видел под поверхностью одного гриба. Они похожи на одержимых – ничего не хотят знать.
У меня был выбор – убить соглядатаев в назидание прочим бунтарям или отпустить. Я причастил их и отпустил. Оставшиеся члены отряда подавлены. Мы смотрели вслед людям, бегом пустившимся к лесу, и молчали. Я скомандовал подъем.
Пошли быстрее, чем я рассчитывал. Достигли пределов видимости корабля. Надежд никаких, но на душе все же стало спокойней. Хоть что-то родное… Уложил всех спать.
Итак, это конец. Завтра мы поднимемся на борт, но что дальше? Если и взлетим, на возвратный курс вряд ли ляжем, а уж до обитаемых зон с таким количеством топлива не доберемся. Корабль станет нашей вечной гробницей. Рассчитывать, что на нас наткнется случайный патруль, невозможно. Значит, придется остаться тут?
Самая страшная мысль – я, возможно, схожу с ума. Поверите ли? Ни единый клон до сих пор с ума не сходил. Клонируют только лучших особей, лишенных наследственных заболеваний, а клоны наследуют особенности психики абсолютно, не приобретая впоследствии самостоятельно никаких пороков, не заложенных генетически. Я всегда считал, что мы в этом смысле куда совершеннее людей, способных в любой момент совершить безумный поступок, дать волю гневу, одурманить свой разум несбыточными фантазиями. Но тогда… Как быть с теми двумя, что ушли в лес вместе с отрядом людей?
Не спал, потому что боялся снов. Подниму отряд и поведу его на корабль. Более дальние цели ставить боюсь. Что я скажу им, когда мы вернемся? Что Земли нам уже не видать?
Слишком вымотан. Главное – дойти, а там будь что будет.
Мне привиделось, что впереди маячит какой-то кустарник. Принял за мираж. Подойдя ближе, увидел, что мы добрались до озерца, поглотившего просевшую могилу капитана. Его берега поросли извилистыми рыжими грибами. Помню, что захохотал и упал на колени, повторяя: «Ты добился, чего они хотели, добро пожаловать домой!»
Очнулся на борту, в лазарете. Стыдно и страшно. Вокруг сидела уцелевшая часть команды. По их глазам понял, что насчет топлива они уже осведомлены. Попытался сказать нечто ободряющее. Их взгляды меня остановили.
Подводим итоги. Климат планеты вполне пригоден для выживания. Оказалось, что на обратном пути из леса большая часть отряда сняла кислородные маски. Отделались легкой глухотой и головокружением из-за избытка метана и углекислоты. Сейчас эти симптомы исчезают. Значит, кислородную установку можно отключить. Мы приспособимся.
Вода не вполне пригодна для питья, но думаю, что и с этим мы справимся. Построим простейшие фильтры… Обезвоженной еды на борту достаточно. Я предложил постепенно вводить в рацион грибы. После адаптации придется окончательно перейти на них. Резкий переход может кончиться фатально.
И все бы ничего, но эта планета… Выжить мы сумеем, но все равно останемся ее пленниками. Пришлось выслушать бредовое мнение, что часть отряда, ушедшего в лес, все еще жива. Жива-то она, может, и жива, но как? В ком, в чем? Возможно, грибы кормят их по гифам и поставляют им кислород напрямую в кровь, что-то беря взамен. Что именно? Раньше грибы росли на деревьях. Теперь люди растут на грибах. Нет, я бы не согласился на такую жизнь!
Уже все хотят идти в лес.
Все мысли о том, чтобы выжить. Стараюсь не думать, зачем?
Патриархи Ветхого Завета были людьми, не рассуждавшими впустую. Для них важнее всего было племя. Они уводили народы в пустыни, в другие земли, проповедовали новые религии… А я – кто я такой? Лишь чей-то клон, заучивший пару страниц мертвых молитв на мертвом языке.
Но сейчас и я должен стать патриархом. Быть может, я не самый достойный и не готов к этому… Я думал, это благодать, а оказывается – проклятие.
Снов больше нет. А может, то были видения? Иногда во сне открывается путь, который невозможно увидеть наяву. Я делаю последнюю запись в своем дневнике. Завтра на рассвете мы снова отправимся в лес.
Око за око, зуб за зуб. Если они смогли выжить, приспособиться и дождаться случая, то сможем и мы. Они ждали миллионы лет. И мы подождем – не ради себя, ради потомков.
Среди уцелевших есть три женщины. Думаю, этого достаточно.
Конечно, тот, кто вернется на Землю, уже не будет мной. Но разве я – это нечто неповторимое? Я сам являюсь только повторением, и в этом залог нашего успеха.
Нам придется к ним приспособиться, стать необходимыми, хотя и малозаметными. Дождаться удобной минуты. На это уйдет не одна эпоха. Но я у них кое-чему научился.
Они думают, что добились своего?
Поживем – увидим.
Ребенок Марса
Меня украли и привезли на Марс. Так когда-то воровали черных невольников в Африке. Так цыгане воруют детей. Я сразу ощутила себя рабыней. Только не понимала, зачем я им нужна?
Мой хозяин (к ощущению, что у тебя есть хозяин, пришлось привыкать долго) все мне объяснил. Мы сидели в большой комнате с белыми стенами и огромными, ничем не завешенными окнами. Кстати, занавесок у них вообще нет. Им нечего скрывать, и окно для них – главный источник света. Или тьмы, смотря по времени суток. В этой комнате я потом проведу многие часы. Привыкну к ней и даже почувствую себя уютно. Но из всего того дня я запомнила только страшное ощущение рабства и заброшенности, да еще светлую пыль, которую гнал вдоль улицы ветер. И конечно, наш разговор.
Мы сидели за стеклянной стойкой бара, в углу комнаты. Когда к хозяину приходили гости, за эту стойку становился мальчик-бармен и раздавал желающим коктейли. Но я этого еще не знала. Для меня это была просто стеклянная изогнутая трубка, отгораживающая угол. На вечеринках внутри нее тек ледяной воздух – он охлаждал стаканы с коктейлями, которые ставились сверху. Сейчас трубка была пуста. Хозяин сидел на высоком табурете, облокотившись о стойку, и говорил со мной. Очень спокойно. Я повторю эти слова еще не раз, потому что на Марсе все беседуют очень спокойно. Даже когда злятся.
Когда я говорю «беседуют», это не значит, что они открывают рты и издают какие-то звуки. Они просто направленно думают. Все марсиане телепаты. Впрочем, это неточное слово. У них есть уровень слышимости мыслей, который предназначен для общения, – то есть речь. И есть собственно мысли, которые никто друг у друга прочитать не может. Как бы две радиоволны – для других и для себя. Возможно, кто-то из них владеет телепатией в нашем понимании – то есть читает мысли, не предназначенные для прочтения. Но мне такие марсиане не встречались. Иначе я не смогла бы в конце концов сбежать.
Так или иначе, мне не пришлось учить их язык, им не пришлось осваивать мой. Мы думали друг с другом, не раскрывая рта. Сначала я путалась, тайные мысли думала более явно, «вслух», если можно так выразиться. Но это быстро прошло, и мне уже не приходилось за собой следить. Говорить по-настоящему они тоже умеют, я это наблюдала как-то на улице. Мне послышалось, что залаяли две сцепившиеся собаки, я поискала их взглядом и увидела, что это спорят двое молодых парней у магазина. Кстати, смысла их речей я не поняла. Но у меня создалось впечатление, что это низшая, почти отмершая форма общения, что-то вроде атавистического жаргона. Образованные люди им не пользуются, а мои хозяева были интеллектуалами. У меня создалось такое впечатление.
…Кроме хозяина за стойкой бара сидела еще и хозяйка. Она расположилась чуть поодаль, у стены, и я видела, что она волнуется. Точнее, чувствовала. Потому что эта молодая черноволосая женщина не подумала ни одного слова, не сделала ни единого движения. Она только часто поднимала на нас глаза, а потом принималась разглядывать свои руки, сложенные на коленях. Для марсианки такое поведение – все равно что для земной женщины нервное хождение из угла в угол, заламывание рук, покусывание губ. Сперва я решила, что это дочь или даже внучка моего хозяина. Потом я поняла, что это его жена.
Он был старый. Попробую его описать. Высокий, стройный, одет в черное – брюки и рубашка с наглухо застегнутым воротом. На Марсе очень любят одеваться в черное, особенно мужчины. Волосы густые, темно-русые, зачесаны назад. Никакой седины, и это не потому, что он их красил. Ни единой морщины на лице, и вовсе не из-за пластических операций. На Марсе нет стариков в нашем понимании – никаких
