купались.
— А разве так бывает?
— Ты ведь сам все слышал, что ж ты спрашиваешь?
Хорхе счастливо улыбнулся.
— Теперь мне тоже все ясно.
Они с трудом установили лежащее изображение божества на постамент, обвитый каменными змеями, и побежали мимо своей одежды к морю, где в глубине, среди зеленоватого прозрачного света играла музыка и мелькали синие спины дельфинов.
Мраморные глаза Аола смотрели в морскую даль, туда, где небо сливается с морем.
Коллекционер тьмы
Я всегда считал, что коллекционеры — люди сумасшедшие. Не полностью, конечно же, не так, что б бери и тащи любого из них в желтый дом, но некоторая доля безумия в них несомненно присутствует. Я сейчас расскажу об одном из своих знакомцев, который коллекционировал донельзя странную вещь. Точнее вещь-то сама по себе обыденная, но не думаю, что кому-нибудь еще в голову могла прийти мысль о том, что это может служить предметом увлечения. Мой знакомый собирал тьму.
Для первого знакомства с обладателем столь необычного хобби, попробую вкратце обрисовать его портрет и обстоятельства, при которых мы сблизились.
Это был маленький, ростом не более ста шестидесяти сантиметров, невзрачный человечек с большим носом и серыми мышиными глазками, по странному капризу природы, обрамленными такими длинными ресницами, что они сделали бы честь любой девушке. Сложения скорее сухощавого, нежели полного. Пальцы на руках длинные, тонкие, какие были бы в пору скрипачу или пианисту. Но он не был ни тем ни другим.
Мы познакомились с ним, когда учились вместе в одном техническом ВУЗе. Он был не сказать, чтоб нелюдим, скорее это была некая странная смесь привычки к одиночеству и чудовищной робости. Он крайне редко заговаривал первым, а если случалось, то краснел и запинался, не зная, как начать разговор. Если же кто-то просил или спрашивал его о чем-либо, он растерянно улыбался, и чуть приоткрыв рот с жалким изумлением смотрел на обратившегося. Долго не мог взять в толк, что от него хотят, растерянно скользя по собеседнику взглядом и хлопая длинными девичьими ресницами. Не выслушав до конца просьбы, он уже пытался дать ответ, а иногда и вовсе вел себя, как человек, который вдруг перестал понимать русский язык, но всеми силами старается помочь другому в его затруднениях. Если у него просили книгу, он сначала, мелко шаря руками по столу, предлагал ручку или карандаш, потом, видя, что ошибся, протягивал тетрадь с лекциями.
— Книгу, задачник по термеху (теории машин и механизмов), — произнося почти по складам, раздражался просящий.
Он судорожно кивал головой, лез в сумку, бормоча шепотом: «ах, книгу, книгу… Я понял, вполне понял», и доставал теоретический курс сопромата. Видел, что опять ошибся, в голове его, как стаи горящей саранчи, начинали метаться беспорядочные мысли и он вообще переставал что-либо понимать. Проситель, заметив, как в его щенячьих глазах начинают закипать бессильные слезы, смущался и раздражался одновременно, после чего оставлял его, бормоча под нос что-нибудь вроде «тормоз чокнутый».
Поначалу я пытался сблизиться с ним, так как меня всегда влекло к подобным аутсайдерам. Вероятно, я сам, не являясь сильной личностью, чувствовал, что возле таких субъектов могу чувствовать себя в безопасности, не опасаясь злобных шуток и неожиданных подвохов. Должен сказать, что усилия эти ни к чему не привели. При малейших попытках завести с ним разговор, он впадал в свое растерянно-жалкое состояние и добиться от него мало-мальски вразумительного ответа просто не получалось. В итоге я капитулировал.
Учился он довольно средне, хотя посещал все лекции и все записывал. Отвечать у доски было выше его сил, даже если он знал весь материал до последней запятой. Учителя со временем узнали об этой его особенности и не трогали его, ограничиваясь письменными ответами, как если бы он был немой. Я так и считал бы его чем-то вроде тихо помешанного, если бы однажды его чудом не затащили на день рождения нашей одногруппницы. Попал он туда совершенно случайно. Гости (по большей части из нашего института) подвыпили, вышли покурить на лестничную площадку. Он жил двумя этажами выше и как раз в это время поднимался к себе. Не обращая внимания на его слабые протесты, они впихнули его в квартиру. Пить он отказался наотрез, как окружающие ни старались. Отстали только тогда, когда поняли, что он сейчас заплачет. После чего гости впали в некоторое недоумение, зачем же они собственно вообще притащили сюда этот «подарок». И тут кто-то совершенно бездумно предложил «подарку» таблетку реланиума. Ему, видимо, было самому неудобно все время отказываться от предложений и заботы окружающих, поэтому он без колебаний взял её и съел, запив соком. Наверное, потому, что никогда не слышал, что таблетки могут быть в чем-то сильнее выпивки. Народ ахнул, но тут же забыл о нем. А он расслабился, сел в углу и стал наблюдать за танцующими. Видимо «накрыло». Так продолжалось с полчаса, затем он неожиданно подсел ко мне и начал расспрашивать что-то о компьютерах. Я тогда только подключился к интернету и просиживал ночи напролет перед монитором. Оказалось, что он тоже не вылезает из «паутины». Мы болтали несколько часов и я только поражался. Он говорил красиво, умело, даже художественно, чего я никак не мог от него ожидать. Когда вечеринка подошла к финалу и народ стал расходиться по домам, он спросил:
— А что это за таблетка-то была?
— Реланиум. Ну и как тебе?
— Ничего, забавная вещь.
— Слушай, тебе надо их каждый день есть. Тогда с тобой хоть по-человечески поговорить можно.
На что он довольно странно отреагировал:
— Да что зря болтать? Дай лучше адрес своего почтового ящика, в смысле электронного. Я тебе, может, привет пришлю.
Мы обменялись адресами.
Потом он пошел домой, а я с остальными к кому-то на квартиру, где и задержался. Через два дня, когда мне все же удалось добраться до дома, в моем электронном почтовом ящике уже лежала записка от него.
«Если ты читаешь это письмо, значит ты еще жив, если нет, то я зря потратил пять минут. Не увлекайся алкоголем, от него выцветает ощущение яркости жизни. Привет».
Так началась наша переписка.
Она продолжалась несколько лет. Поначалу это были ничего не значащие замечания — обмен мнениями по неким мелким учебным вопросам или просто о жизни. При этом в институте, мы все так же практически не общались. После окончания учебы, мы перестали видеться вовсе. Я жил и работал в своем городке, он в соседнем. Впрочем, интенсивность нашей переписки от этого только возросла. Но возросла не за счет меня: он вдруг начал присылать мне большие письма, где рассказывал о своем странном увлечении и понимании некоторых вещей в целом. Тогда он вторично поверг меня в изумление, граничащее иногда с чувством, что меня просто искусно дурачат или я читаю некие «записки сумасшедшего».
Письма его, как я ни пытался, не хотели складываться в полноценный рассказ. Поэтому в итоге я оставил эти попытки и попытался лишь расставить его записки, местами очень отрывочные, в порядке, удобном для понимания. Рассказ будет вестись от его лица, а начать его можно примерно так:
«Когда смотришь в темноту, то поначалу ничего не видишь, но это только потому, что мы отвыкли от нее — наши города полны больным электрическим светом и днем и ночью. И лишь когда глаза привыкают к ней, начинаешь видеть ее такой, какая она есть. Ее населяют существа, чья природа отлична от нашей, и, поэтому, столкновения с ними могут привести к непредсказуемым результатам.
Тьма обнимает, ее чувствуешь на лице, руках, спине, щиколотках. Ее прикосновения — то ли
