—
Ага! — Цвигун добродушно кивнул. — В УПК РСФСР. Ущерб государству на сумму выше, чем полмиллиона рублей — заметь, Коленька, не долларов! — и вышак гарантирован. Правда, в последний момент могут изменить на пятнадцать в крытке…
—
Ты, Сеня, или не допил, или не доспал! — хмуро бросил Щелоков и покосился на боковое зеркальце. — Видишь «Жигуль» за нами?
—
Ну?
—
Он с аэропорта в хвосте держится. Может, твой?
—
Мои все дома, Коля.
—
Ладно, — вздохнул Щелоков и потянул на себя переговорное устройство на витом черном шнуре. — Центральная диспетчерская. Говорит первый…
—
Слушаю, первый, — прохрипел сквозь свист атмосферных помех голос в мембране.
—
Дмитровское шоссе. С квадрата семнадцать. Перекрыть немедленно! Фронтальная проверка документов у водителей всех проезжающих машин. Выполняйте. У меня все…
—
Его надо валить, — хрипло произнес Цвигун. — Пока он всех нас не похоронил…
—
Уже второй десяток лет пошел, как ты, Сеня, никак сподобиться не можешь. Не по зубам тебе товарищ Андропов…
—
Ты понимаешь, что стоит только закончиться следствию, и он пойдет к хозяину?
—
Ты лучше скажи, как сделать, чтобы этого не случилось?
—
Есть у меня одна зацепка. Причем довольно серьезная, начальник мой за нее головой поплатиться может. Но надо ждать…
—
Сколько?
—
А хрен его знает! — Цвигун оглушительно чихнул три раза подряд и утерся платком. — Может быть, сутки, а может и пару недель.
—
Опередить его никак нельзя?
—
Всю дорогу об этом думаю…
—
А что, если?.. — Впервые за весь разговор Щелоков оторвался от дороги и выразительно посмотрел на Цвигуна.
—
Ты это серьезно? — удивление Цвигуна было неподдельным.
—
Предложи что-нибудь- взамен, Сеня.
—
Кто это сделает? Каким образом?
—
Это ты мне скажи, Сеня! Мои клиенты — люди хоть и отчаянные, но меченные, их и на пушечный выстрел к охраняемым объектам не подпустят. Не стану же я постового милиционера или следователя с Петровки к теракту готовить… А у вас там, на Лубянке — нелегалы всякие, целые отделы, укомплектованные профессиональными мочилами, секретные базы, недовольные какие-нибудь обязательно есть… Или я не прав, Семен Кузьмич?
—
В своей конторе я на правах сторожа со свистком, но без оружия и отвечающего только за будку, в которой сижу, — наливаясь злобой, медленно ответил Цвигун. — Ты что же думаешь, Коленька: Андропов не понимает, что самая сокровенная моя мечта — увидеть его в Колонном зале со сложенными на груди руками и с венком от Политбюро в ногах? Еще как понимает, мерзавец очкастый! А потому держит он меня на почтительном расстоянии от любого человека, любого объекта, любой вещи, которая, по мнению председателя, может представлять ценность для меня лично. Пока он жив, на Лубянке я вне игры, Коля!..
—
Подумай как следует, Семен Кузьмич… — Голос Щелокова был мягким и вкрадчивым^ словно он уговаривал первого заместителя председателя КГБ СССР не разводиться с женой. — В Ленина стреляли свои, тебе это известно. Несколько покушений на Сталина были также организованы людьми с Лубянки. В конце концов, Берия его добил. На Хрущева покушались, на Брежнева, насколько мне известно, тоже… Неужели твой председатель настолько неуязвим, что ты даже слушать об этом не хочешь? Ну, подумай как следует, Сеня! Какой-нибудь оперативник из провинциального управления КГБ, недовольный тем, что его обошли с очередным званием. Или не дали квартиру, вследствие чего его бросила любимая женщина или неизлечимо заболел единственный ребенок… Варианты всегда есть, Сеня, надо только найти их и действовать!..
—
Даже если ты и прав, Коля, подобные вещи требуют основательной подготовки, — устало отмахнулся Цвигун. — А это время, уважаемый товарищ министр внутренних дел. Время, которого у нас нет! Вот ведь в чем проблема, дорогой ты мой.
—
Значит, решения нет?
—
Пока нет! — Цвигун неведомо кому погрозил толстым указательным пальцем с обгрызенным ногтем. — Пока! У меня ведь тоже есть кое-что против него. И факты, и документики любопытные, и свидетели осведомленные имеются. Но это, Коля, как в дурака играть — нет смысла разбрасывать козыри, пока колода еще на столе, пока карты еще разбирают, в надежде хоть что-то прикупить. Только в самом конце, только под последний звоночек…
—
Кого ты успокаиваешь, Сеня: меня или себя? — тихо спросил Щелоков.
—
Нас обоих! — Цвигун упрямо мотнул крупной головой. — И не успокаиваю, а пытаюсь настроить. Мы с тобой, Коля, давно в одной упряжке. Ты знаешь: друзей в беде я не бросаю. Особенно таких, от которых сам завишу. Так что, не дергайся, друг: что-нибудь я все равно придумаю, отобьемся. Не бывает так, чтобы хоть в чем- то не подфартило. В конце концов, хозяин наш еще жив, а глаза его завидующие бельмами пока не покрылись…
—
Если Андропов положит ему на стол материалы следствия, он нас сдаст за милую душу, Семен!
—
Не обязательно. Может быть, и не сдаст. А если даже решит, все равно, сделает это не сразу. Может быть, подумает, что нас лучше вообще убрать.
—
Ну и что в этом хорошего?
—
Ну, тебя-то, Коля, так просто не уберешь! На Огарева ты как в крепости, там одних стволов побольше чем в Кантемировской дивизии. И менты твои тупые, пока допетрят, что министр их жулик, твой уже след простынет. Да и я для них тоже не подарок, с елки в руки так просто не упаду. Стало быть, какое-то время для отходов у нас обязательно будет…
—
О каких отходах ты толкуешь, Семен Кузьмич?
—
Ох, не лукавь ты со мной, Коленька! А то я не знаю, что на турецкой границе у тебя коридорчик надежный заготовлен! А на румынской даже прогулочный катерок на приколе стоит. Круглосуточно. На всякий случай. Скажи, товарищ Щелоков, а в Швейцарии есть хоть один банк, в котором у тебя не открыт секретный счет? И правильно: такую прорву валюты — и на один счет! Это же курам на смех!..
—
Так и ты, Семен Кузьмич, насколько мне известно, тоже не сидел сложа руки, — саркастически улыбнулся Щелоков, совершенно не удивленный потрясающей осведомленностью первого зампреда КГБ СССР.
—
Что же я, тебя глупее, что ли? — Цвигун с хрустом потянулся и широко зевнул. — Так что, думай, Коля, пораскинь мозгами, может и у тебя возникнет стоящая идея. Возле Новослободской тормозни — я выйду…
11. ВАШИНГТОН. ЧАСТНЫЙ ДОМ В ПРИГОРОДЕ
Февраль 1978 года
…Когда мы вышли из машины — вначале Стеймацки, а вслед за ним я, уже
