могла поделать.
«Если он был дома в полдень, значит, у него замечательное алиби, которое подтвердят и рабочие, и сам Илья! На момент ограбления он находился километров за десять от квартиры Ирины! Зачем же он говорит про три часа? Тогда у него никакого алиби быть не может, а ведь он тоже подозреваемый! Зачем вредит себе этим странным враньем? Нужно расспросить рабочих».
Ей пришло в голову, что рабочие уже наверняка опрошены следователем. Так или иначе, Виталий как-то описал Самохину свой день, и тот остался доволен этим отчетом. Под подозрением по-прежнему был Илья, а бывший муж Ирины оказался чист.
«Но почему? – с той же нарастающей злобой подумала Ольга. – У него-то было больше поводов и возможностей провернуть ограбление! Первое – он ее ненавидит. Второе – мог сохранить ключи от ее дома. Насчет „потерянных ключей“ от нашей квартиры я тоже сомневаюсь. Он вполне мог оставить их про запас. А когда я заперла нас изнутри, сдержался и не выдал себя. Ему нужно, чтобы я думала, будто он не мог попасть в квартиру без посторонней помощи. Зачем?»
Она нарисовала цифру «18». Три восклицательных знака рядом.
«Обыск. Сапфиры и деньги в сумке Ильи! Что это значит? Откуда они взялись? Их могли туда положить в тот же день, а то и накануне. И мог это сделать только мой муж!»
Ее начинало лихорадить от возбуждения. История с пропавшими ключами именно сейчас обрела для нее какой-то смысл. До этого она предполагала, что муж врет, но не понимала зачем.
«Да, он мог сделать это накануне, когда в квартире были рабочие. А мог, для пущей сохранности вещей, на другой день. А что? Утром ушел на работу (какую еще работу?), потом, когда я тоже ушла, вернулся, отпер дверь и залез в сумку к Илье. Он же его ненавидел, может, даже больше Ирины! У него появился повод отомстить. История с открытой настежь дверью – полная чепуха! Я точно запирала дверь, и никто к нам не залезал, потому что ничего не пропало! Глупо думать, что воры могли залезть, чтобы подкинуть что-то, а не взять!»
Она нарисовала было цифру «19», но тут же все размашисто стерла. Ладони стали сухими и сероватыми от пыли, но Ольга этого не заметила. Она была в ярости.
«Это подло! Неужели он ограбил бывшую жену, чтобы навредить бывшему другу! Подло, мерзко! Вполне в его духе! Улитка, трусливая улитка! Он и отомстил, не высовываясь из своей скорлупки! Не решался возражать Ирине, когда она его лупила, не решился набить морду Илье, как должен был сделать! Он рассчитался с ними только теперь, втихую, и издевается, глядя, как все мы мечемся, будто отравленные мыши! А кто еще мог все это сделать?! Да никто!»
– Ну, попробуй теперь явись! – сказала она, поднимаясь с вертящегося табурета. – Я тебе покажу потерянные ключи! Ты у меня увидишь небо в сапфирах!
Ольга размашисто протерла пианино мягкой тряпкой и открыла окно, чтобы проветрить квартиру.
– Медленно работаешь, – проворчал Самохин, увидев явившегося к нему эксперта.
Тот что-то проворчал о загруженности и шлепнул на стол отпечатанные листки:
– Получи. Проверили все вещички из узла. Там отпечатки самой хозяйки, ее дочери, и больше ничего.
– Как ничего? – не поверил Самохин. Он знал по опыту, что вещи очень редко носят на себе отпечатки пальцев исключительно хозяев. «Пальцы» может оставить кто угодно – гость, родственник, сантехник из ЖЭКа…
– Да так, ничего, – фыркнул тот. – Я даже пуговицы на кофточке проверил.
– Хотя гости к ним почти не ходили, – пробормотал Самохин. – Но должны были остаться отпечатки пальцев мужа! Хоть чьи-нибудь.
– Дамочка-то разведена, – напомнил эксперт. – И достаточно давно. Какого там еще мужа, скорее любовника! А вообще, ты можешь себе представить мужика, который ее…
– Нет, – оборвал его Самохин. – Ладно, хотя бы эти вещи мы можем ей вернуть. А то она уже копытом землю роет, требует имущество обратно. С голоду умирает, видишь ли…
– Серьезно? – усмехнулся тот. – Красиво умирает, вся в жемчугах. Ну так вызови ее, пусть порадуется.
– Ну уж нет, лишний раз ее видеть… Пошлю кого-нибудь из ребят. Забросят ей вещички прямо на дом, под расписку.
– Сервис!
Он и в самом деле сумел всучить вещи одному из молодых оперативников, который как раз ехал в нужный район. Ирину тот совсем не знал и потому согласился без колебаний. Самохин с облегчением перевел дух и углубился в писанину, которой, как всегда, скопилось бешеное количество…
Буквально через полчаса ему позвонил сговорчивый оперативник.
– Вещи я привез и расписку взял, – сухо сказал он. – Сейчас нахожусь на квартире. Хозяйка желает с тобой поговорить.
– Алло? – раздался взволнованный женский голос. – Константин Петрович?
– Да. Вы чем-то недовольны? – неприветливо спросил Самохин. – Что-то пропало? Быть не может, все собрано по описи! Вы сами ее подписывали при изъятии!
– Все на месте, – торопливо успокоила его Ирина. – Дело не в этом! Тут кое-что не мое!
«Черт, и у нее тоже вещи размножились!» Ему вспомнился Русаков, потрясенно разглядывавший браслет, считающий деньги. У него тоже ничего не пропало, напротив, кое-что добавилось. «Идиотское ограбление, – подумал он. – И ни одна вещь до сих пор не всплыла, а ведь там было кое-что приметное. Картины, например, книги…»
– Что именно добавилось? – терпеливо спросил он, с сожалением оглядывая неразобранные бумаги. Если эту кучу не перекопать теперь же, завтра она вырастет вдвое. И прощай воскресенье.
– Поясок!
Ему показалось, что он ослышался. Потом Самохин решил, что дамочка окончательно рехнулась, если беспокоит его из-за такой дряни. Но Ирина упорно твердила: все, что находилось в узле, принадлежит ей, сам узел сделан из покрывала, которое сняли с Таниной кровати, в качестве упаковочного материала были также использованы старые бечевки, валявшиеся в коридоре. Но вот розового пояса из махровой ткани у нее не было никогда.
– Ну, может, остался от какой-нибудь старой вещи, – недовольно сказал Самохин.
– Я не ношу таких вещей! – гордо отрезала женщина. – И вообще, я помню все, что покупала за последние двадцать лет! Это не мое и не моей дочери. Это принесли воры!
Самохин попросил описать поясок еще раз. Кто знает, вдруг она права. Прикрыв глаза, он слушал подробнейшее описание. Женщина назвала даже длину пояска – метр двадцать сантиметров. Следователь поморщился:
– Ну, передайте поясок оперативнику, тот завезет мне.
– Это же улика! – Голос в трубке приобрел неприятные, скрипящие оттенки, и Самохин порадовался, что не может видеть лица женщины. – Это важнейшая улика, а вы отмахиваетесь от нее!
– Обязательно займемся, – устало сказал он. – Вы точно видите его впервые?
– В том-то и дело, что нет!
– Вот как? – Было ясно, что бумагами сейчас заниматься не придется. Наверху стопки лежали показания Камиллы. Он машинально их перечитал. Да, алиби у Русакова прекрасное, если, конечно, его подтвердит Филимонова, которая пока непонятно где. Никто ему так и не перезвонил.
– Я видела этот поясок на ком-то, в сочетании с… с халатом, скорее всего.
– С халатом, значит, в домашней обстановке, – машинально уточнил он, начиная рисовать на чистом листе бумаги халат. Иногда он изрисовывал так листов до десяти, а потом, опомнившись, стыдливо рвал рисунки. Самохин очень любил рисовать, но детская мечта стать художником так и не осуществилась. Не было таланта. – Ну да, поясок как раз для халата, – машинально повторил он. – Розовый махровый. Говорите, старый? Линялый?
– Да, но совсем чистый. И пахнет лавандой, очень сильно, – сказала наблюдательная Ирина.
– Метр двадцать, значит. – Самохин нарисовал поясок, добавил к халату карманы. Смутно пожалел, что нет розового фломастера. Так было бы реалистичней. – Значит, размер халатика небольшой, поясок-то
