ребенка таскаешь? Она ему дочь, что ли? Ну, Ленка такая фря была, что вы! Ее не задевай. Такое отвечала, что я и говорить с ней перестала. Охота в чужие дела путаться, чтобы тебя еще и матом посылали!
– И чем кончилось? – чуть дыша, спросила Марфа. – Они развелись?
– Кто, было? – удивилась старуха. – Тихомировы-то? Нет, не успели. Мужик помер. У Ленки был день рождения, накрыли стол, позвали людей, выпили. Все, как полагается, без скандалов. И муж у нее в тот день такой спокойный был, тихий, Гришкой ее не попрекал. Выпил, говорят, рюмочку, выпил вторую и вдруг ка-ак захрипит, как за грудь схватится! Так и покатился под стол – его уже мертвым подняли. Весь синий был, это в гробу уже сошло, только пятнами кое-где осталось. Пришлось лицо платком накрыть.
– Что же, поженились они потом?
– Ком-му? – уставилась на нее сказительница. – Ленка с Гришкой, что ли?! Да на кой им ляд жениться, дети они, что ли! Она к нему даже и ходить стала реже, может, совесть заела. Говорили же про нее, что она своего мужика в могилу свела….
– Отравила, что ли? – вкрадчиво поинтересовалась Марфа.
– Окстись! – торопливо перекрестилась старуха. – Если б отравила – вскрытие бы показало, думать надо! Просто вымотала всего. Ну, помер он, девчонка как раз подросла, тут они какое-то наследство получили и в Москву переехали. Там и сейчас живут, поди.
– И не возвращались? Люда не навещала отца? Старуха возбужденно затрепыхалась на скамеечке, так что собаки, прикорнувшие было на солнцепеке, вскочили и принялись тревожно заглядывать в глаза хозяйке.
– Отца? На кладбище, что ли? А я знаю? Могилка-то, поди, совсем плоха стала… Я б сходила, поправила, да где уж… Мне уж самой скоро туда! Кто мою-то могилку поправлять станет?
Старуха снова всплакнула – это у нее получалось на удивление кратко и по-деловому, как будто она заранее определяла нужный отрезок времени для выражения горя – в зависимости от его тяжести.
– Нет, я не про того, кто умер, а про Григория, – пояснила Марфа. – Вы же сказали, что он, может быть, ее настоящий отец?
Старуха покачала головой:
– А не знаю. Люди говорили, и с виду вроде сходилось, а что там было на деле – одна Ленка знает. Ну и он сам тоже, понятно.
– Ясно, ясно, – заторопилась вдруг Марфа, поглядывая в сторону калитки. – Анна Андреевна, мы вот справимся немножко с делами и пригласим вас посидеть подольше. А сейчас, извините, надо за рабочими смотреть.
Старуха удалилась не слишком охотно – видно было, что она с удовольствием провела бы на скамеечке у крыльца весь день. Ее собаки тоже уходили, оглядываясь, словно не в силах были поверить, что в таком гостеприимном доме им ничего не поднесли. Марфа заперла калитку и вернулась возбужденная, переполненная услышанным.
– Ты понял, о ком шла речь? Елена – это мать Людки! Тихомирова – Людкина девичья фамилия.
– Догадался. – Он все еще не мог прийти в себя. – Ничего себе, биография… Она никогда не рассказывала, что ее отец умер за праздничным столом.
– А чем тут хвастаться? Выпил рюмочку, выпил другую… – передразнила Марфа старуху соседку. – Пьянствовали, дрались, скандалили – такое вспоминать неохота. Представляю, как они с матерью рвались в Москву из своего барака! Начали новую жизнь…
– Да, но эта история с Бельским… Ты веришь?
– Черт, а почему нет? – Марфа оглянулась на рабочих, копавших уже пятую яму, и понизила голос: – Бельский вполне мог быть ее отцом. Может, они даже похожи, только по его опухшей физиономии уже ничего не поймешь. Все пьяницы на одно лицо. Людка могла и не знать этого или могла скрывать… Тоже похвалиться нечем, такой папа! Спрашивается – зачем ему детская фотография соседской девчонки?
– А где фотография?
– Кажется, твоя мать забрала.
– Зачем она ей? – удивился Дима. – Откуда такая сентиментальность? Они расстались вовсе не друзьями…
– Не знаю. Может, она считала Люду снохой? – Марфа слегка усмехнулась – нервно и грустно, отвела взгляд. – Нужно найти Бельского.
– Ты хочешь расспросить его о Люде или о кладе?
– Посмотрим, захочет ли он вообще о чем-то говорить. – Женщина взглянула на часы. – Ты говорил, что знаешь, где он живет? Кажется, у сестры? Найди его как можно скорее!
– Ты думаешь, он что-то знает о Люде? – У Димы неприятно похолодело в желудке. – Знает и молчит?
– Да иди же! – шепотом прикрикнула она, и ее зеленые глаза мгновенно выцвели от злости. – Не могу же я сама все делать! Ты видишь – они копают седьмую яму! Зови его к нам под любым предлогом! Трезвого, пьяного – мне все равно!
Дима махнул рукой и почти выбежал в переулок.
– Опять вы? – Высокая худая женщина, сестра Бельского, сразу узнала гостя и на этот раз не стала прикрывать перед ним дверь. – Повезло вам, он дома. Да зайдите же!
– Лучше бы он вышел, – предложил Дима, но та настояла на своем и чуть не силком затащила гостя в кухню. Сегодня она была пьяна по-настоящему – не так, как в прошлый раз. Натюрморт на кухонном столе также свидетельствовал о том, что майские праздники в этом доме отмечались дружно и упорно. На праздничной скатерти, испачканной и залитой вином, элегантно располагались тарелки с винегретом и нарезанной докторской колбасой, остатками маринованной корюшки и огрызками черного хлеба. Из выпивки была в наличии только полупустая бутылка молдавского красного вина, зато под окном располагалась целая батарея пустых разнокалиберных бутылок – водочных и пивных. Там же, под окном, устроился на табуретке и Бельский. Он курил и вертел в руках мобильный телефон. Увидев сестру, мужчина немедленно окрысился на нее, явно продолжая начатый спор:
– Вот что они сделали, а? Что твои гады сделали, я спрашиваю? Я для того телефон купил, чтобы они его на улицу таскали?! Я для того такие деньги выложил, чтобы они там с ним носились и стукали об чё попало?!
– Да успокойся уже! – Женщина немного прибрала на столе, предложила гостю табуретку. – Гриш, это к тебе. Узнаешь?
Бельский хмуро взглянул на Диму и тут же полез в карман:
– Я, это, извините… Сто рублей – вот.
Его речь отличалась отрывистостью и четкостью. Дима взял деньги и растерянно поблагодарил. Женщина, наблюдавшая эту сцену, покачала головой:
– Стыдобушка! Такие деньги получил за дом, а сторублевки стреляешь! Ты у меня попросить не мог, нет?
Тебе к чужим надо идти? Тебе опять надо, чтобы над нами все соседи смеялись? По-человечески не можешь?
– Ты очень можешь! – беззлобно прикрикнул на сестру Бельский. – Может, я не хотел у тебя просить. И чего я вообще должен свои деньги просить! Дом был мой!
Женщина беспомощно развела руками и повернулась к гостю, апеллируя к его мнению:
– Вот, посмотрите, пожалуйста! Так мы живем! Я же у него деньги, которые он за дом получил, отобрала и в банке в ячейку положила, так он теперь злится! Что я – не права?
– Ну почему, – осторожно высказался Дима. – Держать такую сумму дома не стоит.
– А что я говорила? – Женщина торжествующе обернулась к брату. – И пусть мы за ячейку платим, пусть, зато ты не упьешься до смерти и нас из-за этих денег не зарежут. Господи, да я покоя не знаю с тех пор, как он дом продал! Не было у нас денег, и не надо бы, но вот ребенка нужно подлечить и вообще… Так жить нельзя! Видали бы вы наши условия!
– Да тебе все не так! – раздраженно бросил Бельский. – Сама ребенка заморила, теперь на всех углах плачешься. Ты деньги получила? Ты на них уселась? Ну и сиди! Дай чистые стаканы!
Он разлил остатки вина и протянул стакан Диме:
– Давайте обмоем сделку. Тогда как-то не вышло. У вас настроения не было, что ли? Мне так
