буро-красной жидкости в стакане за время отсутствия Глеба почти не убавилось.
Глеб забрался на соседний табурет. Бармен прекратил полировать стакан, изобразил на лице максимум внимания.
— Черный «Баккарди», мята, цедра лимона, лайм, тертый лед, — распорядился Глеб.
Бармен кивнул.
Наташа разлепила черные губы и, шевеля соломинку языком, произнесла тихо, будто сама себе, но так, чтобы Глеб расслышал:
— Взболтать, но не смешивать.[58]
По лицу бармена юркнула тревога. Он с неудовольствием уставился на Наташу. «Сниматься снимайся, но не лезь в открытую к клиенту».
Глеб изогнул бровь.
— Однако! А по-английски как?
— Шэйк, бат донт микст, — с довольно неплохим произношением ответила Наташа.
— И дайкири для дамы. — Глеб выставив указательный палец, остановил бармена, рванувшего исполнять заказ. — Еще. Не в службу, а в дружбу. Будь добр, найди мне коробку. Только почище.
— Какую?
— Из-под вина или что-то типа того.
Бармен нырнул под стойку, выпрямился, держа в руке коробку из-под мартини.
— Пойдет?
— В самый раз!
Глеб принял коробку, сунул в нее пакет, утрамбовал, разворошив брикеты денег. Опустил на пол, поставил сверху ногу.
Бармен занялся заказом.
Глеб повернулся к Наташе, потянул носом воздух. Вдруг захотелось подурачиться.
— Ваше произношение делает честь педагогам достославного МГУ, а ваша кожа словно специально создана, чтобы на нее наносить благородный аромат «Живанши», — произнес он по-английски.
— Универ ни при чем, английский я знаю со школы, — ответила она по-русски.
«Стиль все-таки хромает», — с грустью констатировал Глеб.
— А «Живанши» не мой любимый запах. Если честно, клиент припер целую коробку. Вот и пользуемся на халяву.
— Угу, — кивнул Глеб безо всякого интереса.
Бармен поставил перед Глебом толстый стакан. Оказалось, кстати.
— Кстати, рекламу «Баккарди» я делала, — вставила Наташа.
— Угу. И клиент припер пять коробок пойла, — подсказал Глеб. — Несчастных случаев на работе не было?
— Каких?
— Белой горячки от халявы, например. Очень русская болезнь.
Наташа легко и непринужденно рассмеялась. Тряхнула головой, разметав по плечам тугие жгутики дрэдов.
— Ты — дизайнер, — как диагноз, произнес Глеб.
— Угадал!
«Немудрено. Ни одна моделька не станет дырявить рожу и портить волосы. И только офисная шваль говорит о заказе „я делала“. Хоть дизайнером зовись, хоть старшим исполнительным лайн-директором по региональным проектам, шваль она и есть — шваль. Шестьсот баксов оклад и добровольно-принудительный секс с шефом по пятницам».
Он посмотрел на ее припухшие губы. Уловил винный запах, испаряющийся с их горячей упругой поверхности.
«Нет. Оставить почти два „лимона“ без присмотра и пойти с путаной на минет в туалет, это не есть умно. Тащить коробку с собой — сам же первым умру со смеху».
Она не поняла смысла его улыбки, но тоже растянула губы, показав ряд идеальных зубов.
Остатки возбуждения, клокотавшие внутри, никак не хотели уняться, требовали выхода. И Глеб решил еще немного подурачиться.
— Вряд ли ты это знаешь, но есть такая поза, называется «миссионерской». Когда мужчина на женщине, лицом друг к другу, — он вновь перешел на английский.
— С чего ты взял, что не знаю? — помедлив, ответила она. Интонация была чуть наигранной, как на школьном уроке. — Ее предпочитают депутаты из провинции.
Глеб не сдержался и хохотнул.
— Правда, очень скоро они начинают требовать экзотики, — добавила она. — Втроем и больше. Полный кворум, как говорят у них в парламенте.
— А что предпочитаешь ты?
— Эскимо с кокаином, — слетело с ее развратных губ.
Глаза ее ждали ответа.
— Об этом надо подумать.
Глеб поднял стакан, отсалютовал соседке и сделал большой глоток.
Струя холодного огня ударила в желудок. Смесь взорвалась внутри, по венам хлестнул витаминный удар.
Глеб зажмурился. Задержал дыхание. В желудке, как в топке, загудело пламя, жар хлынул по всему телу, докатился до головы, щеки сразу же загорелись, будто натер их снегом. Вся гадость, что образуется в организме при стрессе, сгорела без следа. Он с удовольствием ощутил, как каждая клеточка тела наполнилась упругой силой.
Как всегда бывало, прилив бодрости обострил до звериного обоняние и слух. Запахи сейчас только мешали сосредоточиться. Глеб сложил ковшиком ладони и уткнул в них нос. Глаз не отрывал. Весь превратился в слух.
Сначала какофония звуков залепила уши и тупой болью ударила в мозг. Глеб сфокусировал все внимание на дыхании соседки, и остальные звуки сделались глуше. Послушав мерное, с легкой табачной хрипотцой дыхание, он перевел «фокус внимания» на бармена. Парень, оказывается, думая, что его никто не слышит, считал в кармане купюры. Глеб отчетливо различил двенадцать шелестящих, слоящихся звуков. «Сто сорок пять», — свистящим шепотом закончил подсчет чаевых бармен. Влажно цокнул языком.
Глеб с брезгливостью оторвал «фокус внимания» от его губ и направил в зал.
