особо не шуми. Не стоит будить Валентину. Она и так сегодня чего-то не в духе была.
– Ты подкаблучник, Дрон, – невесело констатировал Кулак.
Дрон промолчал, послушно проглотив эту горькую для себя пилюлю.
Мужчины прошли через тесную прихожую, и Дрон приоткрыл дверь с левой стороны. Кулак перешагнул порог. Это была кухня. Обшарпанный, покосившийся буфет в углу, газовая плита, мойка. По центру – большой обеденный стол с двумя приставленными к нему табуретами. У дальней стены продавленный низкий диванчик ярко-красного цвета.
Ружаков расположился на диване, устало откинув голову назад. Сквозь единственное окно пробивался бледный лунный свет. Кулак глубоко дышал и не торопился вступать со старым приятелем в какие-либо беседы.
Дрон заговорил первым, примостившись на один из табуретов и осторожно положив пистолет на стол прямо перед собой.
– Что-то случилось, Кулак? Почему ты здесь? Где Расписной? Насколько мне известно, он должен был тебя встретить сегодня и…
– Расписного больше нет, Дрон, – жестко отчеканил Ружаков. Хотя он говорил решительно, в его словах не было жизни. – Его не стало.
– В каком смысле? – Лицо Дрона окаменело.
Вопрос из его уст вырвался чисто машинально. На каком-то подсознательном уровне. По его глазам Кулак прочел, что Дрон и так все прекрасно понял. Дрон не был ни тугодумом, ни человеком, только вчера соприкоснувшимся с криминальной жизнью. В свое время в группировке Кулака он занимал достаточно видное положение. Возможно, куда более видное, чем ныне покойный Витя-Расписной. В отличие от Вити, Дрон был решительным, жестким и скорым на расправу парнем. В боевых вопросах Кулак шесть лет назад полагался на Дрона больше, чем на Расписного. Последний пользовался привилегиями у бригадира лишь благодаря тому обстоятельству, что они вместе выросли. Жили в одном доме, и их родители находились между собой в дружеских отношениях.
– В самом прямом, – Кулак достал сигареты и неторопливо закурил. Его бледное, изможденное лицо в лучах лунного света казалось особенно холодным и непроницаемым. В очередной раз Дрон подумал, что перед ним привидение. Живой мертвец, как это ни парадоксально. – В самом прямом смысле этого слова, Дрон. Вите всадили пулю в башку. Скончался, благо дело быстро, без мучений. Я сам был там, Дрон, и видел всю эту картину собственными глазами.
– Мать твою! – Дрон облизал языком свои вечно потрескавшиеся, сухие губы. – Я ни черта не могу понять! Почему? За что пришили Расписного? Кто это сделал?
Неожиданно в ответ на это обилие вопросов Ружаков расхохотался. Ничего другого в этот момент он сделать просто не мог и сам же машинально подумал о том, насколько близок сейчас к сумасшествию. Одно дело, когда ты спрашиваешь себя сам, зачем да почему, и совсем другое, когда это делает человек, из уст которого ты надеялся, напротив, услышать вразумительные объяснения. Сизый дым неровными клубами скользнул под потолок, и Дрон проводил их настороженным, удивленным взором. Затем снова уткнулся своими большими рыбьими глазами в бледное лицо ночного визитера. Пальцы невольно коснулись рукоятки пистолета.
– Не суетись, брат, – с улыбкой остановил его Ружаков. – Спорим на сотку, что ты решил, будто у меня крыша поехала и гуси улетели?
– А это не так, Кулак? – В голосе Дрона звучали нотки опасения.
– Нет, не так, – Ружаков мгновенно стал серьезным. Его глаза стрельнули в подельника ледяным, колючим взором. Челюсти плотно сжались. – Просто ты удивил меня, Дрон…
– Удивил? Чем?
– Я шесть лет провел в зоне, брат. Если ты еще не забыл об этом. Вышел только вчера вечером. События здесь, на воле, как-то проходили мимо меня. Ты не находишь?
– К чему ты клонишь, Кулак?
Ружаков глубоко затянулся и выпустил дым через ноздри. Свободной от сигареты рукой он чисто механически крутил меж пальцев прихваченную из дома Найденовой зажигалку.
Из не закрытого до конца крана над кухонной мойкой с периодичностью в пятнадцать секунд срывалась капля и падала в грязную, давно не чищенную раковину. Каждый такой удар казался Дрону слишком громким, и это обстоятельство действовало ему на нервы. Но он намеренно не поворачивал головы, как загипнотизированный массируя взглядом мертвенно-бледное лицо Ружакова. Вставать и закрывать кран тоже не хотелось.
– В отличие от меня, ты откинулся уже более двух лет назад, Дрон, – Кулак говорил негромко, и его глухой голос эхом отражался от стен кухни. – На протяжении этого времени ты регулярно общался с Расписным. Так?
– Не совсем, – Дрон повел плечами. – Мы виделись не так уж часто, как тебе думается, Кулак. Витя все пытался подбить меня на то, чтобы собрать всех наших… кого можно… И вернуть себе место под солнцем. Но я считал, что благоразумнее было бы дождаться тебя… Я думал, ты осмотришься и примешь правильное решение. Времена сейчас иные, Кулак. За шесть лет все полетело в тартарары. Работать, как мы работали раньше, уже нельзя. Группировок новых развелось… Тьма! Но Расписной не хотел всего этого понимать…
– И что он предпринял?
– Что предпринял? Ничего он не предпринял. Он согласился со мной… Ну, в том плане, чтоб тебя дождаться…
Минуты две Ружаков молча и сосредоточенно курил. Сигарета уже истлела до фильтра, и он поискал взглядом пепельницу. Дрон пальцем указал ему на стоящий на подоконнике горшок с каким-то растением. Кулак вытянул руку и ткнул окурок в землю. Примял его большим пальцем.
– Так вы не ввязывались ни в какие разборки? – спросил он. – Ни на кого не наезжали?
Пока он добирался до Химок, этот вариант казался ему наиболее предпочтительным. Расписной мог
