Великий князь Андрей были введены в заблуждение сходством глаз претендентки и царя Николая, ее давнишнего любовника. Но Матильда Кшесинская резко поломала сценарий, и когда был задан ключевой вопрос, последовал неожиданный ответ:
Слышавшие это говорили, что это было сказано тихо, но твердо; затем последовала ошеломительная тишина, прерванная сердитым криком ее сына: «Нет, нет, вырежьте! Вы должны вырезать!» Камеры перестали поворачиваться, но магнитофоны продолжали работать, записывая продолжение. Владимир, говоривший на русском языке, сказал своей матери: «Вы должны говорить только то, что написано». Но его предупреждение опоздало, и его не заметили. Старая дама ничего этого не замечала, и продолжала говорить еще полчаса, утверждая, что претендентка была действительно Анастасией.
Были и другие, кто поддерживал претензии Анны Андерсон. Принцесса Ксения Георгиевна писала: «Ее голос, манеры, лексика и знание языков вполне соответствовали тому образу, на который она претендовала. Одним из убедительных свойств ее личности было внутреннее восприятие ее тождества. Она была всегда сама собой и не давала ни малейшего повода заподозрить ее в актерской игре. В этой связи я наблюдала за ее вкусами, интересами и склонностями, и они напоминали наше семейство, и наше совместное детство… Я твердо убеждена, что претендентка — действительно Великая княжна Анастасия прибывшая из России».
Затем был прусский принц Сигизмунд, сын сестры царицы Ирины, принц Генрих, брат кайзера. Настоящая Анастасия была его кузиной, и они хорошо знали друг друга с детства. Здесь также не обошлось без семейных разногласий: его мать не верила претендентке, а Сигизмунд безоговорочно признавал ее. В 1932 году, когда он получил информацию о том, что к ней нужно относится серьезно, он находился в Центральной Америке. Принц решил послать в Европу список вопросов, которые должны быть заданы Анне Андерсон какой-либо третьей стороной.
Мы получили некоторые из вопросов, ответы на которые, по мнению Сигизмунд а, должны были свидетельствовать о подлинности Анастасии. Он спрашивал, что претендентка говорила при их первой встрече, и когда эта встреча произошла. Она ответила, что это было в 1912 году в Спала, в императорском охотничьем домике, который находился в Польше. Ответ был правильным.
Во-вторых, принц спрашивал, где он жил. Анна Андерсон отвечала, что он жил на квартире барона Фредерика, министра юстиции. Ошибки не было, и Сигизмунд был поражен этим, поскольку это были слишком мелкие факты, которые не публиковались нигде, и об этом знали только близкие люди; и не было никаких причин, для того, чтобы кто-либо запомнил это.
Принц Сигизмунд в конечном итоге сказал, что эти ответы и ответы на остальные вопросы удовлетворили его полностью: «Ответы были вполне правильными и могли быть даны только самой Великой княжной. Это убедило меня…, что [она] — несомненно русская Анастасия».
Недавно принц подтвердил нам, что он посещал Европу в 1957 году и встречался с Анной Андерсон. Непосредственные встречи убедили его, что она была действительно Анастасией. Мы должны отметить, тем не менее, что принц Сигизмунд встречался и с Великой княгиней Ольгой и разговаривал с ней. В результате он остался почти единственным в своей вере.
Кронпринцесса Сесиль была двоюродной сестрой царя и крестной матерью настоящей Анастасии. Она встретила ее как ребенка, который в силу обстоятельств не помнил своего прошлого. Впервые Сесиль встретила Анну Андерсон в 1925 году, когда претендентка выглядела очень плохо и писала об этой встрече: «Я была с первого взгляда поражена ее сходством с матерью царя и самим царем. Но не видела ничего общего с царицей. Но установить ее идентичность не было никакой возможности, поскольку она отказывалась разговаривать. Она казалось полностью отключенной, или из-за упрямства, или из-за растерянности. Я не смогла принять никакого решения».
В 1952 году, после того, как принцесса Сесиль вновь посетила Анну Андерсон, потратив на нее в три раза больше времени, чем при первой встрече, и увидев ее в лучшем со-
В Дело Романовых стоянии, ее отношение к претендентке изменилось: «Сегодня я убеждена — она младшая дочь царя, теперь, когда она постарела. Я не только нахожу ее сходство с матерью, но, я чувствую родство с ней, глядя на ее манеры, на ее обращение с гостями, на ее близкое знакомство и описание людей, с которыми мы обе были раньше связаны».
Это было абсолютным признанием немецкой кронпринцессой личности претендентки. Позже она поздравила претендентку с днем рождения и послала ей шоколад и открытку, которая заканчивалась словами: «Благослови Господь, нежный поцелуй от твоей любящей тети Сесиль».
Из женщины, которую много раз называли мошенницей, Анна Андерсон превратилась в женщину, к которой относились с вниманием члены высших немецких семей, кроме тех, кто формально признал ее, были и другие, которых волновало ее возвращение из Америки в 1931 году. Была благожелательность со стороны второй жены кайзера, Термины, которую называли Феодора, принцессой Реусс, которая наняла ей знаменитого юриста, и Марианна, принцесса Филиппсшаль Гессенская, пригласившая остановится у нее, и позже помогавшая ей в юридических делах. Неудивительно, что Анна Андерсон относилась к кайзеру с уважением.
Ее недоброжелатели воспользовались этим, как доказательством того, что она совсем не Романова, поскольку царь Николай разорвал отношения с кайзером после того, как Германия объявила войну России в 1914 году. Но связь с Вильгельмом и немецкое участие в судьбе Романовых нельзя объяснить так просто. Это сложный и серьезный вопрос, который следует рассматривать отдельно — мы только отмечаем принятие Анны Андерсон одним высокопоставленным немцем, который мог знать, что же действительно случилось в июле 1918 года.
В 1927 году, в самый разгар ожесточенных споров о том, кем была фрау Чайковская, генерал Макс Гофман, который был в годы войны начальником штаба и главным представителем Германии при заключении Брестского мира, заявил, что он убежден, что претендентка была настоящей Анастасией. Об этом же рассказывал один из людей Гофмана барон Маенус фон Браун, отец знаменитого ученого, разработчика немецких ракет, Вернера фон Брауна.
Генерал Гофман умер в июле 1927 года, вскоре после его заявления, так и не успев встретиться с Анной Андерсон. Он говорил: «Я могу и не встречаться с ней. Я и без этого все знаю», как будто он имел информацию, которая была получена много лет назад. Как один из Высшего командования, участвовавший в Брестских мирных переговорах с большевиками, он мог знать, какие меры были предприняты немцами для спасения Романовых. Но тут мы должны остановиться — опубликованные статьи и воспоминания о судьбе русского императорского семейства имеют только одну общую особенность — полное отсутствие информации на эту тему.
Были случаи, когда Анну Андерсон опознали даже не родственники, а люди, которые в прошлом встречались с Анастасией и хорошо ее помнили. Одним из них был Феликс Дассел, офицер, который был ранен в 1916 году, и в течение нескольких месяцев находился в госпитале Царского Села, находившимся рядом с царским дворцом. Госпиталь находился под покровительством Анастасии и ее сестры Марии, которые регулярно посещали раненных. У Дасселя были хорошие отношения с ними обоими, и когда он выздоровел, царица поручила ему охрану дочерей. Когда он узнал о претензиях Анны Андерсон, в Германии в 1927 году, он придумал план проверки, используя свои знания об этом периоде жизни Анастасии. Перед встречей с Анной Андерсон он составил список вопросов и ответов, касающихся деталей жизни в госпитале, о которых могли знать только настоящая Анастасия и Мария. Он сложил все это в конверт и положил этот конверт в сейф герцога Лейхтенбергского, у которого Анна Андерсон в это время жила.
При встрече с претенденткой он задавал ей вопросы, вводя в них преднамеренные неточности, которые она должна была обнаружить и поправить его. Претендентка выдержала это испытание с триумфом. Она правильно определила значение слова «Mandrifolie», как прозвище Марии. Она поправила Дасселя, утверждавшего, что бильярдный стол в Царском Селе был наверху, тогда как он был внизу.
Когда Дассел сказал, что она и Мария приходили в госпиталь каждый день, часто с братом Великим князем Алексеем, она поправила его, сказав, что они посещали госпиталь два-три раза в неделю, и с ними
