видеть этих людей? — Он сделал рукой неопределенный жест.
— О чем вы говорите! Только для офицеров!
— Отлично! — Скорин переложил сверток в левую руку и, прихрамывая, зашагал рядом с новыми знакомыми.
— Ранение, господин капитан? — деликатно спросил лейтенант. — Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, лейтенант. Уже прилично, — ответил Скорин. Вскоре он входил в казино, не подозревая, что данное заведение организовано специально для него.
Когда они садились за столик, у стойки барон Шлоссер, по чьему приказу было открыто казино, получал у бармена свой вчерашний выигрыш. Выложив перед Шлоссером аккуратную пачку денег, бармен сказал:
— Вы всегда выигрываете, господин майор! Вам везет!
Шлоссер не ответил, дал бармену несколько марок, остальные деньги спрятал в бумажник и повернулся лицом к залу. Узнав Шлоссера, Карл Хонниман вскочил, барон небрежно кивнул, скользнул равнодушным взглядом по Скорину, вышел на улицу. Скорин узнал его сразу. Так вот каков барон в действительности! Наблюдая сквозь стеклянную дверь, как Шлоссер садится за руль лакированного «хорха», Скорин спросил:
— Большая шишка?
— О, да! — Гестаповец поднял глаза к потолку, сидевший рядом Курт наступил ему на ногу, и гестаповец замолчал.
Принесли пиво, новоиспеченные друзья выпили. Гестаповец неожиданно замолчал. Скорин был уверен, что, гестаповец его сразу узнал, но ему невыгодно показать это. Значит, следует напомнить. Воспользовавшись тем, что Курт отошел к стойке, Скорин отставил пустую кружку и сказал:
— Форма танкиста вам идет больше.
Шлоссер приехал в свое бюро в хорошем настроении. Оно быстро испарилось, когда он узнал, что расшифровать радиограмму пока не удалось. Он долго стоял у окна в своем кабинете, рассматривая текст, две строчки из пятизначных чисел.
Возможно, работала рация подпольщиков. Очень короткое сообщение, походке на уведомление о прибытии. Но не выдает ли он желаемое за действительное? Опять ждать? Сейчас необходимо сосредоточить все внимание на вновь прибывших в Таллинн офицерах. Шлоссер не сомневался — русский наденет немецкий мундир. Штатскому труднее искать подходы к абверкоманде. Каким образом можно быстро направить в Таллинн офицера? Под каким предлогом? Проще всего — отпуск. Легче документировать командировку и проверить легче. Почему немецкий офицер проводит отпуск не в Германии, а в Таллинне? Какая может быть создана легенда?
Размышления разведчика были прерваны приходом Маггиля.
— Добрый день, Франц, — продолжая думать о русском разведчике, сказал Шлоссер.
— Здравствуй, Георг, — недовольно пробурчал Маггиль. — Когда у нас неприятности, мы идем к друзьям. — Швырнув фуражку и перчатки на диван, он начал стаскивать мокрый плащ.
Шлоссер незаметно убрал бланк с радиоперехватом и бесстрастно наблюдал за взволнованным гостем.
Маггиль, наконец справившись с плащом, стал широкими шагами расхаживать по кабинету.
— Эстонские свиньи! Кто мог ожидать от них такай хитрости?
— Партизаны? — вежливо осведомился Шлоссер.
— Что я теперь сообщу в Берлин? И надо же, чтобы девчонка сбежала в отсутствие штандартенфюрера! Конечно, старый хрыч развлекается в Берлине, а я должен здесь…
— Ты сердишься, Франц, значит, ты не прав.
— Опять вспомнил покойников! — Маггиль остановился напротив Шлоссера. — Между прочим, Георг, ты виноват, что я влип в историю с радисткой.
— Возможно, Франц, возможно, — философски произнес Шлоссер, разглядывая перстень на своей холеной руке. При слове «радистка» он быстро взглянул на Маггиля, затем снова на перстень.
— Возможно, я и виноват. Не грешат только дети, Франц. Но если ты хочешь получить совет или помощь, то расскажи, что произошло.
— Ты будешь надо мной смеяться…
— Не исключено. — Шлоссер взглянул на растерянного Маггиля, улыбнулся: — Так что радистка?
— Две недели назад я получил сообщение, что одна эстонская девчонка прячет у себя в доме рацию. Я собрался идти к тебе, но раздался звонок из Берлина…
— Мне тоже вечно звонят не вовремя, — перебил Шлоссер. — Ты рассказал о рации, тебе посоветовали не посвящать абвер, действовать самостоятельно. Дальше.
— Георг, приказы не обсуждаются!
— Я тебя обвиняю? — Шлоссер откинулся в кресле, изобразил на лице сочувствие.
— Я решил, что рация может предназначаться русскому разведчику, которого ожидаешь ты. Установив за девчонкой наблюдение, стал ждать. Хотел сделать тебе сюрприз, Георг.
— Обожаю сюрпризы. — Шлоссер усмехнулся.
— Две недели девка гуляла на глазах у моих людей. Я думал, что вот-вот заполучу для тебя русского. Вчера она исчезла. — Маггиль махнул рукой. — Сегодня я приказал обыскать ее дом. Обшаривая подвал этой потаскухи, пятеро моих парней взлетели на воздух.
— Какая неосторожность! — Шлоссер покачал головой. — А рация?
— В подвале и хранилась рация, они открыли ящик и… — Маггиль щелкнул пальцами. — Я собирался ехать на обыск сам, лишь случай спас меня.
— Да здравствует Его Величество Случай, Франц! — Шлоссер ликовал. Лучшего подарка Маггиль сделать ему не мог. Вот оно, доказательство, что русский разведчик прибыл в Таллинн. Можно сообщать адмиралу о перехваченной шифровке, получить передышку. Барон смотрел на гестаповца с нескрываемой симпатией. Теперь, дорогой Франц, ты у меня в руках.
— Все шутишь, барон! — Маггиль сморщился. — Что теперь делать?
— Видимо, ждать. Терпение, мой друг, основная добродетель разведчика, — философствовал Шлоссер. — Видишь ли, Франц, тебе надо привыкать к мысли, что русские не глупее тебя, мой друг, хотя они не принадлежат к великой арийской расе… Чтобы тебе не было слишком обидно, можешь называть их ум звериной хитростью. — Шлоссер улыбнулся. — Ну, что ты повесил голову, Франц? Ты же знаешь, Гейдрих скончался эти чешские бандиты доконали его. У Кальтенбруннера масса своих забот, ему не до твоих неприятностей. Сообщи, что девчонка подорвала себя, рацию и ребят…
— Думаешь? — Маггиль поднял голову. — А ты скажешь Целлариусу, чтобы он не докладывал Канарису?
— Решись — и ты свободен, — ответил Шлоссер.
— Опять какой-нибудь грек? — Маггиль взял из лежащего на столе портсигара сигарету, прикурил, подозрительно посмотрел на Шлоссера. Ты поговоришь с Целлариусом?
— Ты непоследователен, мой друг. Сначала ты скрываешь от меня рацию, хочешь все сделать за моей спиной. Затем, сославшись на распоряжение Берлина, отказываешь в помощи. А теперь… — Шлоссер недоуменно поднял брови, и серые глаза еще больше вытянулись к вискам. — Я не поклонник односторонних обязательств.
Маггиль встал, несколько минут молча расхаживал по комнате. Шлоссер сидел, откинувшись, безучастно поглаживал усы и походил на хорошо пообедавшего человека. Он обдумывал, как повести себя с гауптштурмфюрером. Докладывать о происшествии невыгодно: Маггиля могут снять, а кого пришлют на его место?
— Кого могут прислать на твое место, Франц? — Он задал этот вопрос вслух.
— Что? — Маггиль остановился, через стол перегнулся к Шлоссеру. Что ты сказал? Из-за какой-то сопливой девчонки меня снимут?
— Не исключено, — равнодушно ответил Шлоссер и зевнул. — На фронт могут и не послать. Мне не известно твое положение в партии. — Он посмотрел в покрасневшее лицо гауптштурмфюрера. — Ты удивлен, Франц? И я удивлен, удивлен твоей недогадливостью. Сядь, не бегай по кабинету. — Шлоссер замолчал, подождал, пока Маггиль усядется в кресле напротив. — Кальтенбруннер ведет борьбу против
