мягко выражаясь, недолюбливали структуры НКВД, МГБ, КГБ, ФСБ – какой аббревиатурой это славное ведомство ни обозначь. Стоит отметить, что такое отношение характерно не только для России. Во все времена и во всех странах, с тех пор как появилась криминальная и тайная полиции, первая относится ко второй с плохо сдерживаемой неприязнью.
ФСБ, в свою очередь, недолюбливает ментов. Словом, две эти мощные службы живут как кошка с собакой. Скажем, источники информации друг от друга они секретят, а любые попытки наладить скоординированные действия двух этих ведомств неизменно с треском проваливались. Во времена Чурбанова дело доходило до прямого противостояния.
– Сразу после победы, уже в июне, – продолжил Петр Николаевич, – Таганцев получает десять лет лагерей. Гаранин вам не говорил, что я попросил его выяснить, по какой статье и с какой формулировкой обвинения?
– Не успел, видимо, – ответил Гуров. – Речь об этом не зашла, нам малость не до того было. Ну, о наших со Стасом свершениях и достижениях разговор впереди. Он выяснил? Однако… Нехилые возможности у твоего знакомого!
– Он все же старший советник юстиции при Верховном суде России, – пожал плечами Орлов, – и в Минюсте фигура не из последних, хоть довольно молод. Кроме того, смерть Трофима Ивановича очень его задела. Выяснил и очень быстро. Он звонил мне как раз перед встречей с вами в ботсаду. Так вот, статья, как и следовало ожидать, пятьдесят восьмая. Она была безразмерная, но и пункт вполне обычный: 1«б», шпионаж. А вот формулировка обвинения вызывает некоторое изумление. Потому что Таганцев обвинялся в шпионаже в пользу не Германии, как можно было бы предположить, а Великобритании.
– Английский шпион? – удивился Лев. – Надо же, прямо как Лаврентий Павлович Берия восемью годами позже.
– То-то и странно, что в сорок пятом, – задумчиво произнес Орлов. – Причем еще до памятной Фултонской речи Черчилля, когда мы с англичанами еще союзниками были.
– Будет вам! – махнул рукой Крячко. – В те годы его вполне могли как австралийского шпиона посадить. Или папуасского.
«Вообще-то да, – подумал Гуров. – Могли, тут Станислав прав. И все же… Почему именно английский? Меня это настораживает!»
Это ощущение настороженности тоже легло в ту подсознательную копилку впечатлений и не до конца оформившихся мыслей, чтобы потом, возможно, пригодиться в нужный момент, кинуть свет на новые факты, посмотреть на них под неожиданным углом.
– Отбывал он срок в одном из колымских лагерей, – продолжал меж тем генерал Орлов, – и вышел не по бериевской амнистии, а позже. Когда самого Лаврентия отправили к праотцам. Дальше его следы теряются, но в Москву – а до войны он жил в столице – Таганцев вернулся недавно, около двух лет назад. Купил квартиру и зажил один. Овдовел, насколько мне известно, рано. Помнится, что-то он такое говорил… Чуть ли не родами его жена умерла. Точно знаю, что в Питере у него внук. Он, кстати, квартиру и унаследует. Да, я помню о твоей просьбе, Лева. Завтра обязательно отправлюсь на кладбище, встречусь с внуком, поговорю с ним. Может быть, дед что-то ему рассказывал? О войне, о лагере… По крайней мере, внук должен знать, где жил Таганцев до того, как переехал в Москву и чем занимался.
– М-да, покамест мы знаем о Таганцеве очень и очень немного, – резюмировал Гуров. – Хоть есть в его личности что-то загадочное, правда? И о мотиве его убийства по-прежнему даже предположений не имеем. Если исключить маньяков и подобную им публику, то какие вообще могут быть мотивы у убийства? Корысть. Аффект, скажем, убийство из ревности. Шантаж и попытка уклониться от шантажа. Затыкание рта нежелательному свидетелю. Месть. Бытовуха, скажем, повздорили во время совместной пьянки, но здесь явно не она. Все остальное подходит.
– Кроме ревности, – усомнился Крячко. – И прочих аффективных состояний. Какая ревность в таком возрасте?
– Э-э, не скажи! – возразил Лев. – Чего только не бывает. Ему же не всегда было восемьдесят с лишним, а о его прежней жизни мы ничего не знаем. Почти ничего. Может и такая ниточка из прошлого тянуться.
Вновь зазвонил внутренний телефон. Орлов снял трубку, некоторое время внимательно слушал, затем сказал:
– Что ж, хорошо. Все материалы перебросьте на мой компьютер, в кабинет. Распечатайте его фотографию, из последних. Найдите тех парней, которые были свидетелями убийства. Что значит «как»? Вы не в детском саду работаете. Свяжитесь с Тимирязевским райотделом, у них должны быть адреса. Тем более что тимирязевцы этих ребят задерживали и прессовали. Предъявите парням фотографию, понятно, что в ряду других. Правда, было темно, но вдруг да опознают одного из нападавших. И еще. Полковник Гуров доставил вещественные доказательства по этому делу, они внизу, у Харченко. Сравните дактилограмму трупа с отпечатками на ноже. Отпечатки смазанные, но вы уж постарайтесь. Действуйте.
Затем генерал повернулся к сыщикам:
– Это я для пущей уверенности, хоть у меня и так сомнений практически нет. А ты молодец, Лева! Действительно, мордовские лагеря. По ножу догадался? Я так и думал. Сейчас посмотрим, что там за фрукт сегодня пулю в голову получил.
«Фруктом», которого застрелили сегодня на углу 1-й Останкинской и Ботанической улиц, оказался Сергей Николаевич Слонов по кличке Хобот. Тридцать три года. Две ходки, первая, еще по малолетке, за вымогательство и незаконное ношение огнестрельного оружия, вторая – за групповой вооруженный грабеж. Этот срок он как раз и отбывал в Мордовии, в ИТК строгого режима № 111/15. На свободу вышел два года тому назад. Видимо, в зоне свел обширные и весомые знакомства с авторитетами, потому что, освободившись, бог весть каким макаром сумел легально прописаться в Москве. Петр Николаевич, прочитав на экране монитора такое, только головой покачал. Вот вам и непроницаемость столицы для криминальных элементов!
Последние два года – была такая оперативная информация – Хобот прибился к останкинской ОПГ, организованной преступной группировке. Конечно, на первые роли Слонов не тянул. Но и не «бычок», не криминальная пехота. Так, среднее звено.
Около получаса генерал Орлов, Гуров и Крячко внимательно изучали полученные данные. Перед ними стояла задача: попытаться вычислить второго участника нападения на Трофима Таганцева, используя то, что стало известно о первом, о Хоботе. Исходная посылка была такой: вряд ли два негодяя впервые встретились восьмого мая в ботаническом саду. Почти наверняка они были знакомы и ранее. Мало того, имелись весомые шансы на то, что оба принадлежали к одной преступной группировке, к останкинской. Недаром ведь убийство Таганцева произошло на территории, которую контролировали именно они. Было, правда, одно весомое «но». Шероховатость, несообразность, о которой первым сказал Гуров.
– Останкинцы, – задумчиво произнес Лев, после того как они вернулись к столу. – Вот что меня настораживает: заказные убийства – это совершенно не их профиль!
– Это, пожалуй, верно, – согласился Орлов. – Наркота, проституция, игорный бизнес, транзит паленого ингушского спирта… Что еще?
– Вымогательство, как водится, – дополнил своего шефа Гуров. – Отмывка денег, разборки с конкурентами… Измайловцами, прежде всего. Но заказухи?.. Не припомню, чтобы они в таких делах светились!
– А не может это объясняться… – неуверенно начал Крячко.
– Тем, что Слонов взял заказ сам по себе, вне группы, – закончил за него Гуров. – Может быть. Скорее всего, так оно и есть. Захотел, так сказать, подкалымить на стороне. Пожадничал. За такую самодеятельность могли наказать и свои.
– Только не так, – решительно возразил Петр Николаевич. – Не стали бы останкинские братки нанимать киллера со снайперкой. Решили бы вопрос проще и куда дешевле. Как бы нам узнать поточнее, на себя Хобот работал, или тут все же задание от верхов банды? Почти наверняка – первое. Иначе, откуда бы предполагаемому заказчику знать конкретного исполнителя, в данном случае – Слонова?
– Поточнее, говорите? – тихо, словно обращаясь к самому себе, прикидывая что-то, сказал Станислав Крячко. – Можно и поточнее. Есть у меня один человечек среди останкинцев. Для милого дружка – хоть
