установили время создания памятника, поскольку вслед за произведением клюнийских монахов появился ряд версий, в корне отличавшихся от «Перлесво» и, без сомнения, принадлежавших перу цистерцианцев; их мировоззрение наложило свой отпечаток на большой корпус текстов, в частности на «цикл Ланселота — Грааля». Цистерцианцы были монахами молитвенного мистического ордена, в то время как монахи клюнийского ордена более напоминали воинов, нежели служителей церкви; их необузданность, проявлявшаяся даже в речи, была в какой-то степени поощряема Плантагенетами, стремившимися любыми способами укреплять государство, основанное легендарным королем Артуром. И все же, несмотря на то что «Перлесво» был создан с целью пропаганды христианского учения, возможно, именно в этом рассказе содержится наибольшее количество языческих элементов, которые представляют особый интерес для желающих проникнуть в тайну Грааля.
В отличие от текста «Передура», Грааль в «Перлесво» назван по имени и изображен в виде чаши, в которой хранится некая «святейшая вещь». Однако прежде чем провести анализ текста в привычном русле христианской традиции, стоит обратить внимание на имя героя: в нем можно разглядеть искаженное «celui, qui perd les vaux», то есть «тот, кто потерял свой дол». Почему героя назвали подобным именем, становится ясно из самого романа: Перлесво с головой погружается в опасный поиск-приключение вовсе не потому, что его влекут к себе рыцарство и двор короля Артура, как было в случае с Персевалем или Передуром; им движет
Однако что в таком случае могут означать имена «Персеваль» и «Передур»? Имя «Передур», вероятно, образовано от валлийского корня «peir», «котел»; действительно, в рассказе фигурирует странный чан, в который погружали мертвых для того, чтобы они воскресли. Впрочем, ни у кого не вызывает сомнений, что «волшебный котел» из кельтских легенд, являвшийся неистощимым источником пищи или питья, способного вернуть к жизни мертвого или раскрыть сокровенные тайны мира, стал прототипом христианского «святого Грааля». Несомненно, им был знаменитый котел Дагда («Доброго Бога»), принесенный, согласно ирландским сказаниям, племенами богини Дану с «северных островов земли».
Но не будем забывать, что магический, котел, способный возвращать к жизни всякого, кто погиб на поле битвы, был и у Брана Бендигейда (правда, владел им уэльский герой недолгое время). В этом отношении надо отметить, что в произведениях греческих и римских авторов довольно часто встречаются упоминания о неких «священных котлах» кельтов. Пожалуй, прекрасной иллюстрацией к кельтскому мифу может служить хранящийся в датском музее знаменитый котел из Гундеструпа, датируемый II веком н. э. На одной из его гравированных пластинок, покрывающих чеканные стенки котелка, изображена показательная сцена: большой человек, расположенный на левой стороне пластинки, погружает воина вниз головой в некое подобие котла. Рядом ниже стоят воины, вид которых, как кажется, свидетельствует о полной потере сил, в то время как в верхнем ряду находятся вооруженные и полностью здоровые воины; очевидно, речь идет о некоем ритуале восстановления. В связи с этим мы не упустим возможности напомнить об одной из схолий к рукописи «Фарсалий» римского поэта Лукана: согласно этому комментарию, отличительной особенностью культа галльского бога Эзуса (схожего с Дагда или Браном) было утопление жертвы, которую погружали в котел вниз головой. Очень странно…
Однако еще более странным кажется то, что отголоски этого культа можно найти на страницах рассказа о Перлесво; разумеется, под пером клюнийских монахов ритуал приобрел иное значение, но его «языческая форма» осталась прежней. Герой помнит, что ему во что бы то ни стало надо отомстить за отца, это основная цель его долгих поисков. Наконец поиск подходит к концу, настает время мщения… и герой творит свою месть с такой первобытной жестокостью, которая вряд ли соответствует общему контексту произведения, призванного прославлять христианство. Победив своих врагов в жестоком бою, Перлесво взял их в плен; двенадцати из них он отрубил головы, после чего собрал кровь убитых в котел. Далее, схватив последнего врага, их предводителя, Перлесво погрузил его головой в котел, наполненный кровью, и держал до тех пор, пока тот не захлебнулся.
Страшная месть, описанная с мельчайшими подробностями, вероятно, взята из того же источника, на который опирались авторы Персеваля, Передура и окситанского романа «Джауфре», еще одного романа о поиске, предпринятом ради кровавой мести. Кретьен де Труа и анонимный автор «Джауфре» обходят эту тему стороной; в свою очередь автор «Передура», доходя до описания мести, не гнушается кровавых подробностей, особенно в финальной сцене, когда речь заходит об истреблении глостерских ведьм.
Образ котла, наполненного кровью, вновь отсылает нас к Граалю, хранящему кровь Христа: авторы «Перлесво» уверяют нас не только в том, что Грааль заключал в себе кровь Спасителя, но и в том, что собрал ее в чашу Иосиф Аримафейский. Мы можем с уверенностью сказать, что этот загадочный персонаж впервые появился в легендах «артуровского цикла» благодаря «Перлесво»; таким образом, на последующую эволюцию изначальной темы, кельтское происхождение которой не вызывает никакого сомнения, оказало влияние гностическое учение.
Из скудных сведений, почерпнутых из рассказов канонических Евангелий, известно, что Иосиф Аримафейский — «ученик Иисуса, но тайный из страха от Иудеев» — был членом синедриона (Лука, XXIII, 50). Отсюда можно сделать вывод, что он принадлежал к одной из многочисленных еврейских сект того времени, скорее всего, к назореям, к которым относился и сам Иисус. В отличие от зелотов, открыто призывавших к бунту против римских поработителей, назореи были своего рода реформаторами, ратующими за обновление древнееврейской религии. Их не особо волновал вопрос о господстве римлян над Иудеей, что явственно следует из слов, произнесенных самим Иисусом: «Оставьте кесарю кесарево, а богу богово». Однако каковы бы ни были религиозные предпочтения Иосифа Аримафейского, его социальный статус не вызывает сомнений: это был достаточно богатый и влиятельный человек, о чем свидетельствует его свободное перемещение по коридорам римской власти. Так, он «просил Пилата, чтобы снять тело Иисуса; и Пилат позволил» (Иоанн, XIX, 38), несмотря на то что римское законодательство не допускало подобной вольности: казненные должны были оставаться на крестах вплоть до разложения. Пилат разрешил Иосифу похоронить Христа в гробнице, выдолбленной в скале, которую он уготовил себе лично (Матфей, XXVII, 60). Однако в Вульгате нет ни одного упоминания о каком-либо «сосуде», в который Иосиф собрал кровь Христа.
Известно, что мертвый человек не может истекать кровью, однако в преданиях всегда найдется место чудесному: практически в каждой мифологической традиции можно отыскать рассказ о ранах убитого человека, которые открываются и кровоточат, если поблизости находится его убийца. Не стали исключением из этого ряда и некоторые новозаветные апокрифы, например, «Деяния Пилата», «Евангелие Никодима» или «Vindicta Salvatoris». Читая их, погружаешься в глубины гностической мысли, вобравшей в себя элементы еврейских, христианских, греческих, египетских и персидских вероучений. Тексты, относящиеся к гностической традиции, получили распространение во II веке н. э. на эллинизированных территориях, особенно в Александрии; в сочинениях такого рода появляются рассказы и о чаше, в которую собрал кровь Христа Иосиф Аримафейский, и о последующей судьбе самого Иосифа. Задержанный римскими властями по подозрению в сочувствии к проповеднику Христу и его ученикам, Иосиф был заключен в тюрьму, но в темнице ему явилась чаша, содержавшая в себе то, что было самым святым в мире, кровь Господа.
Легенда об Иосифе была значительно усложнена. Его освободил из заточения император Веспасиан, после чего Иосиф излечил его сына, будущего римского императора Тита; далее последовало полное опасностей путешествие, которое привело Иосифа в аббатство Гластонбери. Там он спрятал в надежном месте знаменитый Грааль и стал первым епископом Британии. Напомним, что целью «Перлесво» было прославление христианства, однако он был предназначен и для того, чтобы привлечь внимание к месту своего создания, монашеской обители Гластонбери. Впоследствии материалом апокрифических текстов воспользовался другой писатель родом из Франш-Конте, также находящийся под влиянием Плантагенетов: это был Робер де Борон, создавший «Роман о Граале». Его история стала основой для всей эпопеи о Круглом столе и Граале, обработанной и дополненной в течение XIII века различными авторами, оказавшимися под воздействием цистерцианства.
