четверг утром ему нужно было ехать в редакцию, сдавать вымученную статью о детском отдыхе без родителей. Милену он увел с собой из квартиры и на улице вызвался отвезти девочку к родителям. Она вырвала руку и заявила, что прекрасно доберется сама. Заодно пообещала, что опять скажет родителям, будто ночевала у подружки и будет твердо держаться этой версии. «Может, это и к лучшему, — решил Михаил, глядя, как она бежит через улицу, помахивая рюкзачком. — А то придется объясняться с ее отцом…» Именно затем, чтобы не разрушать спасительной версии о подружке, он не стал звонить Алле и спрашивать, вернулась ли Милена. Это могло выглядеть странно.
Но вечером, отпирай свою дверь, он услышал знакомые шаги — кто-то вприпрыжку бежал вниз по лестнице, с пятого этажа. На площадке возникла румяная, запыхавшаяся Милена.
— Здрасьте, — невозмутимо выдохнула она и буквально втиснулась в дверь вперед Михаила.
И выяснилось, что домой она не ходила. Весь день провела в Московском зоопарке, гуляла, сидела на лавочках, ела мороженое и сладкую кукурузу, потратила почти все свои карманные деньги. Румянец на ее обычно бледном лице объяснялся просто — перегрелась на солнце. Когда зоопарк закрыли, она поехала к Михаилу и ждала его на пятом этаже, глядя через окно на улицу. Он только руками развел:
— Ну, милая моя, эти штучки мне уже не нравятся.
Родители так и не знают, где ты шатаешься? Сейчас я тебя отвезу домой. И никаких фиглей-миглей!
— Ничего подобного, — почти весело сказала она.
— Как это?., — Михаил оторопел от этой наглости, но тут Милена поразила его еще больше. Она заявила, что, если Михаил отвезет ее к родителям, она скажет, что провела прошлую ночь у него. Ему самому придется это сказать. Он, вообще, понимает, что тогда устроит ее папа?
Михаил вполне это понимал. Он поставил себя на место Виктора Эдуардовича. Является неприятный тебе тип, ведя за руку малолетнюю дочку, и говорит, что она переночевала у него, а теперь он ее возвращает.
— Ну ты и мерзавка… — протянул он, уже не в состоянии церемониться и выбирать слова. — Ты понимаешь, что творишь?! Шантажистка!
Милена ничуть не смутилась.
— Я просто жить хочу, — твердо сказала она. — Я уверена — за моим домом следят. Вам-то легко говорить — 'мерзавка '!А если бы вы сами видели, как зарезали того человека?! Я-то видела! И меня они тоже зарежут! Особенно теперь, когда эта-стерва знает, что я ее вычислила…
Михаил взял телефонную трубку. Милена сделала несколько шагов к двери. Она напряженно ждала — какие слова он произнесет. Он был уверен — если позвонит ее родителям — девчонка в ту же секунду вылетит из квартиры, и поминай как звали… И он, желая ее понервировать, с очень серьезным видом набрал совсем другой номер. По нему никто не отвечал, и Михаил положил трубку.
— Кому вы звоните? — осторожно поинтересовалась Милена. — Моим? Дома никого нет?
— Не твое дело, — грубо ответил он. — Есть Хочешь? Я, например, хочу.
Они ели голубцы из кулинарии — с некоторых пор он питался полуфабрикатами. Голубцы были его фирменным блюдом — ему удавалось обжарить их так, что бледные капустные конвертики не разваливались. Милена умяла четыре голубца, расковыряла пятый и угомонилась. Глаза у девчонки слипались, и Михаил отослал ее спать. Выкинуть ее на улицу в таком состоянии, на ночь глядя, было немыслимо Ему же потом и отвечать — она все правильно рассчитала. А позвонить ее родителям… Тут ее расчет тоже был верен. Он не решится этого сделать. Не сможет.
Не захочет скандала и неприятных объяснений. Он отрезал себе путь к отступлению, когда в первый раз согласился предоставить ей ночлег. Дальше — хуже.
Михаил лелеял одну надежду — что Алла сама сообразит, где может прятаться дочка. Все-таки однажды Милена приходила сюда, и родители забирали ее… И тогда не было никаких скандалов. Если кого и ругали, то саму Милену.
Он прошел в коридор и еще раз набрал тот же самый номер. Телефон не отвечал. «В самом деле, может, уехала? — подумал он. — Иначе почему не является на свои спектакли?»
Он звонил Ирине? И уж конечно, не затем, чтобы получить свою бронзовую тушечницу. Теперь у него была другая, более достойная причина ей звонить. Ирина — женщина толковая, и кто, как не она, лучше всех знает своих актеров? Он хотел поговорить с ней о Наташе. Звонить самой Наташе, телефон которой у него тоже был, и прямо спросить — не она ли сообщница вора и убийцы? Это было бы и дико, и малоэффективно. Какая преступница в здравом уме сознается в своих грехах? Некстати ему вспомнилось недавно прочитанное исследование, согласно которому было установлено — женщины-преступницы на допросах не сознаются. Почти никогда, за вычетом мизерного процента от общего их числа. Почему они врут до конца — неизвестно. Может, женская психика устойчивей мужской и они дольше выдерживают давление со стороны следствия А может, это какое-то кокетство. Женщина скорее умрет, чем признается мужу, что изменила ему Она не признается добровольно, даже если найдутся неопровержимые доказательства ее вины. Но из мужа она с легкостью вытянет все подробности его измен — если, конечно, умело проведет свою политику: «Я все пойму, мне просто интересно знать…» Так что — виновна Наташа или нет — он в любом случае услышит одно: «Нет, конечно, что вы, как вы можете?!» Что-то в этом роде.
Исповедь Милены не выходила у него из головы. Сегодня он переговорил с юристом, вкратце описал ситуацию: четырнадцатилетнюю девочку обманом вовлекли в ограбление, с ее помощью заставили жертву открыть дверь квартиры Квартира ограблена, хозяин на глазах девочки убит. Что ждет эту девочку?
Юрист больше специализировался на гражданском праве. Однако история его заинтересовала.
— Видишь ли, Миша, этой девочке будет очень трудно доказать, что она не знала, на что шла. Могла сбежать по дороге, если не хотела в этом участвовать.
— Ну, ты понимаешь, ее запугали, у нее недавно погибла сестра, и убил ее тот же человек, скорее всего…
— Тем более подозрительно, — возразил юрист. — Тогда она должна была все рассказать родителям, и уж во всяком случае — не лезть на рожон, не встречаться с тем человеком.
'Да, — про себя согласился с ним Михаил. — Должна была. Нормальный рядовой ребенок так бы и сделал.
Заплакал бы, пожаловался маме. Но Милена — не рядовой ребенок. Она самостоятельна, упряма, даже амбициозна. При слове «ребенок» приходит в ярость Хочет быть умной и взрослой, решать свои проблемы без чужого вмешательства. Разве милиция примет это во внимание?'
Юрист продолжал развивать свою идею:
— Ты говоришь, сестра дала ей ключи, велела передать этому вору? И девочка их передала. Знала, между прочим, кому их отдает. Она этого не отрицает?
— Нет.
— Ну, вот и вина доказана. Значит, добровольно участвовала.
— Но погоди, дело в том, что сестра ее просила никого не вмешивать.
— Девочке не пять лет, могла бы сообразить, что не стоит слушать сестру в таком вопросе. Она что — твоя знакомая?
Это предположение Михаил решительно отверг. Сказал только, что недавно читал материалы такого уголовного дела, хочет по ним написать статью. Следствие еще ведется, и какую меру наказания применят к девочке — неизвестно. Юрист вздохнул:
— Скорее всего, загремит эта голубушка в колонию.
Кстати, ты говорил, что девочка некоторое время оставалась одна в прихожей ограбленной квартиры? Почему не убежала? Почему не позвонила к соседям? Спокойно ждала, пока тот ограбит и убьет хозяина?
— Дверь сторожила собака, ребенок боялся выйти — Странная собака — удивился юрист. — Что ж она хозяина не защитила?
— Это была такса. Наверное, сама напугалась не меньше девочки.
Тот развел руками:
— Тяжелый случай, Миша. В то, что девица четырнадцати лет испугалась таксы, никто не поверит. Вот если бы там был бультерьер… Скорее всего, девчонке дадут года два. Она москвичка? Ну, тогда отправят ее в Рязанскую колонию. Ничего, условия там сносные, а родители рядом, поддержат.
