Соединяясь, мы стали новыми подданными Царей, давно и надолго утративших Олегову Русь. Тогда странно было бы допустить старых подданных, быть хуже новых, и наши права Петр уравнял. Полуботок был прав, вступаясь за родину; Петр был прав, налагая руку на вольности козацкие. Как Царь, желавший блага Великой и Малой России, Он обязан был, повторяю, так поступать. Можно было совершить это мягче, но дело кончено. Последствия хороши. Средства могли бы быть легче; цель и успех заслуживают благодарности и славы. Человек, который, не щадя своих царственных рук, был и кузнецом и плотником, и все для блага отечества, не мог щадить и других.
С смертию Полуботка Малороссийская Коллегия усилилась еще более. Вельяминов вполне овладел новыми Старшинами: Иваном Левенцем, Иваном Мануйловичем и Федором Гречаным. Почти все старые Полковники и Сотники были с их помощью свергнуты. Почти везде появились Полковники Русские. Первые были: Кокошкин и Богданов. Один стал Стародубским, другой Черниговским. Корпус Князя Михайлы Голицына расположился в Малороссии.
В Лубенском полку поставили семь рот Ингерманландского драгунского и одну, Кропотова, гренадерскую. В Прилуцком: шесть рот гренадерскоо, Роппа, и три Ингерманландского драгунского. В Нежинском: четыре гренадерского, Роппа, и пять Тверского драгунского. В Черниговском: две роты Тверского драгунского и семь рот гренадерского, Хлопова. В Стародубском: три роты Хлопова и полки корпуса Мекленбургскаго. В Переяславском: семь рот гренадерского, Кропотова. В Миргородском: целый Сибирский полк. В Киевском: две роты гренадерского, Кропотова, и три Тверского драгунского. В Гадячском: целый Псковский. В Полтавском: Бригадир Ветераний с Пермским полком.
Козаков было регистровых сто тридцать одна сотня; в них считалось тридцать восемь тысяч девятьсот один конных и пеших шестнадцать тысяч пятьсот сорок; в Компанейских полках Чеснока, Тонконога и Ковбасы шестьдесят пять Старшин и шестьсот четыре рядовых; да в охочекомонном Бурлая тридцать семь Старшин и двести сорок четыре рядовых; и того всех наличных козаков в это время было пятьдесят пять тысяч двести восемьдесят девять, — число, более нежели равносильное постояльцам, но немощное против них. Здесь было разногласие, там повиновение одному. К тому же и эти наши козаки были разсеяны по лицу Империи.
Двенадцать тысяч было под Коломаком; десять тысяч Андрея Маркевича на Сулаке и в крепости Св. Креста; остальные не смели собираться.
Налоги были отяготительны; Коллегия их до того довела, что наконец сама была принуждена уменьшить. Вот их счет за последние годы:
В 1722-м году было доходу из Малороссии 45,563 рубля 19 копеек и разного хлеба 16,785 четвертей.
В 1723-м году денег 85,926 рублей 49 копеек и хлеба 57,524 четверти.
В 1724-м году 141,421 рубль 89 копеек и 40,693 четверти хлеба.
В 1725-м году денег 118,552 рубля 91 копейка и хлеба 36,774 четверти.
К концу 1724-го года явились в Малороссии Комменданты, до выбора Полковников: в Полтаву и Переволочную Чичерин; в Киев Парсуков; в Стародуб, на место Кокошкина, Пашков; в Переяславль Яковлев; в Нежин Толбухин; в Чернигове остался Богданов; в Миргородском был Полковником Апостол; в Гадячском Милорадович; но обоим приказано было жить в Петербурге. Только в Лубенском и Прилуцком Полковники, удержав свои звания, остались на местах; в первом был Маркевич, во втором Галаган.
Таково было положение Малороссии, когда пришло известие о кончине Императора.
Чудны были дела Его и слава всего, что Его окружало. Виговский был изменник, Мазепа тоже; но Виговского забыли, а Мазепа безсмертен. Пушкарь доносил на Виговского, Кочубей на Мазепу; но о Пушкаре помнит, История, о Кочубее помнит народ. Все Гетманы были умнее Скоропадского; но имя его никогда не умрет; его помнят, как будто б он был равен Мазепе или Хмельницкому. Какая же причина этому? одна: они имели дело с Петром.
Через неделю после кончины Петра, Императрица возвратила свободу и имение Ивану Чарнышу, Семену Савичу, Василию Жураховскому и Якову Лизогубу. Им приказано построить домы в Петербурге, и никогда из города не выезжать. Савич умер тогда же и погребен в монастыре Александро-Невском. Милорадович и Апостол возвратились в Малороссию и приняли полки.
Весною две тысячи козаков пошли в Гилянский поход. Бунчуковые Товарищи: Семен Лизогуб и Андрей Горленко и Прилуцкого полка Обозный Михайло Огронович ими предводительствовали. По ложному доносу какого-то чернеца Змеевского, в Петербург истребовали Горленка и Лизогуба; будучи оправданы, они уехали в Персию, где, под начальством бывшего Корсунского Полковника Кандыбы, прослужили около пяти лет.
В Малороссийскую Коллегию были назначены безменными членами Афанасий Арсеньев, Петр Кошелев и Андрей Колычев. Вельяминов был произведен в Генерал-Майоры, и желанья Меньшикова исполнились: Батурин, Гадячский замок, все села и местечки, принадлежавшие Гетманской булаве, всего четыре тысячи семь дворов, отданы были ему в вечное и потомственное владение, посчастью, не надолго. И вот причина угнетений и преследований целому народу.
Вскоре пришел Сенатский указ не высылать козаков в Сулацкий поход. Это было странное распоряжение: в указе было сказано что десять тысяч козаков, которым следует идти на Сулак, могут откупится от похода. Старшины съехались на Раду и положили: иные с человека по два рубля; другие по три. Козаки подали протест, что если им следует идти в поход, то они считают за стыд откупаться. Не зная что делать, Старшины отнеслись в Сенат. «Не высылать в поход, отвечали оттуда, а взыскать по три рубля.»
В том же году случилось необыкновенное и произшествие: солдат Александр Семиков выдал себя за Царевича Алексия Петровича, и бродил по Почепщине. Андрей Барановский подал о том донос. И Государыня наградила доносителя восьмнадцатью дворами в селе Высоком, сотни Мглинской; Семикову сняли голову, и прислали ее в Почеп на выставку на каменный столб с железною спицею и с надписью внизу на жестяном листе. Несколько большего роста Малороссиян было отправлено Королю Прусскому; домы и семьи их за это были увольнены от постоев и податей; награда, может быть, тяжелая отцу за сына, за мужа жене; но должно было ее принять. Танский Василий был пожалован в Полковники Переяславльские за двадцатилетнюю службу. Федора Мировича перестали преследовать; будучи Бунчужным при Мазепе, и Генеральным Асаулом при Орлике, он жил в Стокгольме до 1720 года и потом у Князя Вишневецкого, в Варшаве; оттуда он умолял Императрицу о возвращении из Сибири матери и братьев своих, а себе о позволении жить в Польше; предстательство Ягужинского, Бестужева и Вишневецкого было уважено; один брат его, Петр, был после Секретарем Цесаревны Елисаветы Петровны и в 1732 отпущен в Малороссию; другой, Яков, поселился в Москве.
Государыня скончалась, Меньшиков еще более усилился; он чуть было не стал тестем Императора
