жопой!..»
Господи, как же он был прав! В голове у меня еще не отложился короткий диалог Пржесмицкого и Вшолы, а мелкая, противная дрожь уже сотрясала все мое тело, начиная с того самого места, которое так прямо и грубо назвал человек с переломанной судьбой…
Нормальная женщина (а я столько лет причисляла себя к этому благородному, хотя и вечно ущемленному сословию) в преддверии неминуемой стрельбы и сопутствующих матюгов должна была бы тут грохнуться в долгий обморок и очнуться лишь после того, как отгремят выстрелы, отшумит эхо боя и прекрасный офицер Советской Армии нежно возьмет ее на руки, прижмет к своим орденам и медалям и тихо скажет в самое ухо: «Все кончилось, товарищ Мальцева. Мы возвращаемся домой!» Я же только плотно прижала ладонью губы, чтобы дрожь, перекинувшаяся на лицо, не превратилась в оглушительное клацанье зубов. Страшно было до одури, до тошноты. Я понимала, что все мы в этой несуразной «татре» вместе с водителем-молчуном мчимся навстречу коллективной погибели. И не по плану, а как раз наоборот — по причине полного его отсутствия. Машина стремительно неслась сквозь ровный строй польских елей и сосен, и никакой самый завалященький обморок не приходил мне на помощь…
Краешек холодного, бесцветного солнца опасливо, словно нос хулигана в девчачьем туалете, высунулся за моей спиной. «А это значит, — сообразила я, — что мы едем строго на запад. А скажи-ка нам, ученица восьмого класса Мытищинской железнодорожной средней школы имени героев-панфиловцев Мальцева Валентина, какая братская социалистическая страна раскинулась на запад от Польши? ГДР, Иван Тимофеич! Правильно, Мальцева, ГДР. А они суверенные, эти самые Польша и ГДР? Еще какие, Иван Тимофеич! Сувереннее, можно сказать, не бывает! Значит, Мальцева, и государственная граница между ними имеется? А как же, Иван Тимофеич! Что это за суверенность такая, ежели без границ? Без колючей проволоки с электрическим током! Без вспаханной полосы и злобных овчарок! Правильно мыслишь, девочка! А кто же охраняет границу? Пограничники, Иван Тимофеич! Понятно, что не вагоновожатые! Ты мне скажи, какие пограничники? Польские, Иван Тимофеич! Польские и немецкие. Каждые — со своей стороны. А что они защищают? Завоевания социализма, Иван Тимофеич! От кого? От врагов. Дура ты, Мальцева, хоть у тебя и мать еврейка! Если оба эти государства — братские страны народной демократии, то от кого же в таком случае им свою общую границу защищать, а?..
И ведь прав он, старый сухарь и тайный антисемит Иван Тимофеич Горянко, который, по его собственному признанию, географию начал изучать в войну, „с ППШ в руках“. Граница здесь действительно должна быть спокойной. Потому-то мои молчальники и двинулись в эту сторону. Но кто же их опередил? Что за грузовики там впереди? Кого они ищут? Нас? Меня? Но я лично ничего полякам не сделала. Да и немцам тоже. Зато эти…»
«Эти» сидели так, словно им приказали замереть. Каждый занимался своим делом. То есть водитель вел машину, а Пржесмицкий и Вшола молчали.
— Пан Пржесмицкий… — это были мои первые слова после его страшного «тсс!».
— Да, пани?
— Вы не ответили на мой вопрос.
— У вас их столько, что я просто не успеваю.
— Что за слово и на каком языке сказал ваш водитель?
Я увидела, как затылок Пржесмицкого медленно багровеет.
— Видите ли, пани, — осторожно начал Вшола, явно пытаясь разрядить ситуацию, — в свете того, что всем нам предстоит в ближайшие несколько минут, ваш вопрос… э-э-э… не совсем актуален.
— Вы хотите сказать: неуместен?
— Именно это, пани, я и хотел сказать, спасибо.
— А что нам предстоит в ближайшие несколько минут, пан Вшола?
— Как вам объяснить… — Вшола уставился в уже совершенно сизый затылок Пржесмицкого, словно взывая о помощи. Но майор молчал, очевидно приберегая свое красноречие для более подходящего случая.
— Объясните так же вежливо и интеллигентно, как вы умеете, пан Вшола, — грубо польстила я соседу. — И вообще, я уже несколько часов мучаюсь, пытаясь вспомнить: где я могла вас видеть?..
Мне не нужны были никакие ответы, мне вообще все было ясно: нас искали, преследовали, нас уже почти взяли. Какая разница, кто именно перестреляет этих трех мужиков и меня за компанию с ними — поляки, немцы или мои гуманисты-соотечественники?! Единственное, чего я хотела в те минуты, — это разговаривать, общаться, не чувствовать себя в одиночестве. К моему удивлению, приступ страха почти прошел, я чувствовала себя гораздо увереннее. В какой-то момент мне даже показалось, что опасения моих попутчиков преувеличены: таким тихим, спокойным и — по мере того как все вокруг светлело и наполнялось жизнью — безмятежным выглядело шоссе, сжатое стенами густого зелено-белого леса.
— Вы очень мужественная женщина, пани… Вэл, — не оборачиваясь, буркнул Пржесмицкий.
— Откуда вы знаете это имя? — быстро спросила я.
— Вы состоите из сплошных вопросов.
— Так откуда?
— Мне его назвал один человек. Он сказал, что это имя — пароль.
— Пароль для чего?
— Пароль, с помощью которого я могу обрести ваше доверие.
— А кто этот человек?
— Вы его не знаете и не можете знать, — вздохнул майор.
— А зачем вам мое доверие, пан Пржесмицкий?
— Вы — женщина, пани…
— Логично.
— А познакомились мы при несколько… странных обстоятельствах. Счет шел на секунды. Могла возникнуть ситуация, при которой нам была бы необходима ваша помощь… Но вы вели себя весьма достойно.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Вы можете дать мне оружие? — тихо спросила я.
Пржесмицкий резко обернулся.
— Зачем?
— У меня такое ощущение, что все мирные способы разрешения конфликта уже исчерпаны. Я права?
— Отчасти.
— Яснее, пожалуйста. Это очень важно.
— Это касается нас, но не вас, пани.
— Не понимаю…
— Очень скоро мы натолкнемся на патруль, — вдруг быстро заговорил Пржесмицкий. — Я не знаю, кто это будет — пограничники, полиция, армейские части или контрразведка… Прорываться через них — затея, лишенная смысла. С таким же успехом можно пробивать головой бетонную стену — одни шишки и никакого удовольствия…
— На что в таком случае вы надеетесь?
— Я и пан Вшола — офицеры польской контрразведки…
— А я — приемная дочь Михаила Андреевича Суслова.
Вшола прыснул.
— У нас крепкие документы, пани, — не реагируя на мою реплику, продолжал Пржесмицкий. — Учитывая тот факт, что причина такого рода мероприятий в доселе спокойном месте мне известна, то это, вполне возможно, сыграет нам на руку…
— С вами очень приятно беседовать, пан Пржесмицкий, — я безуспешно пыталась придать своим словам хотя бы относительную благожелательность. — Все так понятно, так исчерпывающе…
— Они ищут вас, пани.
— Вы знаете, я догадалась.
— А мы вас уже нашли.
