хитрость. Она надеется, что, защищаясь, я выдам Пырвана, обмолвлюсь о его похождениях, если таковые имеются. Но разве я могу ей сказать, положа руку на сердце: 'Злата, золотко мое, ты напрасно тревожишься о своей подруге. Пырван действительно очень занят – и на службе, и в спортивном зале. Я поручил ему дело, которое требует вертеться круглые сутки, а в то же время ему приходится напряженно тренироваться, ведь первенство страны на носу, а Косолапый действительно совсем не лежал всю зиму в берлоге. Разве ты не слышала о том, что такое максимальная нагрузка? За полмесяца до соревнований борцу необходимо… и так далее. Ты теперь специалист по художественной гимнастике, пора бы знать о таких вещах. Хотя разве можно сравнить ваши тренировки с нашими? Небо и земля! С наших ребят семь потов сходит, мы через веревочку не прыгаем!' Итак, разве я могу сказать ей все это положа руку на сердце? Не могу! Потому что почти уверен в том, что Пырван стал невнимателен к своему 'прозрачному созданию' из-за Десиславы. Конечно, ничто ему не мешает, проходя мимо дома Росицы, свистнуть ей – бедная Росица и этому была бы рада – однако он, кажется, и на это скупится. Самое ужасное, что во всем этом виноват я один. Как заставил его связаться с Десиславой? А ведь он старался отвертеться, знал свое слабое место, предвидел, что не сможет долго противиться соблазну. Тем более, что он на себе испытал, как сладок этот запретный плод. Да, я виноват! Спокойно мог бы поручить это дело кому-нибудь другому. Ведь понимал же я, каким испытанием это будет для Пырвана (как-никак мы оба мужчины), однако желание оказаться в этом случае в роли наблюдателя одержало во мне верх. И вот что из этого вышло: Росица, бедная, ходит как в воду опущенная, не в силах скрыть своей тоски. Злата постоянно меня пилит и грозится нажаловаться заслуженному тренеру, а если и это не поможет, то пусть Пырван имеет в виду, что ему придется иметь дело с ней самой. Что до Пырвана, то он, кажется, понимает, какие тучи сгущаются над его головой, однако молчит как рыба и ничего не предпринимает, чтобы помочь мне выпутаться из этого неловкого положения, вынуждая меня играть роль моралиста, которая всегда была мне противна.
– Давай поговорим как мужчина с мужчиной, – начал я без обиняков. – Какие у тебя отношения с Десиславой? Между вами что-нибудь есть?
Пырван покраснел.
– А почему вы меня спрашиваете? Вам не кажется, что это обидно?
– Почему ты бросил Росицу? Это правда?
– Это она вам пожаловалась? – удивился он. – Нет.
– Ребячество! Вовсе я ее не бросал, вы же сам знаете, что у меня времени нет. Впрочем, я сам виноват – приучил ее к тому, что мы каждый день видимся.
– Но она себе места не находит. Не забывай – у женщин в этих делах нюх особый. Она недавно у нас была. Я с первого взгляда понял, что с ней что-то неладно. А что обычно заставляет страдать молодых девушек? Поэтому я и решил тебя расспросить.
– Нет у меня ничего с Десиславой, – повторил Пырван. Он на миг запнулся, думая, стоит ли продолжать. – Нет и быть не может.
– Я спрашиваю на всякий случай. Чтобы там ни говорили, а Деси женщина хоть куда!
– Мне кажется, я лучше ее знаю.
– Я не говорю сейчас о ее душевном мире.
– Весь ее 'душевный мир' у нее на лбу написан. Совсем пропащая! Раз уж может и с Половянским путаться…
– Этого я гоже не одобряю, но ты, по-моему, чересчур строг…
– Я то же самое думаю и по поводу Чамурлийского.
– То же самое? А ты не слишком торопишься?
– Нет, как раз наоборот.
– Я пока в этом не уверен, но, как говорится, поживем – увидим… Значит, я могу быть вполне спокоен?
– Если вы имеете в виду Десиславу – да. Работа есть работа.
– А Росица?
Пырван опустил голову и долго не поднимал ее. За это время я успел представить себе всю историю их отношений. Впервые он увидел ее или в спортивном зале, или по телевизору и, наверное, подумал, что как раз такая девушка ему и нужна – красивая, чистая, добрая, спортсменка. Единственное, к чему она стремится, – это быть первой. Остальное ее не интересует. Была ли их первая встреча случайной, судить не решаюсь, однако его догадки уже тогда подтвердились. С ней мне будет спокойно, решает Пырван, спокойно и хорошо. Они начинают встречаться. Сначала будто понарошку. 'Во сколько у тебя тренировка? В шесть? Я за тобой зайду'. 'Хочешь, сходим в кино?' 'Хочу, но мне нужно не позднее половины десятого быть дома'. 'Хорошо'.
Проводы до парадного, разговоры о соперниках, о тренерах, о товарищах по команде. 'Ты меня не слушаешься, я же тебе сказал, чтобы ты не боялась! Почему ты этого не сделала? Подумаешь, окажешься на третьем месте! А если бы ты сделала, как я тебе советовал?' Постепенно более сильный берет верх в отношениях. Росица смотрит на него все более влюбленными глазами, его же взгляд слишком спокоен и зачастую рассеян. Не так ли, Пырван? Да, ты всегда был с ней мил и внимателен, но разве это значит, что ты ее по-настоящему любишь? Ты об этом не думал. Только теперь стал задумываться, когда… Как ты считаешь, в чью пользу будет сравнение? В ничью? Так надо понимать твое молчание? Что же ты дальше собираешься делать? Сможешь ли ты найти в себе силы честно признаться во всем Росице? Ведь она, наверное, так хочет выйти за тебя замуж, только об этом и мечтает. Ничего – она поплачет месяц-другой, и все у нее пройдет, и никогда она не вспомнит тебя дурным словом. Ну, что? Сможешь ты найти в себе силы? Нелегко, да? Тебе ее жалко. Да, кто из нас мужчин может равнодушно смотреть на женские слезы; мы ведь люди жалостливые и часто заблуждаемся, приписывая себе чувства, которых не испытываем. Однако прятаться еще подлее! – А что Росица? – спросил я.
Пырван наконец взглянул на меня. В его глазах я прочел просьбу понять его и постараться ему помочь.
– Про Росицу я не знаю… – сказал он тихо.
Чем я мог ему помочь?.. Я попросил Злату не вмешиваться, пусть сами разбираются. Нет, никакая другая женщина здесь не замешана, все гораздо сложнее.
Злата задумчиво покачала головой и притихла, даже перестала меня пилить, что с ней случается крайне редко.
Четыре часа утра. Отличное время для рыбалки! У подъезда меня ждет 'Москвич'. Заспанная Злата показалась из комнаты: 'Ненормальный! Хоть бы ловил чего'. Я чмокаю ее в щеку и бегу на кухню. Нет, пожалуй, для кофе у меня нет времени. Выхожу с пустыми руками – рыболовные снасти остаются на кухонном шкафу, удочка упирается в потолок, и краешек вот-вот обломится. Я сажусь в машину, и мы трогаемся. Да, если бы мы арестовали Половянского, как настаивал Пырван, то этого бы не случилось. Сигарета снова кажется мне горькой. В последнее время это со мной часто случается. Где же Пырван? Может быть, сначала за ним заехать? Шофер резко взял поворот. Засвистели шины. Превышаем скорость. Капитан возвращается, я уже издалека вижу, как он пожимает плечами. Пырван, по словам его хозяйки, сегодня дома не ночевал. Все! 'Москвич' минует центральные улицы и со скоростью свыше ста километров в час летит по загородному шоссе. С обеих сторон нам вслед машут зеленые ветки деревьев. Мы оставляем машину на обочине и углубляемся в лес. Ботинки сразу намокают от росы. В кармане у меня пистолет, словно кусок железа, нарочно подсунутый каким-то глупым шутником. Мы сбавляем шаг…
Половянский был убит ножом. Удар – сильный и точный – пришелся как раз между лопатками, чуть левее позвоночника. Смерть наступила мгновенно. Предполагаемое время убийства – час ночи. Труп найден под кустом, лицо его повернуто в сторону – как будто Половянский что-то искал в кустах и на секунду повернулся, чтобы сказать своему спутнику, что ничего не нашел. Его бумажник, часы, кольца и очки исчезли.
Грабеж или что-то еще? – спрашивал я себя, вглядываясь в искаженное предсмертной улыбкой лицо Половянского.
Лицо его, как это часто случается, когда человек переходит в мир иной, изменилось к лучшему – острый нос придавал ему выражение утонченного благородства, темные, нечетко очерченные губы подобрались и уже не выглядели так, будто он только что ел шоколад. Теперь на них застыла улыбка. Много забот я вам создал, говорила она, простите. Теперь я к вашим услугам. Можете спрашивать…
