотите,– отступил он.– Но в настоящий момент это исключено. Дайте ей отдохнуть хотя бы несколько часов.
Я обратился к Флоримону:
– Ну как?
– Ладно. Займусь пока кое-какими делами. И начну с того, что реквизирую ваш телефон… гм… доктор.
Я рассмеялся. Этот славный подозрительный Флоримон Фару ставил под сомнение даже его профессию.
– Как вам будет угодно,– склонился Дорсьер.
Он направился к двери, но на мгновение задержался:
– Да, инспектор… Вот пуля, которую мы извлекли…
Фару положил ее в карман и принялся названивать по телефону, приказывая невидимым абонентам сменить Антуана на его посту и тщательно осмотреть комнату Элен Парри на улице Деламбра.
– У меня еще есть время съездить в комиссариат,– сказал он, вешая трубку.
– Это еще зачем?
– Собрать сведения об этом доке из 14-го округа и о доме на улице Вокзальной в Монруже. Можно было бы, конечно, посидеть и здесь, но лучше уж с пользой провести время, отделяющее нас от разговора с мадемуазель Парри.
– Я еду с вами?
– Нет. Лучше не оставлять этого дока в одиночестве. Составьте ему компанию.
Я засмеялся.
– Ладно. Поговорим с ним о концлагере.
– О! Но тогда… станет известно, что вы были военнопленным…
И удалился.
– Воистину,– рассуждал я некоторое время спустя, наливая себе пятую чашку превосходного кофейного эрзаца,– воистину, дорогой Дорсьер, нам на роду написано встречаться при весьма щекотливых обстоятельствах. Мы познакомились с вами в связи с шантажом, которому подверглась ваша сестра, затем вновь увиделись в концлагере, и вот теперь стоило нам доставить вам прекрасное тело мадумуазель Элен Парри, чтобы вы его хорошенько искромсали, как вы чуть было нас не продырявили…
– В очередной раз приношу вам свои извинения,– вздрогнув проговорил Дорсьер.
– Э-э-э! Довольно об этом,– снисходительно сказал я.– Я дал инспектору Фару слово детектива, что та байка, которой вы нас сегодня угостили, соответствует действительности. И не будем больше к этому возвращаться.
Он помрачнел.
– Байка? Вы что же, хотите сказать…
– Что вы наглый лгунишка, так-то. Но в данной ситуации ваша скрытность более неуместна. Ведь нас двое. Карты на стол.
– Мне нечего от вас скрывать. Вас подводит воображение,– сухо отрезал он.
– Ой ли? Я назвал пострадавшую по имени: Элен Парри, дочь похитителя жемчуга, о котором вам должно быть известно… Джо Эйфелева Башня… И вы, если не ошибаюсь, вздрогнули.
– Даже вы способны заблуждаться, месье Бюрма. Рискуя задеть вас, повторяю, что вы ошибаетесь.
– Так и быть! Оставим это!– сказал я примирительным тоном.– И все-таки хотелось бы надеяться, что в этом округе вы пользуетесь репутацией безукоризненно порядочного человека; ведь инспектор Фару поехал справиться на этот счет.
– Инспектор понапрасну потратит силы и время.
– Не сомневаюсь. И последний вопрос: вы не отлучались сегодня из дому?
– Я сам удивляюсь, что отвечаю вам. Нет, не отлучался.
После этого обмена любезностями наш разговор поблек, да так и не ожил до самого возвращения инспектора. Последний казался растрепанным, что вызвало беспокойство доктора. Однако инспектор обратился к нему весьма любезно. А так как не было в мире человека более неспособного к притворству, чем Фару, то я пришел к заключению, что добытая им характеристика эскулапа оказалась безукоризненной.
– Можно поговорить с девушкой? – спросил он.
– Сейчас узнаю,– ответил Дорсьер.
И вышел.
– Собираетесь надеть на него наручники?
Фару пожал плечами.
