останутся лишь пансион и человек Целлариуса в казино. Чем вызвано указание Кальтенбруннера?
Шлоссер снял телефонную трубку и попросил соединить с Берлином.
— С добрым утром, господин адмирал, — сказал Шлоссер, услышав чуть хриплый голос Канариса. — Как вы себя чувствуете, господин адмирал? Нет, у меня без изменений. Услышав по радио, что в Берлине предстоят дожди, решил справиться о здоровье. Отличная погода? О нашей этого не скажешь. Мой сосед сидит дома, боится ветра. Сегодня утром подуло с моря, дождь и ветер. — Шлоссер вежливо рассмеялся. — Спасибо. Я тоже жду хорошую погоду, господин адмирал. Вам кланяется фрегатен-капитан Александр Целлариус, он как истинный моряк не покидает судно ни в какой шторм. Спасибо, господин адмирал, спасибо. Поклон и наилучшие пожелания семье. Хорошо, буду звонить ежедневно. Хайль Гитлер! — Он повесил трубку.
Шлоссер подошел к зеркалу, оглядел себя, неодобрительно покачал головой. Необходимо отвыкать от штатского костюма. Сейчас в Таллинне немец в штатском, точнее, в костюме, сшитом у лучшего берлинского портного, слишком обращает на себя внимание. Он переоделся в общевойсковой мундир с майорскими погонами, решил пройтись по городу, заглянуть в офицерское казино, проверить, исправно ли работает «фотоателье» на улице Койдула.
Когда Шлоссер отправился проверять свои ловушки, Скорин в расстегнутом мундире стоял у окна, а хозяин комнаты, которую только что снял капитан вермахта, пятился к двери и, подобострастно улыбаясь, говорил:
— Желаю хорошего отдыха, господин капитан. — Он споткнулся о стоявший у двери чемодан, еще раз поклонился и вышел.
Скорин несколько секунд смотрел в окно, затем распаковал чемодан, переоделся в респектабельный, неброский штатский костюм, добротный плащ и шляпу. В маленький чемоданчик он уложил седой парик, вылинявший плащ и шляпу с потрепанными обвислыми полями, с сожалением поставил трость в угол и, взяв чемоданчик, вышел на улицу.
Пройдя несколько кварталов, Скорин — энергичный преуспевающий коммерсант средней руки — отыскал объявление о сдаче квартиры и вскоре уже в сопровождении хозяина осматривал небольшую уютную квартирку в районе Пелгулин.
— Подходит, — решительно сказал он, вынимая бумажник. — Я уеду на несколько дней, получите, милейший, аванс. Я буду много ездить, мало здесь жить. Вы получили выгодного жильца, — говорил он быстро, держался развязно, совсем не походил на молчаливого и медлительного капитана Кригера. — Время — деньги, дорогой хозяин. Война заставляет нас шевелиться. Выгодная сделка сегодня — завтра может обернуться сплошным убытком.
— Но, господин… — Хозяин пересчитал полученные купюры. — Здесь только…
— Верно, шельма! — Скорин рассмеялся, хлопнул хозяина по животу. — Ты хотел меня обмануть? Прячь деньги, пока я не передумал. — Он взял хозяина под руку, вывел из квартиры, заперев ее, положил ключ в карман.
Итак, проблема жилья решена. В скромной комнате поселится капитан Кригер, в изолированной квартире станет жить преуспевающий коммерсант Келлерман. Здесь же будет храниться рация разведчика Скорина.
Высокая стройная блондинка, торговавшая цветами в киоске напротив вокзала, явно пользовалась успехом у проходивших мимо офицеров. Скорин долго выбирал маленький букетик ландышей, затем долго рылся в карманах в поисках мелочи, смотрел на девушку холодно, без улыбки. Заплатив за цветы, спросил:
— До какого часа мадемуазель торгует?
— До десяти, — с дежурной улыбкой ответила девушка.
Скорин отошел от киоска. Молоденький лейтенант-танкист занял его место и начал беседовать с цветочницей, как со старой знакомой. Скорин оглядел многолюдную площадь, нюхая букетик, не торопясь пошел в сторону городской управы.
Когда часы на площади начали бить пять, двери управы распахнулись, служащие стали торопливо выходить на улицу. Скривив широкое лицо в гримасу недоверия и брезгливости, с потрепанным портфелем в руке появился толстяк полицай. Не оглядываясь, не обращая ни на кого внимания, он терпеливо дождался трамвая. Так же терпеливо трясся в нем несколько остановок. В нескольких шагах от полицая, погруженный в свои мысли, ехал Скорин. На полицая он даже не смотрел, хотя думал только о нем.
Мужчина или женщина? К кому идти на связь? Больше доверия вызывал мужчина, но цветочница удобнее для дальнейшей работы. К ней легко подойти, не вызывая ни у кого подозрения.
В который раз Скорину предстоял выбор, от правильности которого зависели судьба операции, его жизнь.
Наконец полицай вышел, поднял воротник форменной шинели и тяжело зашагал по узкой улочке. Навстречу ему шла пожилая женщина с кошелкой. Увидев полицая, она перешла на другую сторону и, когда он уже не мог ее видеть, посмотрев ему вслед, беззвучно выругалась. У изгороди, огораживающей маленький покосившийся домик, полицай долго возился с ключами и гремел засовами, прошел во двор, и вскоре одно из окон распахнулось. Ничто не говорило об опасности. Окинув взглядом безлюдный переулок, Скорин пошел от домика, от окна с белыми занавесками. Все спокойно, но цветочница удобнее. Пожалуй, лучше обратиться к ней. Сначала, конечно, проверить.
Через три квартала Скорин оказался на широкой улице, по которой с лязгом и грохотом двигалась колонна танков. Немногочисленные прохожие теснились к стенам домов, понуро опустив головы. Вид этих людей диссонировал с бравурным маршем, доносившимся из репродуктора.
Скорин тоже остановился, оглядел «зрителей». Лишь некоторые из них приветствовали танковую колонну. Какой-то мужчина случайно встретился взглядом с немецким офицером, тотчас робко махнул рукой, изображая приветствие, но сосед, стоявший к Скорину спиной, сердито толкнув этого мужчину, ударил его по руке.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Скорин выжидал. Шлоссер в Таллинне, Симаков в Москве ждали его позывных. Трудно было сказать, кто из них больше нервничал. Над Шлоссером сгущались тучи недоверия, которые вот-вот могли разразиться карающими приказами.
Симаков, хотя и знал уже осторожный характер разведчика, не ожидал, что первая шифровка так задержится. Они не обусловливали точных сроков. Скорин должен действовать, исходя из ситуации. Но при нормальном течении событий Скорин должен был уже получить рацию, следовательно, сообщить в Центр о прибытии. Майор госбезопасности терпеливо ждал, думая о разведчике, волнуясь за него.
В тот вечер, когда Скорин «провожал» полицая, в Москве шел дождь. Симаков, стоя у окна, провел ладонью по мокрому стеклу, но капель, естественно, не стер. По Лубянке шли озабоченные люди. Хотя бомбежки заметно сократились и сирена лишь изредка подавала свой загробный голос, люди, изредка поглядывая на небо, убыстряли шаг.
— Разрешите, товарищ майор? — В дверях появился шифровальщик, пересек кабинет и протянул Симакову скромную конторскую папку.
Майор быстро подошел к столу, мельком взглянул на стенные часы, которые показывали без одной минуты десять, и стал просматривать полученные телеграммы. Шифровальщик негромко сказал:
— Из Таллинна ничего.
Майор не ответил, но движения его стали медленнее, а лицо равнодушнее. Он расписался в принесенной шифровальщиком книге, кивнул — мол, можешь идти, закрыл папку и задумчиво посмотрел на темное мокрое окно. Что в Таллинне? Оставалось только ждать.
Скорин не думал о начальстве, забыл даже о жене и сыне. Предстояло сделать очень серьезный шаг в операции. Он не мог решить, в какую сторону этот шаг сделать. Понимая, что имеет дело с подпольщиками, а не с профессионалами, он боялся поставить под удар операцию.
Скорину цветочница чем-то не нравилась. И он вновь не назвал пароль, купил букетик ландышей.
