Первоначально его роль не была ясной, он просто работал в качестве корреспондента «Times», но, все было, конечно, намного сложнее. Послужной список Вильтона, все еще хранящийся в «Times», показывает, что он находился в Сибири по заданию британской военной разведки и с одобрения американского госсекретаря. Бригадный генерал Кокерилл, в военном министерстве, написал редактору «Times», что «цель его поездки — политическая», а из документов министерства иностранных дел следует, что пока Вильтон был в Сибири, ему послали через правительственные каналы ?1100.
Один из самых известных британских агентов в России, Джордж Хилл, позже рассказывал, что Вильтон действительно был британским агентом. Сейчас известно, что один из корреспондентов «Times», был связан с разведкой. Однако Вильтон неожиданно ввязался в конфликт с руководителями британской военной миссии в России, причем так, что разозлил двух генералов, которые потребовали, что бы Лондон отозвал его. Генерал Кнокс, британский представитель в Союзническом штабе в Сибири, был настолько разозлен вмешательством Вильтона в политические и военные дела, что в июне 1919 года он телеграфировал в Лондон: «Я категорически настаиваю, что бы г. Вильтон был отозван». Информаторы министерства иностранных дел характеризовали Вильтона как «неточно описывающего факты», a «Times» даже охарактеризовал своего собственного сотрудника как «не совсем соответствующего стандарту «Times», как с точки зрения политических взглядов, так и по стилю изложения».
Вильтон был тесно связан с контрреволюционными российскими политиками, и написал перед отъездом в Сибирь: «Я связан с определенной российской организацией… и благодаря этому я обладаю исключительными источниками информации».
Испортив отношения с британской командой, Вильтон открыто примкнул к российской контрреволюции, которая в то время побеждала, став фактически сторонником генерала Дитерихса.
Эти двое разделяли взаимную ненависть к большевизму и Германии, но, прежде всего, к евреям, ненависть, отраженную в одной фразе из книги Вильтона, которая рассказывала о судьбе Романовых: «Убийство царя, преднамеренно запланировано евреем Свердловым (приехавшим в Россию в качестве платного агента Германии) и выполнено евреями Голощекиным, Сыромолотовым, Сафаровым, Войковым и Юровским, является актом не русских людей, а этого враждебного захватчика».
Вильтон быстро стал сторонником версии расстрела в Доме Ипатьева, не дожидаясь окончания следствия. Об его журналистской объективности лучше всего можно судить по опубликованному разговору, который у него состоялся с офицером Джозефом Ласье, представителем французского парламента, который приехал в Сибирь с французской военной миссией. Он также проводил расследования судьбы Романовых и сильно сомневался относительно версии расстрела в подвале.
18 мая 1919 года, между ними был горячий спор на Екатеринбургском вокзале, во время которого Ласье выражал скептицизм, в связи с отсутствием каких-либо трупов.
Вильтон проявил замешательство, ушел на некоторое время и затем возвратился, и объяснил, что все тела действительно были уничтожены — огнем и кислотой.
Убедить Ласье не удалось. Тогда Вильтон, еще более разозлившись, прямо-таки поразил своего слушателя, воскликнув: «Командир Ласье, даже если царь и императорская семья живы,
И он сдержал свое слово. В 1920 году было напечатано много статей относительно расстрела в стенах Дома Ипатьева, сопровождаемых ядовитыми антибольшевистскими и антисемитскими комментариями. В своей книге, посвященной военным репортажам, Филипп Книгтлей («Sunday Times») пишет о Вильтоне: «…он поставил под сомнение объективность любого сообщения, по сути войдя в штат одного из белогвардейских российских генералов…, ясно, что его статьи, выражающие мнение различных контрреволюционных российских элементов, сделала его ценность как военного корреспондента фактически нулевой».
Но в 1920 году статьи Вильтона о расстреле Романовых были популярны. Статьи, и более поздняя книга, основанная на них, были главными факторами в распространении версии расстрела Романовых, на территории Великобритании. После войны Вильтон уже не работал в тесном контакте с Соколовым. Такой была атмосфера, и такие были помощники во время работы Соколова в Екатеринбурге.
Тем не менее он всегда считал себя благородным и независимым следователем, который не сомневался в правильности своего пути расследования. Он начал с того, что потребовал увеличения штата и предоставления независимости расследования. Он хотел, чтобы следствие проходило в соответствии с законом, что уже было нарушено сразу же, как только генерал Дитерихс отстранил от следствия следователя Сергеева.
К сожалению, белогвардейское командование не выполнило ни одно из требований Соколова; следствие получило только ограниченные денежные ресурсы и позже, когда эти Деньги кончились, следствие велось на деньги, полученные от матери царя, императрицы Марии Федоровны.
Хотя Соколов работал формально с гражданским министерством юстиции в Омске, не было никакого сомнения в том, что практически рука армии, в виде генерала Дитерихса, жестко лежала на его плече.
Соколов, одетый в гимнастерку цвета хаки и тяжелые ботинки, начал работу весной 1919 года в зеленом железнодорожном вагоне третьего класса, номер 1880, который стал его домом и штабом в течение ближайших месяцев. Возможно, увлеченный расследованием, он даже не осознавал сложную политическую ситуацию, в которой он оказался. Находясь на загроможденном запасном пути в Омске, он начал разбираться со всеми материалами, собранными следствием, полученными от генерала Дитерихса.
Когда Соколов, наконец, опубликовал результаты своего расследования, спустя пять лет, уже в изгнании, он так оценил свою собственную работу: «Я здесь сформулировал результаты успешного судебного расследования. В его основании находится закон, совесть судьи и требования поиска правды».
Все же мы теперь знаем, что Соколов фактически решил вопрос о судьбе императорской семьи прежде, чем он даже нар чал свою работу. Пьер Жильяр встретился с Соколовым в Омске через два дня после его назначения и прежде, чем он уехал в Екатеринбург. Он так описал этот невероятный разговор: «Именно в этот момент я познакомился с Соколовым. Из нашего первого разговора я понял, что в его голове сложилось твердое мнение и что у него не осталось никаких надежд. Что же касалось меня непосредственно, я не мог верить в очень многие ужасы. «Но дети, дети?» Я кричал. «Дети перенесли ту же самую судьбу, как их родители. У меня нет ни тени сомнения относительно этого». «Но тела?» «Именно их мы должны искать, именно так мы должны искать ключ к тайне…». Так, на расстоянии в 400 миль от места преступления, даже до того, как был допрошен единственный свидетель, беспристрастный следователь уже знал то, что случилось, и как он собирался доказать это.
Спустя семь месяцев после того, как исчезли Романовы, когда многие люди все еще были убеждены в том, что большая часть семьи выжила, следствие теперь возглавил человек, настроенный представить происшедшее в Екатеринбурге как убийство.
ПОДОЗРИТЕЛЬНАЯ ТЕЛЕГРАММА
Передайте Свердлову, что все семейство постигла та же участь, что и главу. Официально семья погибнет при эвакуации.
Историческое завещание Соколова всегда было единственным авторитетным источником, на котором основывалась вера в то, что вся семья Романовых была расстреляна большевиками в подвале Дома Ипатьева, а их тела уничтожены. Это утверждение приняло форму книги под названием «Судебное расследование по делу об убийстве Российской Императорской Семьи» (Judicial Enquiry into the Assassination of the Russian Imperial Family). Само название не оставляет у читателя никакого сомнения относительно
