ко мне во множественном числе, добавляя «ваша честь, благородный господин Баг».
– Ну что ж, благородный господин Баг, а скажи-ка, падаль, честь свою за какую цену нечистой силе продал?! В погреб его!
– Не спеши, судья… Знай, что я – последний хранитель великой тайны, от которой произрастет благоденствие всей страны, и не станут страшны ей ни букраши, ни журцы, ни враги иноземные!
С этими словами выпрямился гордо чужеземец, глаза засверкали, крылья распахнулись с громом, ударили с силой, пыль столбом поднялась – и воспарил чужеземец, взмыл под самый потолок. Поплыл, крыльями взмахивая, на солдат и судью великий ветер нагоняя. Попадали солдаты на пол со страху, да и судья заробел. Задрожал, попросил хилым голосом:
– Ваша честь, благородный господин Баг, соблаговолите спуститься вниз!
Плавно опустился господин Баг на пол, крылья свои ужасные сложил, плащом алым укрылся, сел в судейское кресло. Солдаты, поскрипывая челюстями от пережитого страха, поднялись на ноги, мечи подобрали, отряхнулись. Вот тут и мигнул им господин окружной судья правым глазом, набросились солдаты на летуна чужеземного, схватили, скрутили, туже прежнего связали. Бросили на пол, принялись молотить ножнами мечей. Когда хитиновый панцирь затрещал под ударами, Багер включил тау-блок и перенесся на двести лет вперед.
Ян Багер сидел на неудобном деревянном стуле, прикрученный к спинке толстой просмоленной веревкой. Каменные стены грубой кладки переходили в сводчатый потолок. Сквозь узкое зарешеченное окно лился неяркий дневной свет, лучи его освещали две фигуры в длинных глухих грязно-коричневых балахонах с низко надвинутыми капюшонами. Слышался редкий звон капель где-то в углу и негромкий разговор.
– Взгляните, ваша святость, сколь поразителен по красоте и правильности узор на крыльях! Я не встречал подобного даже в несравненных коллекциях Святейшего Сына Солнца!
Багер шевельнул крылом. Коричневые балахоны поспешно отодвинулись и разместились по ту сторону широкого стола – один в кресле с высокой резной спинкой, второй рядом, перед подставкой для письма.
Сидящий в кресле заговорил очень старым, очень скрипучим голосом:
– Святой храм рад видеть благородного господина Бага наконец-то вышедшим из ужасного оцепенения, тянувшегося более двухсот лет. Поражает мудрость и предусмотрительность предков, не рискнувших предать земле почему-то нетленные останки столь великого грешника и державших недвижное тело в заключении весь этот долгий срок.
– Грешника? В чем же мой грех?
– О-о, сын мой, я сам хочу в этом разобраться…
– Мне отрадно знать, что для этого мира время не прошло даром, что здесь появилось желание разобраться…
– Да, сын мой, с течением времени нравы смягчаются, появляется любознательность… Раньше ее полагали грехом, теперь же мы считаем любовь к знаниям естественным свойством разумного существа, лучшим путем к познанию воли Святого Солнца.
– Ну-ну… – протянул Багер. Что-то не понравилась ему эта пылкая любовь к знанию. – Так что же вам хотелось бы узнать?
– Сын мой, правда ли то, что я прочел в древних книгах?
– А что именно вы там обнаружили?
– Что ты умеешь… гм, дальше не записывайте, святой брат… что ты умеешь
– Правда. А почему это вас так удивляет? Странно не то, что я летаю, а то, что в мире, населенном крылатыми существами, летаю только я. Странно, что в таком мире умение летать считается грехом и преследуется со строгостью, достойной лучшего применения. Это так же странно, как если бы в мире, населенном разумными существами, никто не умел думать и умение такое почиталось бы грехом и каралось.
– Гм… А что, святой брат, здравая мысль, не так ли?
Святой брат поскрипел челюстями и хмыкнул.
– Сын мой, мысли твои идут путем неожиданным… и весьма, весьма интересным. Об этом стоит подумать, гм… А запрет летать, завещанный нашими предками, имеет простое объяснение. Когда-то, многие века тому, и гримбли, и кромяки летали. Но однажды из отдаленных пустынь нахлынули стаи прожорливых журцов. Они настигали в воздухе и тяжелых гримблей, и неспешных кромяков, обгрызали им крылья и конечности и живьем скармливали своим личинкам. Спасались лишь те, кто находился на земле – под скалами, среди трав, в расщелинах. С той поры и возник этот запрет. На земле журцы не могли справиться с нами. Их крылья, прямые и длинные, не складывались и только мешали в схватках. Так что, сын мой, мудры были древние, и если бы не этот запрет… кто знает, может, не было бы теперь ни тебя, ни меня…
– Так. А что же журцы? С голоду повымерли?
– Большая часть их покинула наши края, а те, что остались, тоже перестали летать, и новые поколения их лишились крыльев…
– Так почему же не летать теперь?
– Сын мой, сложные вопросы ты задаешь. Во-первых, мы разучились летать. Во-вторых, мы прекрасно без этого обходимся. И наконец, в-третьих, опасно сказать народу, что древний запрет потерял смысл. Сегодня мы отменим запрет летать, а завтра кто-то потребует отмены других законов – например, владения собственностью, неприкосновенности жизни знатных или почитания Солнца, упаси нас судьба!
– Тоже не мешало бы…
– Гм… Святой храм Солнца придерживается другого взгляда.
– Ладно. Не будем ходить вокруг да около: что нужно от меня Святому храму?
– Сын мой, разум твой представляется мне обширным…
– Польщен.
– Мы говорили о любви к знанию… Как любое явление, она имеет две стороны. К сожалению, произвольное толкование новейших открытий науки дает почву для сомнений в некоторых положениях нашей солнечной религии…
– А-а… Святому храму требуется чудо?
– Гм… Сын мой, твой разум не только обширен, но и скор…
– А если я откажусь?
– Видишь ли, сын мой, мы – традиционалисты… Мы сохраняем древние традиции не только в почитании Светила, но и в… гм… методах убеждения…
– Яснее не скажешь. Что ж, пусть Святой храм подождет. Разум мой скор, но решения не скоропалительны…
Багер включил блок пространственных перемещений и исчез.
Великий праздник, светлый праздник Солнцев день! Приходится он на светлую осеннюю пору, когда гримбли уже выкормили своих личинок и те окуклились до следующего лета, а кромяковы детишки крыльями успели обзавестись; когда святое Солнце зной умеряет, а зима еще далеко, когда сады и поля принесли урожай… Славный праздник Солнцев день!
Каждый честный гримбль встречает зарю этого дня за городом, среди трав высоких, с семейством своим, с кувшинами да с закусью, хе-хе…
Вот и Таюн так. Чин-чином, с бабою, с двумя детишками прошлогодними – остальные, бедняги, букрашам на поживу пошли… Святое Солнце встретили-приветили, славу ему прокричали, крыльями похлопали, соку медвяного испили с соседями – Привой-Гвоздем да Сагой-пекарем, песен попели, в ручье поплескались за милую душу. Как Солнце до полудня поднялось, еще пославили, еще кувшины стопкам покланялись… Разморило Таюна, прилег под лопушком соснуть. Мальцы с Сагиными девчонками сбежали, на баловство уже потягивает, хе-хе… Взрослые по грибочки двинули в лесок. А Таюн разоспался, крепок сон хмельной!..
Багер огляделся по сторонам. Возник он на освещенной солнцем лужайке. Вдали – лес, до самой опушки все заросло густыми травами. Слева ручеек журчит. Посреди лужайки – узорчатая скатерть, на ней остатки пищи, пустые кувшины, ножи с резными рукоятками, вилки – ого! Молодцы жуки, прогрессируют. А в стороне, под лопухом, разлегся здоровенный абориген. Храп доносится и перегар медовый. Ну что ж, можно
