мной!', и где-то справа у шестой или седьмой машины с пистолетами в руках во весь рост поднялись младший лейтенант Юлдашбеков и комсорг полка Бражник и бросились навстречу пулемету. За ними поднялось несколько бойцов. Но вражеские пулеметчики перенесли огонь на атакующих, и Юлдашбеков, не пробежав десяти метров, упал, срезанный пулеметной очередью. К нему бросились Бражник и солдаты шестой батареи. Он был мертв. Три пули навылет прошили грудь. А пулемет словно озверел, бил и бил без передышки, теперь уже короткими очередями, но все так же по низу. Наши артиллеристы стали отвечать огнем из карабинов. И тут у меня мелькнула мысль, что стоит только поднять прицел пулемета и ударить по машинам, как после первого же попадания в головку снаряда (а их на каждой машине сотни) мы все излетим в воздух вместе с машинами. Видимо, такая мысль пришла в голову не одному мне, потому что, словно в ответ, раздался голос нашей медсестры Юли Тико (Сарычевой):
– Черепанов! Разворачивай гаубицу!
Командир орудия будто только и ждал такой команды: выскочил из-за машины и каким-то отчаянным рывком снял гаубицу с передка. Два огневика выбросили ящик со снарядами из кузова на землю и тут же были ранены. Юля, увидев это, выхватила из ящика снаряд и зарядила орудие. Отработанным маневром, совершив левый поворот по картофельному полю, машина ушла к лесу. У орудия метались двое: маленькая худенькая Юля и тоже невысокий, но коренастый Черепанов. Они с трудом разворачивали орудие.
Мы лежали от гаубицы в каких-то пятнадцати метрах. Я к ней был ближе всех и поэтому первым бросился на помощь. Потом подбежал еще кто-то из шоферов, четвертый. Уже снаряд с зарядом были в канале ствола, Юля и я развели станины гаубицы, а Черепанов не мог опустить ствол – что-то заело. Несмотря на огонь, он стоял перед щитом и чем-то деревянным ожесточенно колошматил по механизму, в то время как Юля за щитом пыталась опустить ствол. Наконец задержка была устранена и ствол начал опускаться. Черепанов одним прыжком оказался за щитом, приник к прицелу, и… грохнул выстрел. Отдачей гаубицу вместе с незадачливой прислугой отбросило на картофельное поле и развернуло почти на 90 градусов. В спешке мы забыли отбросить сошники, да откровенно говоря, на такой укатанной дороге они были бесполезны.
Снаряд разорвался во ржи, далеко за пулеметом. Вчетвером мы ухватились за колеса, пытаясь вновь развернуть орудие в нужном направлении. Но этого уже не потребовалось. Все, кто оставался у машин, а таких набралось не более полутора десятка, ведя огонь с ходу, поднялись в атаку на пулемет. Пулеметчики, бросив свой пулемет, припустились к лесу. Их был' Двое. До леса добежал только один, второй был убит.
Все бойцы действовали смело и решительно. По сути дела, исход боя решили быстрота и натиск. При этом выделить более храбрых и тех, кто первыми бросился в атаку, было невозможно.
Телефонист рядовой Астапенко догнал во ржи немца и с такой яростью двинул его прикладом карабина, что тот упал замертво с раскроенным черепом, а в руках растерявшегося телефониста остался обломок карабина без приклада и даже цевья. Плюнув в сердцах и отбросив в сторону обломки, он выхватил у убитого немца автомат (кстати, оказавшийся новейшей конструкции) и бросился за ушедшими вперед товарищами.
Сержант Кабишев (командир отделения радистов) и с ним два разведчика настигли командира немецкой роты, обер-лейтенанта, и попытались взять его невредимым, но тот так яростно отбивался, при этом больно кусаясь, что пленить его удалось только после того, как он был ранен. И хотя в бою было убито всего около десятка немцев и взято в плен только двое, разгром вражеской роты был полным. Паши потери составили: двое убитых и несколько легкораненых, которые наотрез отказались идти на полковой медпункт. Их перевязала Юля…'
…Описанный Николаем случай был каплей в море боевых событий. И все-таки этот быстротечный бой артиллеристов, неожиданно встретившихся с пехотной ротой противника, отражал главное: боевой порыв бойцов и командиров, завершавших великий подвиг освобождения Родины, их возросшее мастерство, умение действовать решительно и бесстрашно даже в совершенно непредусмотренных уставами обстоятельствах.
Мне очень хотелось вернуться в часть. 'Удастся ли после выхода из госпиталя, догнать ее? – не раз думал я, следя за тем, как неудержимо продвигалась наша дивизия вперед, выметая гитлеровских оккупантов с белорусской земли. Это была суровая расплата за горькие дни и месяцы трагического, отступления дивизии в этих же местах в 1941 году. Но среди солдат и командиров части уже не было ни одного из тех, кто принял на себя первые удары гитлеровской армии. Все они остались на полях сражений первых дней и месяцев войны, или, поправившись после ранений, попали в другие части…
Лишь после войны, когда отыскались немногие, оставшиеся в живых, когда появились книги о первом периоде войны, мне и моим однополчанам стала известна еще одна – первая, самая трагическая и вместе с тем героическая страница нашей дивизии.
Исчезла на поле боя
Носившая до войны имя К.Е. Ворошилова, 55-я стрелковая дивизия была создана и прошла славный боевой путь еще в годы гражданской войны. В числе военных комиссаров дивизии был Рахья Эйно, который осенью 1917 года сопровождал В.И. Ленина в деревню Ялкала около города Териоки, когда он был вынужден уехать с озера Разлив. В 1939 году дивизия участвовала в освобождении Западной Белоруссии. В 1941 году, на третий день вторжения гитлеровских армий, она вступила в бой с превосходившими силами врага в районе белорусского города Слоним – на реке Щара. Именно здесь, впервые на Западном фронте, противник встретил отлично организованную оборону, не давшую ему добиться ожидаемого успеха[37]. За три дня боев 55-я дивизия причинила большой урон противнику, но и сама понесла тяжелые потери.
Константин Симонов оказался свидетелем подвига дивизии. В книге 'Разные дни войны' он писал: 'Как я теперь вижу по документам, поехав в район Краснополья в переформировывавшуюся после выхода из окружения дивизию, мы оказались в 55-й стрелковой дивизии 4-й армии.
Я пишу в дневнике, что командира дивизии не было потому, что он еще выходил из окружения. На самом дело первый командир дивизии полковник Д.И.Иванов[38] к тому времени, когда мы приехали, уже погиб, но, очевидно, в штабе дивизии тогда еще не были уверены в этом.
В статье 'Части прикрытия', о которой я упоминаю в дневнике[39], описывались действия 228-го полка 55-й дивизии 'на реке Щ.'. Географические названия тогда зашифровывались – имелась в виду река Щара. Бой этот происходил с середины дня 24 июня до утра 25-го. В воспоминаниях начальника штаба 4-й армии генерала Сандалова именно об этом бое сказано, что немцы были остановлены вторым эшелоном 55-й стрелковой дивизии на реке Щара, и к исходу 24 июня им так и не удалось перешагнуть ее.
Я писал, что на рубеже Щ. полку (вместе с двумя дивизионами 141-го артиллерийского полка – это я добавляю уже теперь) удалось задержать немецкую дивизию на двенадцать часов и вывести у немцев из строя тридцать танков и восемнадцать орудий. Судя по документам, это близко к действительности.
228-м стрелковым полком в этом бою командовал Г.К. Чаганава и был ранен. Дальнейшее неизвестно. Я нашел его личное дело, в котором сказано, что подполковник Григорий Константинович Чаганава пропал без вести в 1941 году.
В конце статьи было сказано о том, в чем я видел тогда главный смысл происходивших событий: 'К рассвету полк оставил этот лес, изрешеченный снарядами, изрытый воронками… Мы тоже понесли серьезные потери, но, как ни были они тяжелы, бойцы в эту ночь чувствовали себя победителями… Бойцы знали: там, сзади, разворачиваются главные силы, используя эти 12 часов, выигранные ими в кровавом бою'.
Слова эти отражали страстную веру отходивших от границы и гибнувших в боях людей в то, что все жертвы недаром, что каждый выигранный ими час поможет нашим главным силам изготовиться и, наконец, нанести тот встречный удар, неотступное ожидание которого, несмотря ни на что, не покидало нас.
И каждый выигранный час был действительно бесконечно дорог, пусть не для нанесения ответного и
