Тишина.
– Узнал он это, наверное, от Романа. Или еще от кого-то в студии. Он испугался. Потому что у него на руках все еще не было расписки, и еще… За тебя. Он понял, что тебя тоже могут обмануть. Он этого не хотел.
Женя повернулся – я не различила его лица в темноте, но голос прозвучал сдавленно:
– Я ничего не знаю про расписку.
– Может быть, – я погладила его по плечу. – Но он пытался тебя остановить, так? Ты не слушал его. Вы повздорили. В первый раз или уже не в первый… Потом он ушел. Я встретила его на улице. Он проводил меня до дома и вернулся в студию. Уж не знаю зачем. Может, его бывший продюсер собирался туда приехать?
Молчание. Он меня не останавливал.
– Там… Что было там, Женя? Ты можешь мне сказать?
И так как он по-прежнему молчал, я продолжила сама. Я предположила, что Ивану понадобилось сделать какой-то звонок. Куда он хотел звонить и кому – я не знала. А Женя не сказал этого. Он слушал меня молча.
– Главное, скажи, кто провел его в кабинет Елены Викторовны? Роман? Ну почему ты не отвечаешь? Ты пойми, тот, кто это сделал, и замыслил убийство. Если ты с ним туда не заходил, все в порядке, – тихо сказала я. – Ты… Ты не заходил вместе с Иваном в тот кабинет?
– Нет! – неожиданно откликнулся Женя. А я уже потеряла надежду услышать его голос.
– Тогда кто это сделал? Роман?
Женя снова отвернулся к стене. Его дыхание стало неровным, он будто боялся вдохнуть воздух полной грудью.
– Его ударили слева, сзади, и если ты…
– Замолчи… – сдавленно произнес он.
– Его ударили левой рукой, а ты…
Он вскочил, едва не наткнувшись на меня, и вылетел на кухню. Хлопнула дверь, зазвенело неплотно пригнанное стекло. Я сидела на краю дивана, босые ноги заледенели, в руке почему-то оказалось мокрое, отвратительно холодное полотенце. Я бросила его на пол, оно тяжело шлепнулось о паркет. Ах, да, я же ставила компресс, когда у Жени воспалились заплаканные глаза. Я пыталась его успокоить.
Остаток ночи Женя просидел на кухне, положив голову на стол, скрестив под щекой сложенные руки. Возможно, он спал в такой позе, но я не проверяла. Только один раз зашла на кухню попить воды. Утром он оделся и ушел. Я не спрашивала куда, а он не сказал.
На работу я в тот день просто не пошла. Болезнью отговориться было невозможно – ведь вчера я выглядела абсолютно здоровой. Я просто не явилась. Когда звонил телефон, я слегка приоткрывала глаза и играла в неинтересную игру – пыталась угадать, кто звонит. На третий или четвертый раз решила проверить, правильно ли угадываю. Оказалось, правильно.
Валерия Львовна рвала и метала. Я выслушала вполне цензурные, но очень обидные высказывания о моей работоспособности, ответственности и прочем. Меня все это совсем не задело. Она удивилась, услышав мое вялое «а-а-а» в ответ на известие об увольнении.
– Ты поняла, что я сказала? – все еще агрессивно, но слегка растерянно переспросила Валерия Львовна.
– Я поняла. Когда прийти за документами?
Она окончательно растерялась. Даже спросила, не рано ли я вышла на работу. Это был путь к цивилизованному отступлению – если бы я пожаловалась, что грипп вернулся с новой силой, меня, может, помиловали бы… Но я только уточнила, когда мне отдадут трудовую книжку с соответствующей записью. И повесила трубку.
Спала я урывками. Часов в восемь, открыв глаза и посмотрев на остановившийся будильник, решила подняться и разогреть вчерашний ужин. Мы так и не притронулись к нему. А когда я ела жаркое из курицы – подгоревшее с одной стороны, холодное с другой, – телефон зазвонил опять.
Это была Ксения. Она сообщила, что ее по-прежнему можно будет найти по старому телефону. Она никуда съезжать не собирается.
– Очень рада, – вяло ответила я. – Договорилась с Жанной?
– С Татьяной, – сообщила она.
– Как с Татьяной? Она что же…
– Да вернулась, разумеется! Благополучно притащилась обратно. А что я говорила?
И Ксения непередаваемо победоносным тоном сообщила, что Татьяна все-таки продала участок. Казалось, эта новость вызывает у нее самые радостные чувства.
– Она сама сегодня звонила и минут десять извинялась за то, что не может мне ничего дать, – сообщила Ксения. – Дескать, сама ничего не получила, хотя и торговалась как могла. Но зато она, золотце наше, разрешила мне остаться на этой квартире.
Ксения фыркнула:
– Бывают же люди… Сделают подлость, да еще хотят прилично выглядеть! Я сказала «большое спасибо», но могу и сама о себе позаботиться.
И уже менее воинственно добавила, что бесконечно там сидеть не собирается. Наверное, будет думать о возможности снять дешевое жилье. В конце концов, у Ивана было много друзей, ей помогут.
– Знаешь, что еще она мне сказала? – добавила Ксения. – Расписка теперь порвана. Мне-то что до этого! Как будто это когда-то меня волновало! Да и не верю я в это. Вот если бы она показала мне клочки, тогда… Ты слышишь меня?
Я ответила, что слышу.
– Как там у вас дела? – поинтересовалась Ксения. – Карьера у Жени двигается?
Я ответила, что очень скоро она увидит его по телевизору. Повесила трубку и тут же перезвонила Жанне. Мне ответил мальчик. Сказал, что мама спит, Жанна в школе, и пусть я перезвоню часа через два. Я попросила все-таки разбудить маму.
Сперва Татьяна со мной разговаривать не пожелала. Она даже не поняла, кто я такая, что, впрочем, было совсем неудивительно. Голос у нее был сонный и вялый. Когда я спросила об участке, она насторожилась и потребовала объяснить, какое мне до этого дело. Участок по праву принадлежал ей, и она могла его продать кому угодно и за сколько хочет.
– Но ведь вас заставили отдать его даром? – спросила я.
– Ничего подобного!
– Ну, не даром, а за расписку Ивана. Или за спокойствие вашего ребенка?
Она начала заикаться от волнения:
– Вы та девушка, о которой говорила Жанна? Вы ничего не поняли, вы… Все было не так!
– Я уже слышала что-то подобное, – перебила я ее.
– Куда они вас увезли? Это были те двое – Женя и Роман? Скажите хотя бы это!
Она крикнула, чтобы я оставила ее в покое, и бросила трубку.
Самое нелепое, что мы поженились в День святого Валентина. Нам и в голову не пришло подгадывать свадьбу именно к этому дню. Тем более что желающих было предостаточно – можно сказать, ЗАГС в тот день работал без передышки. Нам просто повезло – если можно говорить о везении. Тем более что мы с Женей очень разочаровали регистраторшу в ЗАГСе. Нам предложили множество свадебных радостей – строго по прейскуранту. Машины – вплоть до белых лимузинов, видеосъемку, живую музыку и черт знает что еще. Мы от всего отказались наотрез. Отказывалась в основном я. Женя держался так, будто все происходящее вообще его не касается.
Свадебного платья у меня, кстати, тоже не было. В День святого Валентина я была самой неинтересной невестой, какую только можно выдумать. Другие изощрялись как могли. Я без зависти любовалась на развевающиеся шелковые шлейфы, километры фаты, белые венки и букеты. А на мне было светло-зеленое платье, правда нарядное и совершенно новое… Но его можно было надеть в любой другой день, и никто бы не заподозрил, что это бывшее платье невесты. Меня украшал только белый цветочек в волосах – на нем настояла мама, и я нацепила его, чтобы та не очень расстраивалась.
Но она все-таки расстроилась. Потому что Женя (которому очень шел новый, серовато-голубой костюм)
