не удалось разрушить предприятие.
Альваро ушел, хлопнув дверью. У меня был договор, который являлся порукой в нормальных условиях, но в худших условиях оказался смирительной рубашкой. Мечтающий получить какую-либо пользу от потерянного времени, я попытался, бегая от машинки, напечатать какую-нибудь подходящую вещь из незавершенных, которых у меня много оставалось от прежних попыток. Отрывки из «Дома», пародии из кровожадного Фолкнера, автора «Света в августе», из «Дождей из мертвых птиц» Натанаэля Готорна, из полицейских рассказов, которые мне были уже противны своей повторяемостью. Я оставил их плыть по собственному течению в моем бесплодном офисе, где не было ничего более, кроме разваливающегося письменного стола и печатной машинки на последнем издыхании, пока не пришел одним махом к итоговому заголовку: «День после субботы». Один из немногочисленных моих рассказов, которыми я остался доволен с первого же варианта.
В «Эль Насьональ» ко мне обратился один бродячий продавец ручных часов. У меня никогда не было ни одних, по очевидным причинам тех лет, и те, которые он мне предлагал, выглядели броско роскошными и дорогими. Сам продавец признался мне тогда, что он был из коммунистической партии, уполномоченный продавать часы как крючок, чтобы ловить на удочку налогоплательщиков.
— Это как купить революцию в рассрочку, — сказал он. Я ответил ему добродушно:
— Разница в том, что часы мне дадут сейчас же, а революцию — нет.
Продавец не очень хорошо принял мою шутку, и я в конце концов купил часы очень дешевые, только чтобы доставить ему удовольствие, и в рассрочку на несколько месяцев. Это были мои первые часы, настолько точные и надежные, что я все еще их храню как реликвию тех времен.
В эти дни вернулся Альваро Мутис с новостью о необъятном бюджете его проекта в области культуры и скором появлении журнала «Лампара», его литературного органа. Прежде его приглашения к сотрудничеству я предложил ему внештатный проект: легенду о Ла Сьерпе. Я подумал, что если однажды захочу рассказать о ней, это должно быть повествование не через какую-то риторическую призму, но избавленное от коллективной фантазии, как оно было на самом деле: географическую и историческую правду. То есть наконец большой репортаж.
— Делайте то, что вас выведет туда, куда вы хотите, — сказал мне Мутис. — Но сделайте это так, чтобы это была атмосфера и стиль, который мы ищем для журнала.
Я обещал ему легенду на две недели позже. Прежде чем уехать в аэропорт, он позвонил в свой офис в Боготу и распорядился о предварительной оплате. Увидев чек, который пришел мне по почте через неделю, я задохнулся. Более того, когда я пошел получить его, кассира банка встревожил мой внешний вид. Меня заставили пройти в верхний офис, где менеджер довольно любезно спросил меня, где я работаю. Я ему ответил, что пишу в «Эль Эральдо», в соответствии с моей привычкой, хотя это уже не было верно. Ничего более. Управляющий рассмотрел чек на письменном столе, изучил его с профессиональным сомнением и, наконец, произнес:
— Речь идет о великолепном документе.
В тот же день, когда я начал писать «Ла Сьерпе», мне позвонили из банка. Я подумал, что чек был недостоверным по любой из бесчисленных причин, возможных в Колумбии. Едва я успел проглотить комок в горле, как служащий банка извинился с неправильным произношением уроженца Анд, что не узнал вовремя, что нищий, который получал деньги по чеку, был автором «Ла Хирафы».
В следующий раз Мутис приехал в конце года. Едва насладившись обедом, он помог мне подумать о каком-либо стабильном и постоянном способе заработать без утомления. В конце обеда ему показалось лучшим дать знать семье Кано, что я был свободен для «Эль Эспектадора», хотя меня продолжало передергивать от одной мысли вернуться в Боготу. Но Альваро не успокаивался, когда речь шла о помощи другу.
— Мы занимаемся хренью, — сказал он мне. — Я вам пошлю билеты, чтобы вы приехали, когда хотите и как хотите, чтобы увидеть, что с нами происходит.
Этого было достаточно, чтобы сказать «нет», но я был уверен в том, что последний самолет моей жизни был тот, что вытащил меня из Боготы после 9 апреля. Помимо скудных премиальных от радионовеллы и заметной публикации первой главы «Ла Сьерпы» в журнале «Лампара», мне пригодились несколько рекламных текстов, чего мне хватило, чтобы отправить спасительный корабль для семьи в Картахену. Таким образом, еще один раз я дал отпор соблазну переехать в Боготу.
Альваро Сепеда, Херман и Альфонсо и большинство участников вечеринки в кафе «Джэпи» и кафе «Рома» говорили мне в хороших выражениях о «Ла Сьерпе», когда первая глава была опубликована в «Лампаре». Они были согласны, что прямое правило самое пригодное для темы, которая была на опасной грани того, во что не могло вериться. Альфонсо, в своем стиле между шуткой и правдой, сказал мне тогда нечто, чего я никогда не забуду: «Правдоподобие, мой дорогой маэстро, зависит от лица, на которое возложено рассказать это». Я находился на грани того, чтобы разгласить предложения о работе Альваро Мутиса, но не решился, и сейчас я знаю, что это было от страха, что их одобрят. Он продолжал настаивать несколько раз, даже после того как забронировал мне билет на самолет, а я его отменил в последний момент. Он мне дал слово, что ни для «Эль Эспектадора», ни для какого-то другого средства массовой информации письменного или устного ничего не давал. Его единственным намерением, настаивал он до конца, было желание поговорить о постоянном сотрудничестве в журнале и обсудить несколько технических деталей о полной серии «Ла Сьерпы», вторая глава которой должна была выйти в предстоящем номере. Альваро Мутис показал себя уверенным в том, что этот ряд репортажей мог быть пинком бытовухе, плоской на своих собственных нивах. Из всех доводов, которые выдвигались мной до тех пор, этот был единственным, который меня заставил задуматься.
В один вторник, во время мрачного моросящего дождя я понял, что не смог бы уехать, даже если бы захотел: у меня не было одежды, кроме рубашек для профессионального танцора. В шесть часов вечера я никого не встретил в книжном магазине «Мундо» и остался ждать в дверях с комом в горле из-за грустных сумерек, которые я начал чувствовать. На противоположной стороне была витрина с одеждой для торжеств, которую я никогда не замечал, хотя она там всегда была, и, не думая, что я делаю, я пересек улицу Сан Блас под пеплом моросящего дождя и вошел твердым шагом в самый дорогой магазин города. Купил костюм для священников из сукна цвета полуночной синевы, великолепно соответствующий духу Боготы того времени, две белые рубашки с воротником-стойкой, галстук в диагональную полоску и одну пару ботинок, которые ввел в моду актер Хосе Мохика перед тем, как стать святым. Единственные люди, кому я рассказал, что уезжаю, были Херман, Альваро и Альфонсо, которые одобрили это как благоразумное решение при условии, что я не вернусь щеголем.
Мы отметили это в «Эль Терсер Омбре» группой в полном составе до рассвета как досрочный праздник по поводу моего предстоящего дня рождения. Херман Варгас, который был знатоком Святцев, сообщил, что шестого марта мне исполняется двадцать шесть лет. Посреди добрых пожеланий моих больших друзей я почувствовал себя способным питаться недоваренной едой все семьдесят три года, которых мне все еще не хватало до ста лет.
8
Главный редактор «Эль Эспектадора» Гильермо Кано позвонил мне по телефону, когда узнал, что я нахожусь в бюро Альваро Мутиса, четырьмя этажами выше его офиса в здании, которое закончили реконструировать примерно в пяти кварталах от его прежнего местонахождения. Я прибыл накануне и собирался пообедать с группой своих друзей, но Гильермо настоял, чтобы я прежде пришел его поприветствовать. Я так и сделал. После пылких объятий в столичном стиле изъявления чувств и после какого-то комментария к новости дня он крепко схватил меня за руку и отвел в сторону от своих приятелей по редакции. «Послушайте меня, черт возьми, Габриэль, — сказал он с неожиданной наивностью, — почему вы не окажете мне любезности написать маленькую издательскую заметку, которой мне не хватает, чтобы закрыть газету?» Он мне показал большим и указательным пальцами величину полстакана воды и заключил: — Вот такую небольшую.
Самое забавное, что я его спросил, где могу сесть, и он мне указал на пустой письменный стол с
