арестовывавшему его офицеру. Десяток сопровождавших его бедуинов были полностью разоружены, после чего им позволили пополнить запасы воды и отпустили, пригрозив, что, если они появятся снова, их немедленно убьют.
На Сельзника надели наручники, отвели к Жоберу, и они долго и пристально смотрели друг на друга. Солдаты и другие офицеры, почувствовав напряженность момента, один за другим покинули помещение, падре Хоган последовал их примеру.
— Невероятный поворот судьбы, — заговорил наконец Сельзник. — У двух песчинок на разных концах пустыни было больше шансов встретиться, чем у нас.
— Это не так, Сельзник. Я арестовал вас, потому что знал о вашем продвижении по дороге на Себху, у меня есть мощный радиопередатчик.
— Радиопередатчик? — повторил Сельзник и ухмыльнулся: — Но тогда… это была нечестная охота, Жобер. Вы осквернили последнюю территорию, где человек еще мог быть свободен, как рыба в воде и птица в небе.
— Свободен убивать, красть, предавать.
— Свободен — и точка, — отрезал Сельзник.
Они двинулись в путь в тот же день, без промедления, и полковник Жобер вернулся на свое место во главе колонны. Падре Хоган подъехал к нему:
— Что вы намерены делать с Сельзником?
— Вы, вероятно, ожидали увидеть расстрел без суда и следствия? Я офицер, а не палач. В пяти днях пути отсюда находится редут, до которого мы сможем добраться, немного отклонившись от курса. Его используют как хранилище припасов и воды для наших войск, проходящих по этой территории. Обычно там расквартирован небольшой отряд. Я сдам им Сельзника, и мы сможем продолжить свой путь спокойнее и быстрее. Через две недели будем в Песках призраков, а он предстанет перед военно-полевым судом… И еще неизвестно, не окажется ли его участь лучше нашей.
Они двинулись дальше, на юг, перевалили через скалистый хребет, поднимающийся из песка, и поехали по бескрайней хамаде,[25] плоской и выжженной, поросшей чахлым кустарником. На четвертый день они наткнулись на вади, и Жобер велел идти по его руслу.
Во время перехода он всегда приказывал снимать с Сельзника наручники, чтобы тот мог отмахиваться от мух и оводов, следовавших за их отрядом и мучивших людей, лошадей и верблюдов.
Вечером пятого дня на горизонте показался редут. Низкая каменная стена и знамя, неподвижно висевшее на древке из акации. Он был очень маленьким, и лишь один из трех отрядов смог там разместиться. Остальные разбили лагерь снаружи.
Странный сумрачный свет, словно колпак, висел над этим совершенно пустынным местом. Сельзника привязали к шесту и дали ему одеяло, чтобы он мог укрыться от холода наступающей ночи. Полковник Жобер вошел в домик, служивший командным постом, — лачугу без окон и дверей: повсюду лежала пыль, посредине стоял стол с пожелтевшими бумагами, в шкафу лежали две книги с обложками, сморщившимися от жары, — царство насекомых и крупных жужелиц, спешивших в укрытие при внезапном вторжении чужака. Он вышел из этого мрачного помещения и побрел по пустыне, чтобы развеять напряжение и беспокойство, а когда вернулся, его люди уже поели и легли спать, побежденные усталостью, но Сельзник еще бодрствовал.
— Трудно найти сон, коллега? — насмешливо спросил он.
— Не называйте меня так, Сельзник. Вы — дезертир и убийца. У нас нет ничего общего, кроме формы, которую вы обесчестили и которую я собственноручно сорвал бы с вас, если б мог.
Сельзник усмехнулся:
— Хорошенькая неожиданность, правда? Здесь нет ни единой живой души. Что вы намерены со мной делать? Именно эта дилемма и не дает вам заснуть, верно, Жобер? Но если дело только в этом, решение найти просто: расстрел без суда и следствия, вот и все. И тогда вы сможете беспрепятственно продолжить свой путь…
— Прекратите, Сельзник. С кем, по-вашему, вы разговариваете? Я не такой, как вы, и уважаю этические нормы и нравственные принципы.
— И поэтому считаете, что вы лучше меня? Скажите, во имя чего вы стреляете и убиваете?.. Ради чего вы сражаетесь, Жобер? Ради чего носите эту форму?
— Я… я сражаюсь ради ценностей цивилизации, в которую верю.
Сельзник покачал головой:
— Христианский запад… Его не было бы без Иуды… Скажите, Жобер, вы когда-нибудь испытывали на своей шкуре, что это такое, когда вас ненавидят и презирают, что значит быть волком, изгнанным из стаи? Вот мы проявляем истинный героизм… такие люди, как я. Только нам хватает храбрости бросить решающий вызов…
Жобер отпрянул, скрывая растерянность.
— Это не спасет вас от спецкоманды, Сельзник. Клянусь вам.
— Никому не дано предвидеть, кого и когда настигнет смерть, Жобер. Вы солдат и должны это знать. — Он помолчал и перевел взгляд на флаг, висевший на углу крепостной стены. — Вы обратили внимание на это знамя? Никто его не спустил. Возможно ли такое? — Легкий ветерок едва колыхал потрепанную ткань, свисавшую с флагштока. — Вы спрашивали себя, почему никто не спустил это знамя, полковник Жобер?
По телу полковника пробежала дрожь при мысли о том, что имел в виду Сельзник; он почти бегом вернулся в редут, зажег огарок свечи и поставил его в фонарь, потом вышел за стены, чтобы прочесать пустыню с востока и юга, там, где никто еще не осматривал местность, и оказался перед чредой холмиков, которые ветер почти сровнял с землей. Сбоку лежали непогребенные останки офицера. Форма капитана Иностранного легиона еще покрывала окоченелый труп.
Он почувствовал панику. Что за эпидемия истребила небольшой гарнизон? Не было никаких признаков сражения ни в крепости, ни снаружи. Лишь следы запустения, медленной, неумолимой агонии.
Он вернулся в редут и неторопливо прошел среди своих людей, погруженных в сон, высоко поднимая фонарь, чтобы осветить их лица: быть может, они уже заразились беспощадной болезнью. Быть может, он и сам заразился. Жобер прошел мимо шеста с привязанным Сельзником, который, казалось, спал, но тот вдруг открыл глаза и усмехнулся:
— Это была эпидемия, вы не отвертитесь.
Жобер собрал все свое хладнокровие.
— Быть может, — проговорил он, — но вам не удастся порадоваться этому обстоятельству, Сельзник. Вы вернетесь назад с ними, и я прикажу командиру расстрелять вас, если по какой-то причине не удастся добраться до Бир-Аккара.
— Вам придется убить меня сейчас, — возразил Сельзник, — иначе я скажу им, что вы бросили их на произвол судьбы, и они умрут по дороге от болезни, истребившей здешний гарнизон. Я скажу, что вы не ели и не пили, потому что обо всем знали и не хотели подцепить заразу. Они линчуют вас, Жобер. Не забывайте, кем были эти люди, прежде чем записаться в легион. При данных обстоятельствах им нечего терять. Если только…
— Если только что?
— Если только вы не возьмете меня с собой.
— Куда?
— В Калат-Халлаки и в Пески призраков.
— Вы сошли с ума, Сельзник. Я не…
— Увольте меня от вашей лжи, полковник. Поход долог и скучен, люди переговариваются, а я не глухой и не идиот. Отсюда есть только две дороги: одна ведет назад, в Бир-Аккар, другая уходит в сердце юго-восточного квадрата, по направлению к Вади-Аддиру и Калат-Халлаки. Если вы отправляете этот отряд в Бир-Аккар, значит, сами намерены двинуться на юг.
— Калат-Халлаки не существует, это сказка, одна из многих, бытующих в пустыне.
— Вы забыли, что я работал с Десмондом Гарретом. Калат-Халлаки существует, и вы идете туда, к чему отрицать? И к чему нам мериться силами?
Жобер понял, что у него нет выбора: либо поддаться на шантаж и взять с собой этого исключительно
