бы здесь жить, если бы ей это позволили. Но, наверняка, это желание сочли бы за легкое увлечение или каприз.
В самом магазине было несколько отделов, каждый из которых казался своеобразным островком сокровищ; сокровищами были старые, пожелтевшие книги, монеты и другие денежные документы. Но больше всего Дашу привлек самый дальний уголок, в котором стоял красивый дубовый письменный стол и рядом с ним стул с темно-синей бархатной обивкой и высокой спинкой. Сбоку на стене висели часы из красного дерева с необычными ажурными стрелками, а напротив их, на другой стороне был прикреплен экибан из полевых цветов. Все это безумно притягивало Дашу, словно когда-то она жила среди всех этих вещей.
Светлана Петровна совсем не задавала вопросов о своем сыне, когда они вдвоем возвращались домой. Теплый снег падал пушистыми снежинками на влажный, по-зимнему поблескивающий, асфальт. Они ехали в трамвае, и Даша на какое-то время задумалась о том, как странно прошел ее день. Неожиданные знакомства оказались прямыми путями, по которым она могла бы ближе подобраться к Сереже, по крайней мере, бывать у него дома. Светлана Петровна нарушила ее молчание, рассказав, как вчера она с Сережей ходила в театр, потом предложила в следующий раз пойти с ними на премьеру.
Подходя к своему подъезду, Даша увидела Стаса, идущего в ее сторону.
– Привет! Ты мне нужна, – сказал он, доставая из кармана какую-то бумагу. Это был конверт. Он протянул его Даше и торопливо продолжил:
– Я знаю, уже поздно, а то бы позвал тебя на концерт, который начнется, – он взглянул на свои часы, – через десять минут...
– Запросто, я пойду, – перебила она.
– Нет, киска, там тебя запугают злые собаки. Тебе там не место.
– Что?! Ты теперь решаешь, куда мне ходить, – возмущенно сказала Даша.
– Ладно, спрячь коготки. Как-нибудь сходим, а пока слушай внимательно...
Он отдал ей конверт, внутри которого было письмо и фотография какой-то девушки (Даша не разглядела, кто она).
– Эту девушку ты, наверно, знаешь. Я хочу, чтобы ты прочитала это письмо и...
– Я не читаю чужих писем. Зачем? – снова она его перебила.
– Даша, пойми, здесь все сложнее... Я просто не знаю, что мне делать. Эта девочка целый год преследует меня в прямом смысле. Пишет письма, посылает фотографии, иногда даже часами сидит у моей двери. Все уже перестали удивляться, но мне кажется, что все еще только начинается.
– Не понимаю, ты хочешь, чтобы она отстала от тебя и для этого нужна тебе я?.. О, Стас, я с тобой встречаться не стану, даже если это будет обманом.
– Нет же! Зачем разводить этот детский сад. Надо все по-другому решить. Может быть, ты могла бы подружиться с ней...
– А сам не пробовал как-то объяснить ей, что она просто сумасшедшая? – иронично спросила Даша.
– Сумасшедшим нельзя говорить, что они сумасшедшие, иначе им начинает нравиться, что они сумасшедшие, – мудренно высказался Стас.
– Ты меня удивляешь. Хорошо, я прочитаю письмо, но не обещаю, что решу твою проблему. И, вообще, почему ты обратился ко мне?
– Говорю же, ты ее знаешь, может даже, больше, чем я.
Давно Даша не была так заинтригована. Любопытство проникло в самую глубь ее мыслей. Ей предстояло третье знакомство за этот день. Неизвестная девушка ждала ее в конверте. За ужином она мало что рассказывала о прошедшем дне, и, кратко ответив на обычные расспросы родителей, стремительно отправилась в свою комнату.
В дневнике она писала:
'7 НОЯБРЯ.
Кто бы мог подумать! Таня Левина. И Стас сообщил мне только что об этом, мог бы и раньше сказать. А Сережа, наверно, ничего не знает. Она пишет красиво, но непонятно, как-то мутно. Завтра приглашу ее к себе.'
ГЛАВА 11. СУМАСШЕДШАЯ.
«8 ноября. Может быть, я и Таня похожи друг на друга, хотя я бы не стала донимать Сережу письмами. Это глупо.»
Апельсиновое солнце радовало снег, и он весь искрился за своей утренней игрой. Вечерами зима совсем другая. В темноте не ясно, что ярче блещет – снег или высокие звезды. Примерно в такой непроясненности Даша медленно шла в школу. Она думала, как можно было лучше подружиться с Таней, словно не знала, что выбрать: снежную равнину или неприступные звезды. Даша предполагала, что если она будет спрашивать ее об обычных школьных делах, то получит обычный ответ, и таким образом ничего не изменится в их отношениях. Но если сразу начать говорить, например, о стихах, то она может заподозрить что-то неладное, ведь Таня не такая уж глупенькая, чтобы ни с того ни с сего рассказывать о своих чувствах. И к Даше после этих сомнений все-таки пришла заветная мысль. Она придумает историю о том, что ей хотелось бы завести такую же собаку, как у Тани, и потом вроде как попросит ее помощи в этом деле.
Даша решила, что все должно пройти естественно, не бросаясь в глаза одноклассникам, до глупости любопытным, и поэтому только способным помешать задуманному плану. Ее снова охватила та безумная волна, которая и раньше уносила в безбрежный океан собственного единоличия. Она вовсе забыла, что вся эта история с Таней совершается по просьбе Стаса, и, следовательно, нужно было быть осторожнее, ведь, по сути, ее история с Сережей никак не должна была касаться чувств Тани. Но Даша сейчас не могла себе представить ничего, кроме той большой ссоры, которая произойдет между Таней и Сергеем, когда будут разгаданы все загадки и таинственная принцесса превратится в обыкновенную ученицу девятого класса.
И все же Таня не была обыкновенной. Со Стасом она познакомилась на одном из тех шумных и безбашенных концертов, где маленьким девочкам можно навек потеряться в странных дебрях «недетской» музыки. Среди толпы, видящей, слышащей и ощущающей лишь ритм сложной и страшной музыки, Таня увидела его, друга своей двоюродной сестры. Стас сразу понравился ей. Он был вежлив и заботлив, но как легко и метко находил слова, чтобы над чем-либо подшутить. Она слушала его и не могла понять, кто он – злой скоморох или ироничный гордец. Оказалось, он был и тем и другим, и Таня с каждым днем все больше думала о его неуловимой душе, о том, что будь она рядом с ним, то рассказала бы ему о своей душе, такой же необъяснимой.
Тема урока литературы звучала так: «Романтизм. Волшебство грез». Нина Кирилловна как всегда была на высоте своего преподавательского вдохновения. Кто-то слушал, в тайне наполняясь чувством полной неприязни к этим полусумасшедшим романтикам, которые мучились от какого- то там неизбежного раскола внутри мира; кто-то просто занимался своими конкретными делами, даже не думая о несчастных романтиках.
Даша попросилась пересесть к Тане, которой сказала, что на ее месте очень солнечно. Хотя свет разливался по всему классу почти равномерно, за партой Тани было, действительно, мрачновато. Даша весь урок наблюдала за каждым движением своей соседки, сидевшей так тихо и спокойно, будто, затаив дыхание, ждала, что вот-вот решится ее судьба. И что-то подсказывало Даше, что она совсем не интересуется Сережей и какие-то опасения напрасны. Но возмущало одно, как эта с виду холодная и неприметная может отталкивать самое лучшее и бегать за тем, чего никогда не догонит.
Она написала ей в своей тетради небольшое письмо и, шепотом обратившись, попросила прочесть. Таня, не касаясь руками (достаточно было взгляда), принялась читать, и что-то равнодушное было во всех ее движениях, словно она догадывалась, о чем ей могут написать.
Сережа иногда поглядывал в их сторону, но каждый раз, встречаясь взглядами с Дашей, гадал, какую интригу она затеяла. Непостоянство Даши, ее высокомерие грозили нарушить между ним и Таней ту легкость и простоту, которая сложилась в их дружбе. Он чувствовал что-то противоречивое в своих мыслях. Слушая Нину Кирилловну, говорившую о душевных терзаниях поэтов, он рисовал на клетчатом листке остроконечную башню, которая не умещалась и исчезала за пределами прямоугольного листа. Сережу
